Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда
Я киваю, делая вид, будто это для меня новость.
– Я знаю, что она хотела убрать с книги свое имя, – продолжает Полли. – Но не понимаю почему.
– Я тоже, – отзываюсь я и откидываюсь на спинку кресла.
Все это время я сидела, подавшись вперед и жадно слушая. На улице за окном все громче и громче завывает сирена, и мимо моего дома куда-то проносится полицейская машина.
– Вероятно, это была одна из их обычных ссор, о которых ты упомянула. Судя по твоему рассказу, мне это не кажется чем-то действительно важным.
– Да, – соглашается Полли, глядя в свой опустевший стакан. – Но все же между ними что-то произошло. Что-то воспринятое мамой очень серьезно. И все равно я рада, что она сказала тебе ту фразу. Ты даже не представляешь, насколько мне стало легче, когда я услышала ее.
Я смотрю на часы. Уже глубокая ночь.
Мы вместе раскладываем софу, вытаскивая из-под нее дополнительную металлическую раму, которую накрываем импровизированным матрацем из толстого слоя постельного белья. Из своей спальни я приношу Полли подушку, одеяло и футболку вместо ночной рубашки. Предлагаю ей запасную зубную щетку, но, как выясняется, у нее всегда при себе своя, хранящаяся в кармашке серебристой сумки.
– Только не подумай, что это для частых ночевок в чужих постелях, – говорит она. – Просто я помешана на чистоте своих зубов.
Я желаю Полли спокойной ночи, оставляю одну, выключаю в гостиной свет и начинаю подниматься по лестнице, когда вдруг слышу ее голос:
– Фрэнсис!
Я возвращаюсь, приоткрываю дверь и вижу, что она сидит на постели.
– Не могла бы ты оставить свет? – просит Полли. – Не люблю, когда темно.
Спится мне очень плохо. Постоянно мешает обычный ночной уличный шум: громкий спор каких-то людей на тротуаре, звук моторов подъезжающих машин, а потом двойные щелчки включаемой сигнализации, вопли кошек и лай лисиц в отдалении. Шторы на окнах моей спальни в буквальном смысле «дышат», то раздуваясь от ветерка, то снова опадая. Оранжевое сияние уличных фонарей постепенно бледнеет на фоне более мягкого, почти перламутрового рассвета.
Скоро начинают просыпаться соседи. С шумом поднимаются оконные рамы, на полную громкость включаются радиоприемники и телевизоры, по которым дети смотрят субботнюю программу диснеевских мультиков с их оглушительными фанфарами в начале каждой серии.
Я спускаюсь вниз и заглядываю в щелку двери гостиной. Полли спит. Она лежит на боку, отбросив в сторону одеяло и сунув ладонь под розовую щеку. На столике рядом лежит ее сотовый телефон с мигающей лампочкой.
Я доедаю в кухне ломтик поджаренного хлеба, когда появляется она, разрумянившаяся и взъерошенная, и тут же спешит поделиться радостным удивлением, что почти не ощущает ожидаемого похмелья. Я ставлю перед Полли чашку с чаем, а она проверяет свой мобильник. В нем сообщение от Лоренса.
– Он приглашает меня отобедать вместе, – говорит она, протирая ладонями заспанные глаза. – Это будет что-то вроде встречи в верхах. Блестяще! Еще один сеанс промывки мозгов.
Полли вздыхает и усаживается на высокий стульчик напротив меня. Пальцы ее ног, покрытые оранжевым лаком, по-обезьяньи обвивают хромированную перекладину.
– Что ж, – говорю я, – может, это и к лучшему. Не хочешь воспользоваться случаем и добиться от него уступок? Надо только все хорошенько продумать.
Она непонимающе смотрит на меня.
– О, не будь такой робкой, – с легким раздражением добавляю я. – Ты хочешь уйти из колледжа и на время уехать с Сэмом. Отец настаивает на продолжении учебы. Разве нельзя выторговать у него компромисс?
– Каким образом? Он уже все для себя решил, и если я не подчинюсь, оставит меня без денег.
– Верно, – киваю я. – Но мне подумалось вот о чем. А если ты сумеешь убедить своего Тони Бамера или любого, от кого там все зависит, что тебе просто необходим перерыв в занятиях? На время – на год или на семестр? Уверена, зная, в какой ситуации ты находишься, им придется всерьез рассмотреть такую возможность. Академический отпуск по семейным обстоятельствам. И у тебя появится время, чтобы отправиться с Сэмом в турне. А потом снова вернешься к занятиям.
– Я туда не вернусь, – возражает Полли, но я чувствую, что идея уже запала ей в душу. – И сомневаюсь, чтобы отец согласился на подобный вариант.
– А вот этого ты знать не можешь, пока не попробуешь, – замечаю я.
– Да, ты права, – говорит она. – Наверное, следует попытаться. Остается только надеяться, что я смогу ему все растолковать так же четко, как сделала ты. В твоих устах это звучит разумно и логично. – Полли поднимает голову. – А ты не сможешь пойти на встречу со мной? – спрашивает она, и в ее голосе вдруг звучат умоляющие интонации.
Я притворно охаю, но ломаюсь не долго и, сделав вид, будто на меня подействовало ее неотразимое обаяние, соглашаюсь. Я буду ее сопровождать.
Мы вместе добираемся до Хайгейта и с крутой улицы, тянущейся мимо здания больницы, сворачиваем на дорогу, где Дик Уиттингтон [7] когда-то услышал колокола, переполненную теперь двухэтажными автобусами, а затем входим в парк. Жара. В пурпурных цветах живой ограды трудолюбиво роятся пчелы, а на небольшой игровой площадке тесно от малышей в шапочках с солнцезащитными козырьками. Среди травы пестрят яркие пятна маргариток.
Мы идем, стараясь держаться узких тенистых аллей, вдыхая аромат цветущих лилий, а там, где тропа описывает петлю у кустов в самой верхней части парка, останавливаемся и оглядываемся назад. На обширном зеленом склоне люди уже устраивают первые в этом году пикники, поверхность прудов кажется чуть маслянистой, а еще дальше на горизонте вырисовываются высотные дома, купола и знаменитое колесо обозрения в центре Лондона. Камень и сталь поблескивают под яркими лучами солнца.
Покинув парк по дорожке мимо теннисных кортов, мы минуем Понд-сквер, где мужчины, временами попивая из кружек пиво, играют под платанами в петанк [8], и попадаем в переулок, ведущий к дому Лоренса Кайта. У Полли в сумке есть свой ключ. Она отпирает входную дверь, и мы оказываемся в прохладе и сумраке холла, что так приятно после духоты и слепящего солнечного света.
– Эй! Папочка! Где ты? – восклицает Полли.
Ответа нет, и она ведет меня вниз по знакомой уже лестнице. В огромной белой кухне мы замечаем беспорядок. Пакетами с продуктами заставлены все столы, а еще часть свалена на полу. На плите брошена грязная сковородка. Рядом с чайником рассыпаны кофейные зерна. У приоткрытого французского окна лежит газета, и ее листы треплет сквозняк.
Полли заглядывает в один из пакетов, извлекает из него золотистую пачку французского масла и два куска сыра, завернутых в вощеную бумагу. Все это она перекладывает в холодильник. Объясняет, что Лоренс нанял домработницу, которая приходит, чтобы прибираться и готовить еду, каждое утро, но по выходным миссис Кинг не работает.
Полли закатывает глаза и открывает все окна настежь. Вскоре она выводит меня на выложенную мягкой плиткой террасу.
– Папа! – кричит она и машет рукой.
Лоренса я вижу в дальнем конце сада, на скамье у беседки. За секунду до того, как до него донесся голос дочери, он даже не подозревал о нашем присутствии. И потому у него все было написано на лице человека, застигнутого врасплох: бесконечно тоскливое выражение печали и одиночества. Но потом голос дочери заставил его мгновенно приосаниться, повернуться, встать с места и направиться нам навстречу.
– Как я понимаю, вчера вы пришли Полли на выручку, – обращается он ко мне, когда мы пожимаем друг другу руки. А потом говорит дочери: – А ты маленькая дурочка, если все еще способна терять ключи.
– Я вовсе их не теряла! Просто захлопнула внутри квартиры, – возражает она и осторожно берет отца за руку, пока мы возвращаемся к дому по выложенной кирпичом дорожке.
Я пока не имела возможности осмотреть особняк с этого ракурса. Между темными стеклами окон здесь тянутся мощные побеги глициний, тающие наверху как струйки дыма. А ведь они даже не в полном цвету, думаю я. Вот пройдет неделя-другая…
– В любом случае Сирина скоро возвращается, – сообщает Полли.
– Между прочим, хорошо, что к обеду вы пришли вдвоем, – говорит отец, открывая французское окно и придерживая его, чтобы впустить нас внутрь, после чего заходит сам. – Полли рассказывает, что вы стали регулярно встречаться.
Он наклоняется, чтобы подобрать с пола пакеты из магазина. Его голос звучит менее отчужденно, чем раньше, словно он одновременно удивлен и обрадован, что у дочери появилась новая подруга.
– Мне нравится общаться с Полли, – улыбаюсь я. – Она такая… юная. Это дает заряд энергии. Ну и лестно, наверное, тоже.
Полли смеется. Ей мои слова кажутся несуразицей, но Лоренс вдруг смотрит на меня задумчиво и оценивающе. Я понимаю, что ему интересно, сколько мне лет. Тридцать? Тридцать пять?
– Как я понял, пару месяцев назад это вы дали ей разумный совет, когда у нее наступил трудный период в колледже, – произносит он. – Сумели образумить ее. Меня она тогда не желала слушать, но, к счастью, прислушалась к вам.
