Словно распустившийся цветок - Митчелл Сири

 Мистер Тримбл протянул ему лист бумаги. Адмирал расчистил место на каминной полке и принялся писать.

 — Готово! – Поставив под запиской витиеватую подпись, он сунул ее в карман. – Я попросил ее сопровождать тебя во вторник утром. Я пришлю экипаж за вами обеими.

 На следующий день, сидя в церкви, я поняла, что пастор не солгал. Амвон действительно был его подлинным призванием. Лучшей проповеди я еще не слыхала. Один довод проистекал из другого в столь строгом порядке и такой логической последовательности, что оспорить главную мысль не представлялось возможным. Кроме того, в отличие от двусмысленных и путаных заключений предыдущего пастора, проповедь нового приходского священника призывала к духовной стойкости, мужеству и немедленным действиям.

 И я с чистой совестью пообещала себе, что буду стараться вести чистый и добродетельный образ жизни.

 На следующий день, вновь проснувшись ни свет, ни заря и в очередной раз обнаружив, что мне решительно нечем заняться, я, немного побродив по дому и старательно воздерживаясь ото всего, что имело хотя бы отдаленное отношение к цветам, отправилась на прогулку. И вновь столкнулась с пастором в районе Кэтс-Клаф.

 — Мисс Уитерсби. – Он поспешно сорвал с головы шляпу и прижал ее к груди.

 — Должна признаться, мистер Хопкинс-Уайт, что ваша вчерашняя проповедь доставила мне искреннее наслаждение.

 Он едва заметно расслабился, и напряжение начало покидать его:

 — Благодарю вас.

 — Я и представить себе не могла, что вы настолько… что вы…

 — Что я могу быть таким красноречивым?

 Я рассмеялась, а он улыбнулся:

 — Моя супруга тоже так говорит. То есть, говорила. Она уверяла, что я покорил ее чтением псалмов и описанием Царствия Небесного, которые дарил ей вместо букетов цветов, и мечтами о райской жизни, а не земными благами.

 Он вцепился в ремень своего футляра для сбора образцов, причем сжимал его так сильно, что костяшки пальцев у него побелели, а кончики их подрагивали.

 — Она никогда и ни о чем меня не просила, но я пообещал ей, что она будет мною гордиться и что я стану достойным служителем церкви. И я старался. – Он приподнял за ремень свой металлический футляр. – Вы сами видите, что я стараюсь до сих пор.

 — Вижу.

 — Должен признаться, это очень утомительно – рыскать по окрестностям в поисках цветов, которых ты никогда раньше не видел. Впрочем, не мне вам об этом рассказывать. Ваш отец посвятил этому всю жизнь. И, как вы сами говорили, тоже обожаете цветы.

 — Так оно и есть.

 Он вздохнул.

 — Я уже добился первых успехов, пусть и весьма скромных. А еще у меня есть коллекция дома. Довольно обширная и недурная, смею надеяться. – Он вдруг растерянно заморгал, и глаза его изумленно расширились. – Коллекция, посмотреть на которую вы придете завтра!

 Я согласно кивнула:

 — Вместе с мисс Темплтон.

 — В таком случае, думаю… будет лучше, если… Словом, мне надо спешить.

 — Прошу вас, не стоит беспокоиться из-за нас, мистер Хопкинс-Уайт. Мне бы не хотелось, чтобы вы отложили работу над проповедями ради…

 — Проповеди даются мне легко, мисс Уитерсби. А вот цветы оказались несравненно более трудной задачей. Но я действительно стараюсь.

 — А мне даются легко как раз цветы. Полагаю, именно поэтому я так люблю их. Они вырастают, цветут и умирают, но никогда не кривят душой. Фиалка всегда остается фиалкой. Это внушает доверие и успокаивает.

 — Те же самые чувства вызывает у меня Слово Божие. Оно всегда остается неизменным. Полагаю, не стоит удивляться тому, что и Его творения созданы аналогичным образом. Подобно многим другим, мне кажется, что ботаника должна вдохновлять меня на возвышенные мысли и поступки, но в действительности я испытываю… лишь смятение и растерянность. – Он с грустью посмотрел на свой футляр, а потом поднял взгляд на меня. – Что ж, полагаю, мне пора возвращаться. К детям. – Он кивнул и надел шляпу на голову. – До завтра.

 Когда я вернулась, отец уже заперся у себя в кабинете, а мистер Тримбл просматривал стопку журналов.

 — Наслаждаетесь работой?

 При моем появлении он рассеянно встал, взглянул на меня так, словно только сейчас увидел, после чего вновь опустился на стул и продолжил заниматься своим делом.

 — Я бы предложила вам свою помощь, но не могу. – Опустившись на стул, я принялась стягивать сапожки.

 — Ваш отец поручил мне подобрать последние работы по классификации орхидей. Вы не подскажете, где лежат последние номера Botanic Gazette?

 — Нет.

 — Потому что в этом издании, – он приподнял один из журналов, – есть ссылка на статью в предыдущем номере, но я нигде не могу его найти.

 — Кто написал статью?

 Он прищурился, припоминая:

 — Мистер Аллен.

 — Знакомая фамилия, и в минувшем году он действительно опубликовал монографию о моноподиальных орхидеях, не так ли?

 Мистер Тримбл уже открыл было рот, собираясь что-то сказать, но я прервала его:

 — Нет. Прошу прощения. Кажется, это было в позапрошлом году. Но не стану утверждать этого наверняка. Она произвела некоторый фурор, хотя вы, скорее всего, об этом не слышали, поскольку находились на другой половине земного шара. Вот, кстати, давно хотела спросить: а что вам вообще известно о нынешнем состоянии ботанической науки?

 Он улыбнулся, но я заметила, что веселья в его улыбке не было.

 — А могу я, в свою очередь, задать вам вопрос? Почему вы не сказали мне, что ваш дядя – адмирал Уильямс?

 — А какое это имеет значение?

 — Он – лучший моряк, когда-либо служивший на военно-морском флоте Ее Величества! Будь он моим родственником, уж я бы постарался, чтобы об этом узнали все. Когда столь достойный человек носит мою фамилию… Честно вам скажу, мисс Уитерсби, это заставило бы меня пересмотреть взгляды на семью, в которой я родился. Должен признаться, что не понимаю полного отсутствия у вас фамильной гордости.

 — Моя семья – и моего отца, и матери – посвятила себя ботанике, мистер Тримбл. Они были ботаниками с незапамятных времен. И можете себе представить скандал, причиной которого стал адмирал, когда настоял на том, чтобы отправиться в плавание?

 — Едва ли это можно назвать просто плаванием.

 — Но вы же наверняка понимаете, каким разочарованием стал для семьи мой дядя.

 — Я бы не рискнул назвать героя Опиумной войны разочарованием.

 — В семье со столь давними ботаническими корнями его настойчивое желание посвятить себя всяким чудачествам…

 — Например?

 — Например… что?

 — Вот и я спрашиваю себя об этом. В чем же заключались его предполагаемые чудачества?

 — Предполагаемые? Вы что же, издеваетесь надо мною?

 — Я всего лишь пытаюсь понять вас.

 Я вздохнула:

 — Он вырос с моей матерью и воспитывался в Эссексе. Судя по тому, что мне рассказывали, почти все время он проводил на реке.

 — Едва ли это можно назвать чудачеством.

 — А еще он построил лодку.

 — Какая непристойная выходка.

 — На которой плавал по окрестностям.

 — Как и подобает настоящему моряку.

 — А когда при поступлении в университет он выиграл стипендию, то отказался от учебы ради службы на флоте.

 — Теперь понятно. И за этот недостойный поступок он был…

 — Мой дед не разговаривал с ним много лет, а бабушка ни разу не написала ему, и он плавал где-то за морями, когда мои родители поженились.

 — Полагаю, когда королева произвела его в рыцари за геройскую службу на благо своей страны, то…

 — Тогда мы более не могли скрывать свое родство с ним.

 Мистер Тримбл расхохотался.

 — Не вижу здесь ничего смешного. – Протянув руку, я постучала по крышке стеклянного террария, и капелька влаги упала на листок орхидеи.

 — Быть может, вам следует взглянуть на события прошлого с его точки зрения. Не слишком приятно считаться проклятием чьего-либо существования. Я могу судить об этом по собственному опыту.