Тара Сивик - Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе
Дрю со стонами перекатывается на четвереньки и медленно встает, крутясь и потягиваясь на ходу, ощупывая и выгибая спину.
– Пошел. Вон. Из. Моего дома, – как можно спокойнее, без крика отчеканиваю я, чтобы не разбудить Картера с Гэвином.
– Скажи ему, что я его люблю и что мое влагалище по нему скучает! – неистово орет в телефон Дженни.
– Дженни просит передать, что тебе надо УНОСИТЬ СВОЮ ЖАЛКУЮ ЗАДНИЦУ ИЗ МОЕГО ДОМА!
– Э‑э‑э‑э‑э‑эй, это не то, что я сказала, – ворчит Дженни.
– Дженни, я тебе перезвоню.
Отключаю телефон и уже открываю рот, чтобы еще раз потребовать от Дрю убраться из моего дома (на тот случай, если в первые два раза он меня не расслышал), как вдруг на кухню вбегает Гэвин, все еще в пижаме.
– Привет, дядя Дрю! – восторженно кричит он и бежит к Дрю. Только-только Дрю стал наклоняться, чтобы поздороваться с Гэвином, как тот отводит локоть назад и вмазывает своим кулачком прямо Дрю между ног.
Дрю, охнув, падает на колени, а я смеюсь. Знаю, не полагается смеяться, когда твой ребенок делает то, чего делать нельзя, но всей душой чувствую, что Дрю получил по заслугам. Только что я нашла его спящим без задних ног посреди стола, за которым мы едим. Ему еще повезло, что я не остановила Гэвина и не дала ему бейсбольную биту.
– Гэвин, братан, у нас же правило есть!
При звуках голоса Картера я поворачиваюсь и вижу, как он входит на кухню, потирая со сна один глаз. Чмокает меня в щеку и, обойдя, приседает, чтоб быть лицом к лицу с Гэвином.
– Гэвин, какое у нас было правило? – спрашивает Картер, в то время как Дрю, вцепившись обеими руками в пах, то ли в кашле заходится, то ли подвывает как-то чудно. Мне это напоминает звук, который издает воздушный шарик, если защипнуть и растягивать его отверстие, медленно выпуская воздух.
– До обеда никаких ударов по яйцам, – отчеканивает Гэвин.
– Правильно, до обеда никаких ударов по яйцам. А ты знаешь, сколько сейчас времени? – спрашивает Картер.
– Я время узнавать не умею, – заявляет Гэвин.
– Но ты уже пообедал? – спрашивает Картер.
– Нет.
– Значит, сейчас до обеда. Извинись перед дядей Дрю.
Гэвин вздыхает и поворачивается лицом к Дрю, уже наконец-то переставшему стонать и занятого подъемом на ноги.
– Извини, что я до обеда ударил тебя по яйцам, – бормочет Гэвин. Потом отводит взгляд от Дрю и обращает его ко мне: – Теперь мне можно хлопьев?
– Разумеется, малыш, – говорю я ему с улыбкой, беру за руку и веду к кухонному стулу. Один взгляд на стол, и я меняю курс, подводя сына к табуретке у островка-стойки. Придется теперь Дрюшкину задницу со стола вытравливать, прежде чем мы вновь сядем есть за ним.
– У меня в данный момент яички прямо в желудке сидят. Как ты способен даже думать о хлопьях? – изумляется Дрю и, прихрамывая, идет к стойке, забирает ключи.
– Твои яички тупые, а я есть хочу, – отвечает Гэвин, набивая рот овсяными хлопьями, пока я наливаю молока ему в миску.
– Как скажешь, малыш. Спасибо, что дали очухаться, ребят. Остается только принять позу зародыша и выйти наружу.
Я облегченно вздохнула, когда за Дрю закрылась дверь. И пообещала Картеру:
– В следующий раз, когда обнаружу его спящим на любом предмете мебели в этом доме, я этот предмет на тебя вышвырну.
Он подходит ко мне сзади, обнимает руками за талию и целует в шею.
– Договорились, – говорит он и упирается подбородком мне в плечо.
– Ты сознаешь, что создал со своим сыном правило, которое дает ему позволение молотить людей по яйцам после обеда, а?
– Ага. Когда я устанавливал правило, оно звучало разумно. Он тогда во второй раз дал мне почувствовать силу своего удара, и я корчился от боли на земле в парке, так что, вполне может быть, мозги у меня и не особо соображали.
Несколько минут я стояла, не шевелясь, наслаждаясь ощущением объятия Картера, и мы оба смотрели, как наш сын уплетал завтрак.
– Хочу пригласить твоих к нам на ужин, – сказала я, повернувшись в его руках и положив ладони ему на грудь. – Хочу приготовить что-нибудь всамделе вкусненькое, попотчевать их спиртным и шоколадом и заставить их полюбить меня. Или, по крайности, напоить так, чтоб они забыли, почему меня не любят.
Картер хмыкнул и покрепче сжал руки, обнимавшие меня.
– Дитятко, ты им нравишься. Клянусь. Бабушка даже сказала, что в тебе есть пыл.
– Старушка говорит так потому, что сама будь здоров трехнутая, боюсь, я с катушек скачусь, просто оказавшись с ней в одном месте, когда задницу ей стану драть. Мне нужен шанс, чтоб первое впечатление от меня было получше, – поясняю я.
– ПЕРВОЕ, первое впечатление от тебя было преотличным. Ты забываешь, каков из себя мой лучший друг. В первый раз мои познакомились с Дрю, когда он однажды вломился к нам в дом, мы тогда еще в школе учились. Мама наткнулась на него, когда он посреди ночи бродил во сне. Она вошла в гостиную, а он писал на диван. Поверь мне, они все это повидали, – уверяет меня Картер.
– Дрю – болван. Его нельзя выводить на люди без ошейника и поводка. А я – мать их внука. Мне непотребно болтать о китовом влагалище на их страницах в «Фейсбуке». Мне полагается выкладывать фотографии, на которых их внук рассматривает в музее произведения Микеланджело, да отчитываться за свою филантропическую деятельность, сообщая, как я младенцев в сиротских приютах на руках нянчила, как с бомжами обнималась.
Некоторое время Картер разглядывал меня с легким недоумением.
– Может, скажешь что-нибудь? – потребовала я.
– Прости, но я просто пытаюсь сообразить, ты это всерьез или нет?
– Это почему же, черт побери, мне не быть серьезной? – возмущаюсь я, складывая руки на груди. – Может, я именно такая и есть. Может, я как раз такая и есть, а ты этого даже не замечаешь.
– Э‑э, нет, уверяю тебя: я сразу замечу, если ты вдруг совершенно другой сделаешься, – со смехом уверяет он меня.
– Не хочешь ли ты сказать, что я недобродетельна? Что мне не дано убаюкать чужого младенца или приласкать бездомного бродягу? Так я такой на все сто могу быть. Может, я уже все это проделывала тайком от тебя? Может, вместо того, чтобы на днях пойти к зубному, я отправилась на митинг ЛЭОЖ[40] и швыряла поддельную кровь в богатых, одетых в меха? Может, Гэвин по ночам, пока ты на работе, французским языком занимается?
Извернувши шею, смотрю на Гэвина и прошу:
– Эй, скажи-ка что-нибудь по-французски.
– Мне нравится французская картошка фри, – произносит тот, оторвавшись от миски с хлопьями, которые уминает так, что весь подбородок в молоке.
– Видал? – говорю я и снова поворачиваю лицо к Картеру. – Он уже может использовать слово в предложении.
– Лады, стоп. Сделай глубокий вдох. Конечно же, я считаю тебя добропорядочной. По мне, ты – потрясающая. Только, по-моему, всем нам известно, что ты никакая не степфордская жена-хозяюшка[41], а Гэвин не зубрит французские глаголы, слушая Моцарта.
– У МЕНЯ ПИСУН РАЗДУЛСЯ!
Картер сбрасывает руки с моей талии, я прыжком разворачиваюсь в ужасе от вопля Гэвина.
– Ничего страшного. Я только пролил на него молоко. Теперь у меня молочный писун.
Покачав головой, я снова повернулась лицом к Картеру.
– Изложение моей версии дела закончено, ваша честь, – смеется он.
Я хмурюсь и стараюсь казаться возмущенной, только Картер отлично понимает, что в голове у меня закрутились шестеренки, а потому рубит концы:
– Я вас обоих люблю именно такими, какие вы есть. Я люблю то, что у тебя нет никаких сдержек, и я обожаю, что Гэвин способен довести до слез взрослого мужика. Нет ничегошеньки, что я изменил бы в любом из вас, и если кому-то это не нравится – целуйте меня в зад. Вы, ребят, теперь моя жизнь и моя семья. Все остальное не важно.
Картер наклоняется, нежно касается губами моих губ и крепче прижимает к себе. Его слова уносят прочь страхи (не все), вызываемые во мне его семьей, но это никак не меняет того, что мне все еще хочется попытаться наладить с ними отношения. Я намерена прожить с этим человеком очень долгое время. Я пока еще не свыклась с мыслью о полном замужестве, но все еще хочу, чтоб он был в моей жизни, что означает: так или иначе, мне необходимо найти способ показать себя его родителям с хорошей стороны. Если для этого мне придется упоить их вусмерть, то так тому и быть.
– Спасибо. Только мне все равно хочется, чтоб твои отужинали с нами. Хочу, по крайности, убедить их, что способна вести себя как взрослая.
10. Бейсбол с потолочным вентилятором
– Боже ж мой! Ребят, вы все делаете не так! Нам явно надо еще разок пройтись по всем правилам. Хлебную булочку в потолочный вентилятор следует бросать из-под ладони. Это единственный способ попасть в нужную лопасть. Мы не гонимся за скоростью, люди. Мы стремимся к точности. Кто-нибудь возьмет да и запулит в духовку, так что мы сможем с третьей подачи начать, едрена-вошь!
Завершив свои объяснения, моя мамуля вскидывает деревянную разделочную доску, изготовившись к подаче.
