Сара Джио - Лунная тропа
– Получается, у вас есть родной брат. – Я старательно проговариваю это вслух, словно бы надеясь приоткрыть таким образом завесу тайны над жизнью моей тети.
– Единокровный брат, – уточняет Мэй.
– А вы… когда-нибудь встречались с ним?
Она на мгновение прикрывает глаза.
– Нет, никогда. Усыновление не оглашалось. Руби сама так пожелала. Думаю, ей не хотелось, чтобы семейство Магнусонов вмешивалось в ее жизнь. Для нее это было способом самой контролировать ситуацию. Только представьте: знать о том, что где-то растет мальчик, в жилах которого течет кровь нашей семьи, но не иметь возможности даже познакомиться с ним. – У Мэй вырывается тяжкий вздох. – По распоряжению матери частный сыщик долгие годы следил за Руби и отцом. После рождения ребенка он продолжал наблюдать за магазином. Думаю, это и спугнуло Руби.
– Зачем это понадобилось вашей матери?
– Послушайте, – говорит Мэй, – она не могла допустить, чтобы ребенок ее мужа – пусть и от любовницы – рос в бог знает каких условиях. Думаю, этот постоянный надзор и вынудил вашу тетю отдать сына в чужую семью.
Я качаю головой.
– Поверить не могу, чтобы Руби отдала свое дитя…
– Очевидно, вы плохо знаете свою тетю, – усмехается Мэй.
На мгновение меня одолевают сомнения. А вдруг она права? Если Руби столько лет скрывала дружбу с легендарной Маргарет Уайз Браун, то что еще она могла утаивать от окружающих?
– Не знаю, что и сказать, – вырывается у меня наконец.
– Почему бы нам не объединить наши усилия? – замечает Мэй. – В конце концов, у нас есть общий родственник, и при желании мы могли бы его отыскать.
Все так, но что сказала бы на этот счет Руби? Если бы она хотела, чтобы мальчик нашелся, то вполне могла бы упомянуть о нем в завещании. Или оставить письмо с указанием его адреса.
– Я думаю, в этом случае важно учитывать интересы Руби, – осторожно замечаю я.
Мэй едва заметно вздыхает.
– В моей семье было слишком много секретов, – говорит она. – Прошу вас, помогите мне.
– Ну найдем мы вашего брата, – говорю я, – который будет мне кем-то вроде кузена. И что дальше?
– Откровенно говоря, не знаю. Просто мне кажется, что пришло время его отыскать. В конце концов, это мой брат. Думаю, вам понятны мои чувства.
Мои мысли переключаются на магазин. Что, если этот неизвестный мне сын Руби предъявит претензии на «Синюю птицу»? А потом попытается продать магазин? Мать он не знал, а потому не может испытывать к ней никаких сентиментальных чувств. Хотя мои собственные планы в отношении магазина тоже весьма сомнительны, деловая женщина во мне тут же берет верх. Руби оставила магазин мне, а не ему!
– У вашей тети должны были сохраниться документы, касающиеся ее сына, – замечает Мэй.
– Вы же сказали, это факт усыновления не разглашался.
– Верно, – соглашается Мэй. – Я размышляла об этом долгие годы, и вот к какому выводу я пришла: это был ребенок моего отца, величайшей любви всей ее жизни. Неужели Руби и в самом деле могла раз и навсегда распрощаться с мальчиком? – качает головой Мэй. – Ребенок оставался ее последней связью с Энтони. Ей нужно было любым способом удержать его в своей жизни. В конце концов, она могла наблюдать за ним издалека, но так, чтобы никто об этом не догадывался. – Мэй подкрепляет свои доводы утвердительным кивком. – Наш адвокат сообщил матери, что мальчика отдали на усыновление и что процесс был закрытым. Это сыграло свою роль, и мать в итоге отступилась. Но я отступать не намерена.
Хотя намерения Мэй мне не ясны, я думаю, что в отношении Руби она права. Та и правда должна была сохранить хоть какую-то связь со своим сыном.
– Пожалуй, мне стоило бы заглянуть в магазин, чтобы осмотреть все на месте, – говорит Мэй. – Если порыться в старых документах, можно отыскать то, что наведет нас на след мальчика.
Я думаю о том, сколько боли причинила Руби Виктория (а может, и сама Мэй), и решаю, что тетя была бы не в восторге от их присутствия в магазине.
– Я внимательно просмотрю все бумаги, и если что-то найду, обязательно вам сообщу, – говорю я Мэй.
Но, кажется, она слегка разочарована моим решением. Уже в следующий момент она поворачивается к дверям, в которых стоит ее помощница.
– Извините, мисс Магнусон, но вас просят к телефону.
– Прошу вас, возьмите трубку, – быстро говорю я. – Все равно мне уже пора уходить.
– Проводить вас до выхода? – спрашивает меня помощница.
– Спасибо, не нужно. – Я встаю и беру сумочку.
– Что ж, Джун, тогда до свидания, – прощается Мэй.
– До свидания.
Женщины выходят в коридор, а я на мгновение задерживаюсь, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Затем я тоже направляюсь к дверям, где едва не сталкиваюсь со старой дамой. Мне хватает одного взгляда, чтобы узнать в ней мать Мэй, Викторию Магнусон. Ее седые волосы коротко острижены, а увядшая кожа напоминает сморщенный шелк. Но даже сейчас можно представить, какой красивой она была в молодости. Возможно, куда красивее, чем ее родная дочь. Мои мысли вновь переключаются на Мэй. Каково это, всю жизнь прожить в тени собственной матери?
– Прошу прощения, мэм, – бормочу я в некотором замешательстве.
– Ну хоть что-то они сделали как надо, – ворчит женщина. – Вспомнили наконец, что я люблю лилии. А на прошлой неделе везде понатыкали тюльпаны. Терпеть не могу эти цветы.
– Вы, должно быть, Виктория, – говорю я.
Только тут женщина замечает мое присутствие.
– Мы знакомы? – спрашивает она.
– Нет, – качаю я головой. – Я заглянула по делам к вашей дочери. Меня зовут Джун Андерсен. Я – племянница Руби Крейн.
Виктория бросает на меня ошеломленный взгляд, и я понимаю, что даже после стольких лет имя моей тетушки так и не стало для нее пустым звуком. Еще бы: большую часть ее замужества Руби была для нее «той женщиной».
Виктория быстро оглядывается.
– Что тебе сказала моя дочь? – торопливо спрашивает она, как будто в любой момент наш разговор могли прервать.
– Не так уж много, – уклончиво отвечаю я. Виктория уже очень стара, и мне не хотелось бередить в ней воспоминания, которые могут печально отразиться на ее здоровье.
– Послушай, – она понижает голос почти до шепота, – будь с ней поосторожнее.
– Что вы имеете в виду?
Уж не думает ли она, что я собираюсь тем или иным способом нарушить покой их дома?
– Моя дочь помешана на прошлом. – В голосе Виктории нет и капельки материнской любви. – Она не отступится от него. Не отступится, пока не найдет…
– Не найдет что?
Виктория быстро оглядывается, затем снова поворачивается ко мне.
– Я пыталась убедить ее жить своей жизнью, оставить все в прошлом. Мне самой это удалось, но Мэй другая. Она не успокоится, пока не получит желаемого.
– Вы имеете в виду информацию про сына Руби?
Виктория смотрит на меня с замешательством, а затем качает головой.
– Нет, тут другое. Она будет искать то, что, по ее мнению, до сих пор хранится в магазине.
Я оглядываюсь, услышав звук голосов, и в этот момент из-за угла появляются Мэй и ее помощница.
– Мама, – говорит Мэй, – зачем ты встала с постели? Перед завтрашней операцией тебе нужен покой.
На лице у Виктории появляется виноватая улыбка.
– Я как раз возвращалась к себе, – говорит она. Помощница Мэй берет ее под руку и ведет по коридору. До меня доносится старческий шепот: «Лилии. Я люблю лилии, а не тюльпаны». В следующее мгновение обе женщины исчезают за углом.
– Надеюсь, мама не сболтнула какую-нибудь глупость. – В устах Мэй это выглядит не столько утверждением, сколько вопросом.
– Нет-нет, ничего подобного.
– В последнее время она стала совсем плоха. Порой даже не понимает, что говорит… А иногда даже не может вспомнить, как меня зовут.
– Мы просто поговорили о том, как ей нравятся лилии. – Я вешаю сумочку на плечо. – Что ж, я и так заняла у вас много времени. До свидания, Мэй.
Прежде чем выйти на улицу и взять такси, я оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на дом, и вижу Мэй, которая наблюдает за мной из окна. Я торопливо отвожу взгляд.
* * *В магазине я усаживаюсь перед двумя коробками, в которые Руби складывала старые бумаги. Каждый листок я изучаю куда тщательнее, чем обычно. Если в бумагах есть хоть какое-то указание на сына Руби, я непременно найду его. Но все, что я обнаруживаю, – лишь старые книжные формуляры, от которых нет никакого толка. Вся эта горка на полу прямиком отправится в корзину для мусора.
В этот момент кто-то стучит в заднюю дверь. С Гэвином мы не виделись с того самого вечера в ресторане, и я все еще не готова к откровенным беседам. То, что было сказано – или осталось недосказанным – между ним и Адрианной, поставило под вопрос наши с ним отношения. Эти отношения – как ветка вишни, которая вот-вот расцветет, но которая никогда не принесет плоды. Разумнее сразу оборвать бутоны, раз и навсегда избавившись от проблем в будущем.
