Стефани Лоуренс - Великосветская дама
– Не могла она все же в него влюбиться? Он довольно хорош собой.
И снова после минутного раздумья Доминик отверг эту возможность.
– Гарри пока жениться не собирается. Сильно сомневаюсь, чтобы он обмолвился о столь деликатном деле молодой леди вроде мисс Хартли. – Доминик усмехнулся. – Гарри не станет говорить на эту тему, чтобы избежать западни.
Белла вздохнула:
– Значит, ты тоже не можешь догадаться.
Испытывая разочарование, она поднялась с дивана и стала поправлять юбки. Доминик по-прежнему стоял посреди комнаты, проницательным взором глядя на сестру.
– Что заставило тебя обратиться ко мне?
Она пожала плечами:
– Просто Джорджи в последнее время выглядит очень изнуренной и бездеятельной.
– Бездеятельной? – эхом повторил Доминик, воскрешая в памяти образ оживленной мисс Хартли. – По-моему, как раз наоборот, энергия бьет из нее ключом.
– Это по вечерам. Верно, тогда она действительно выглядит довольной и веселой, но днем тиха и замкнута. Если так будет продолжаться и дальше, это отразится на ее внешности. Ах, если бы только она приняла предложение мистера Хейвлока!
– Хейвлока? Он что – сватался к ней?
Белла нахмурилась, уловив в голосе брата странную нотку.
– Да, – подтвердила она. – И не он один. Еще были лорд Дэнби и виконт Моулсуорт. А также лорд Эллсмер!
Белла осталась довольна произведенным эффектом. Кажется, впервые в жизни ей удалось изумить брата, брови которого взлетели на необыкновенную высоту.
– Великий боже! – Он снова устремил взгляд на лицо сестры. – И она всех отвергла? Даже Джулиана?
Белла решительно кивнула:
– Даже лорда Эллсмера. – Она посмотрела на свои руки, лежащие на коленях, как у школьницы. – Не знаю, что и делать. Уверена, что последуют новые предложения. Джентльмены, похоже, ничего не могут с собой поделать.
Подняв глаза, Белла заметила, что плечи брата сотрясаются от смеха.
– Не смешно! – гневно воскликнула она.
Доминик примирительно махнул рукой.
– Ах, Белла, если бы у всех женщин было такое чувство юмора, как у мисс Хартли! Уверяю, от нее не укрылась бы причудливость ситуации.
Мечтательная улыбка на губах брата озадачила Беллу, но, прежде чем она набралась мужества поинтересоваться, в чем тут дело, он снова стал самим собой.
– Кстати, о мисс Хартли – боюсь, нам пора возвращаться в бальный зал.
Взяв брата под руку, Белла вышла из комнаты вместе с ним.
– Но ты же попытаешься выяснить имя этого джентльмена, правда?
В глазах Доминика блеснула сталь.
– Не беспокойся, дорогая Белла, я приложу к этому максимум усилий.
Белле пришлось удовольствоваться таким ответом.
* * *На Гросвенор-сквер Доминик вернулся уже после полуночи. Он сам открыл себе дверь ключом и вошел в большой холл с плиточным полом, в центре которого на столике горела одна-единственная свеча в латунном подсвечнике, отбрасывающая вокруг себя причудливые тени. Доминик давным-давно отучил слуг ждать его возвращения с ночных увеселений. Взяв свечу, он некоторое время в раздумье постоял у подножия широкой лестницы, потом развернулся и направился к боковой полированной двери.
В камине библиотеки тлели угли. Доминик зажег свечи в большом канделябре, стоящем на каминной полке, затем присел на корточки и осторожно подбросил в еще не остывшую золу новое полено. Вскоре огонь разгорелся с новой силой.
Поднявшись, Доминик потянулся и шагнул к боковому столику. Плеснув себе в стакан бренди, он вернулся к стоящему у камина креслу и сел, вытянув к огню озябшие ноги.
Джорджиана Хартли. Несомненно, самая притягательная женщина из всех, кого он встречал за последние десять лет. Но она влюблена в другого мужчину, который к тому же оказался настолько слеп, что не ответил ей взаимностью! Какая нелепица!
Глядя на пламя, Доминик, кажется, в шестисотый раз пытался уверить самого себя, что вовсе не испытывает к мисс Хартли интереса. Но все было тщетно. Он уже несколько недель назад понял, что этот самообман не сработает. Теперь оставалось выяснить только, что означало это чувство к Джорджиане Хартли.
Ему с трудом верилось, что это любовь. Только не спустя столько лет. Его опыт общения с противоположным полом был столь же обширен, сколь ее – ничтожно мал. Прежде он никогда не испытывал ни малейшего желания поддаться ни одной прелестнице. Отчего же теперь ему хочется связать себя узами с девушкой, которая только вчера встала со школьной скамьи?
И все же он не мог выбросить ее из головы. Ее лицо и медово-золотые глаза занимали его мысли днем и ночью, заставляя забыть обо всем на свете. Он недооценил силу своего умопомрачения, возвращаясь из Кэндлвика в Брайтон. Образ этой девушки глубоко пустил корни в его душе. Ее глаза манили, подобно песне сирены, и он был не в силах противиться этому зову. К счастью, он осознал, что с ним происходит, до того, как Элейн удалось вывести их интимные отношения на новый уровень. Как он и ожидал, их разрыв она восприняла очень болезненно.
Отблески пламени освещали корешки обтянутых кожей томов, стоящих на полках по обеим сторонам камина. Сделав глоток бренди, Доминик опустил голову, спрятав подбородок в складках шейного платка, и стал перекатывать стакан между ладонями. Он не испытывал никаких сожалений из-за разрыва с Элейн. Будучи откровенным с самим собой, он признавал, что его влечение к ней померкло еще до появления Джорджианы Хартли, изгнавшей из его головы всякие мысли о недозволенной связи. По его губам скользнула легкая злобная усмешка. Несомненно, Элейн будет по заслугам наказана за свое позерство. Она хотела обнародовать их отношения, чтобы подтолкнуть его сделать ей предложение, и вела себя весьма несдержанно. Лайонел, лорд Уортингтон, являвшийся до наступления совершеннолетия опекуном Доминика, был вынужден даже написать ему в Кэндлвик письмо, в котором пытался отговорить его от опрометчивого шага вступления в mésalliance[14]. Нет, Доминик не испытывал ни капли жалости к Элейн Чэнгли.
Раздались шипение и треск, когда Доминик подбросил в огонь свежее полено. Испытывая ощущение сродни облегчению, от мыслей о прошлом он перешел к обдумыванию туманного будущего. Что означают его чувства к Джорджиане Хартли? Являются ли они показателем чего-то большего, чем просто страстное увлечение, достойное сожаления, но при этом безвредное и, что еще более важно, скоротечное? Померкнет ли образ прекрасной Джорджианы в его сознании через полгода, как это случилось с образом Элейн Чэнгли? Эти вопросы терзали его, вынудили вернуться в Лондон. Однако, проведя в столице уже неделю, он ни на шаг не приблизился к ответам.
Единственное, что ему удалось выяснить, это то, что его обычно ровное настроение вдруг оказалось в прямой зависимости от улыбки мисс Джорджианы Хартли.
Доминик положил голову на кожаный подголовник. Он пытался убедить себя, что она слишком юна и их союз станет неравным браком, но сознание тут же услужливо подбрасывало счастливые лица Беллы и Артура. Что еще хуже, Джорджиана больше не выглядела как маленькая девочка. Всякий раз, встречаясь с ней, облаченной в непревзойденные творения Фэнкон, выгодно подчеркивающие ее соблазнительные формы, он тут же напрочь забывал о своих рационалистических мыслях.
И все же, как говорится, хорошего понемножку. Если верить словам Беллы, Джорджиана влюблена в какого-то мужчину, не отвечающего ей взаимностью. У Доминика нет никакого права вмешиваться. Или, вернее, не было бы, если бы он не решил сделать несколько шагов в ее сторону и продолжить их знакомство. На это ему пока было сложно решиться.
Если Белла или кто-нибудь другой догадаются о его намерениях, он навсегда лишится возможности ухаживать за мисс Хартли не на виду у всех. Дюжины глаз будут с жадностью следить за каждой их встречей. Каждое слово и выражение их лиц будет тут же замечено и тщательно проанализировано. Доминик не мог подвергнуть Джорджиану такому испытанию, особенно когда сам еще не решил, чего хочет от нее.
На его стороне, однако, был огромный опыт. Он не сомневался, что стоит только захотеть, и он сумел бы изыскать возможности развить их отношения, не насторожив при этом досужих сплетниц города. Доминик улыбнулся. В этом замысле таился несомненный вызов. Загвоздка заключалась лишь в том, что он до сих пор не мог определиться, какие же испытывает к Джорджиане чувства. Не знал, как поступит, поняв, что странное чувство у него в груди – не просто одержимость, но нечто большее.
Доминику потребовалось три недели, чтобы осознать и принять свое нынешнее состояние, и у него не было ни малейшего желания дольше пребывать в неизвестности. И все же, как человек может проверить собственную одержимость? Прежде с Домиником ничего подобного не случалось, поэтому он не знал, как себя вести дальше.
Стоящие в углу часы громко тикали, отмеряя удары сердца Доминика. Затуманенным взором смотрел он на догорающее в камине пламя, затем, одним глотком осушив стакан, поднялся и поставил его обратно на поднос. Зажег свечу от тех пяти, что горели в канделябре, задул их и пошел к двери, освещая себе дорогу мерцающим огоньком.
