Эми Кауфман - Разбитые звезды
Надеюсь, я сумею вернуться к капсуле до заката, хотя, скорее всего, он догонит меня раньше. За спиной ни звука, а обернуться и посмотреть, что он делает, я не могу себе позволить. Да и не важно: я знаю, что майор вернется за мной. Воображение рисует картину: он стоит и смотрит мне вслед, и больше всего на свете мне хочется увидеть выражение его лица.
Интересно, долго он продержится?
– Для мисс Лару ситуация была непривычной.
– Да. Но на войне мне уже приходилось иметь дело с гражданскими лицами.
– Ах да, разведка и исследования на Патроне.
– Так точно.
– Как держалась мисс Лару во время похода к месту крушения?
– Как мне казалось, хорошо.
– Разногласия возникали?
– Ну что вы. Мы прекрасно ладили.
Глава 11. Тарвер
Я стараюсь идти как можно медленнее, а по пути еще ломать ветки и ворошить листья под ногами, чтобы даже эта светская девица могла сообразить, в какую сторону я пошел. Слишком быстро лучше не идти, а то она не догонит. Мне даже хочется сесть на пенек и ждать ее, записать что-нибудь в дневник и перекусить. Дотерпеть, когда она вернется с поджатым хвостом, и тогда насладиться выражением ее лица.
Этот маленький бунт назревал давно, и лучше бы она устроила его на равнине: я бы за ней приглядел. Но не просить же ее подождать, пока мы не выйдем из леса!
Сплошной гонор, а лет ей сколько – шестнадцать?
Я иду уже минут десять, как вдруг слышу ее. Но не за спиной, как предполагалось. Видимо, она осталась на поляне или же ушла в другую сторону: она где-то в полукилометре от меня.
И кричит.
Я, не раздумывая, бросаюсь бежать и по привычке, неосознанно, вытаскиваю на бегу пистолет из кобуры – условный рефлекс. Как говорил сержант по строевой подготовке: «Учись быстро или вообще не учись».
Ветки хлещут по лицу и рвут одежду, когда я мчусь со всех ног через подлесок, по чавкающей грязи вдоль речки, жертвуя осторожностью ради скорости.
Шумно прорываясь сквозь ветви, подбегаю к поляне…
…И тут вижу огромного, похожего на дикого кота зверя: сильные мышцы перекатываются под рыжевато-бурым мехом, а пасть ощерена. Ни на одной планете никогда не видел такого чудища. Клыки длинные, а темные глаза светятся умом. Зверюга эта задавит меня своим весом, а мисс Лару ей вообще на один зуб.
Низко рыча, зверь передними лапами скребет ствол дерева и оставляет на коре длинные глубокие разрезы. Лилиан сидит на дереве и вопит – как она туда вскарабкалась, для меня загадка.
Я обеими руками поднимаю пистолет, зажмуриваю глаз, задерживаю дыхание, замираю. Вой обозленного зверя сливается со звуком от удара лазерного луча, и пистолет вибрирует у меня в руках.
Корчась от боли и скалясь, зверь грузно падает на землю, и в воздух взвиваются листья и клубы пыли. Секунд десять он бьется в агонии, а потом замирает. По поляне плывет смрадный запах горелой плоти и меха.
Лилиан на дереве больше не кричит: она жадно хватает ртом воздух, пытаясь дышать ровно. Я встаю и еще с полминуты наблюдаю, не шевельнется ли зверь. Потом медленно иду к нему через поляну, держа в руке пистолет. Сверху доносится облегченный выдох, и до меня доходит, что Лилиан до сих пор меня не видела. Я не могу пока о ней думать.
– Не слезайте! – кричу я. – Если не сделать контрольный в голову, он может очнуться. Он вас не тронул?
Она молчит, но, раз до сих пор не свалилась с дерева, значит, не пострадала.
Я выпускаю еще один луч зверю в голову. Потом осторожно тыкаю его носком ботинка, жду, не шелохнется ли, и, наконец, наклоняюсь ближе. Глаза его остекленели, бока не вздымаются от дыхания. Он мертв.
Что же это за видоизмененная планета, если на ней разгуливают такие твари? Им здесь совсем не место. Кошки обычно вчетверо меньше и охотятся за грызунами, а не загоняют светских красавиц на деревья. У него на морде такие же полоски, какие я видел у кошек, но эта тварь – людоед.
Как он сюда попал? Я внимательно смотрю на него еще несколько секунд и наконец успокаиваюсь: он мертв, и это главное. Перевожу взгляд наверх: Лилиан, бледная как полотно, сидит, уцепившись за ветки. Она смотрит на меня широко раскрытыми блестящими глазами. Она даже не плачет, и я понимаю, что она до смерти перепугалась.
Шутки в сторону, мисс Лару, у меня тоже поджилки трясутся.
Я смотрю на нее, и на меня накатывает облегчение; рука, сжимающая пистолет, слегка дрожит.
Борюсь с порывом броситься к дереву и стащить ее вниз. Я мог бы взять ее за плечи и встряхнуть. Мог бы ее поцеловать. Но позволить себе этого не могу. Боже, какой же я болван, что отпустил ее одну в лес, зная про следы!
Дальше нужно действовать с умом. Я сглатываю, чтобы голос звучал ровно.
– Ну и ну, высоковато вы забрались. Помочь спуститься?
Она не обращает внимания на мое предложение, и это окончательно меня убеждает, что сильно она не пострадала. А вот если бы она приняла помощь, тогда бы я забеспокоился.
Она скорее падает, нежели спускается: соскальзывает по стволу, на несколько секунд повисает, а потом разжимает руки и плюхается на землю. Садится и отползает подальше от мертвого зверя.
Сейчас я мог бы ткнуть ее носом в то, что оказался прав, а она – нет; что я спас ей жизнь и нужен ей, чтобы выжить. Я не раз сталкивался с этим на войне, сам был в таком положении. Но что толку ее изводить? Она знает, что была не права. Я не хочу, чтобы она с пристыженным видом приползла обратно. У меня есть боевой опыт, а у нее нет. Это я виноват, что на нее напал зверь, надо было вести себя умнее.
– Пойдемте, – говорю я, слушая, как тяжело она дышит. – Пройдем еще немного и разобьем лагерь.
Мне хочется сесть рядом с ней, взять ее руки в свои и держать их, пока она не почувствует себя в безопасности. Но нельзя. Она начнет плакать и не сможет остановиться, а я хочу, чтобы она не теряла присутствия духа. Так будет лучше.
– Готовы?
Она кивает и поднимается на ноги, даже не отряхнув руки от пыли.
У меня болит все тело, и это меня злит, но я доведу ее до места крушения, чего бы мне это ни стоило. Когда нас спасут, она может ненавидеть меня хоть всю жизнь, но, по крайней мере, будет жива.
Мы уходим с поляны, посреди которой лежит огромный кот, и медленно возвращаемся туда, где Лилиан бросила свои припасы. Если бы она бежала, то вполне могла бы меня догнать, потому что зверь гнал ее в мою сторону. Но если бы погнал в другую – я бы добежать не успел.
Надеюсь, Лилиан не знает, что ее жизнь спасла счастливая случайность. Теперь она вздрагивает при виде каждой тени и то и дело оглядывается, будто что-то слышит или видит. Вряд ли ее успокоит, если я скажу, что бояться нечего. Надеюсь, она не думает о всяких немыслимых чудищах, поджидающих ее за деревьями.
И я очень надеюсь, что у той зверюги нет приятелей.
Когда мы разбиваем лагерь возле речушки, я подсчитываю, сколько примерно мы прошли – получается около десяти километров. Еще совсем чуть-чуть, и лес останется позади. Потом пройдем через равнину, каким-то образом переберемся через горы, а там уже до «Икара» рукой подать.
Лилиан лежит на одеяле, которое я для нее постелил, и сквозь просвет в пологе листвы глядит на кусочек медленно темнеющего неба. Я никогда не видел этих звезд, а я же много где бывал и нарисовал карты всех колоний. Надеюсь, спасательные отряды задерживаются лишь потому, что «Икар» рухнул не совсем в ту точку, куда предполагалось.
Я встряхиваю головой, чтобы отделаться от неотвязного ощущения того, что мы столкнулись с чем-то непонятным. Нет, помощь прибудет. Пусть здесь деревья выше обычных, кошки в разы крупнее своих сородичей и еще бог весть что не так, но эта планета видоизменена, а значит, где-то здесь есть люди, и они не могли не заметить крушения огромного космического лайнера.
Лилиан молчит с тех пор, как мы покинули поляну, где я убил кота, и вопреки всякой логике я вдруг понимаю, что скучаю по ее голосу, пусть даже она осыпает меня колкостями. По крайней мере, когда я на нее злюсь, то чувствую прилив сил, а это молчаливое уныние заразительно.
– Тут не совсем пятизвездочная каюта, к которой вы привыкли, – говорю я веселым голосом, который всегда сильно ее злит. Она не отвечает, не двигается – ничего. Я достаю флягу, наполненную очищенной водой из речки. – Когда все закончится, я дам вам жалобную книгу, чтобы вы кому-нибудь пожаловались, что угодили сюда.
Она привстает на локте и долго смотрит на меня усталым сердитым взглядом.
– Надеюсь, вы сделаете вторую постель, майор.
Ее голос звучит устало, но она все еще пытается язвить.
Подавив безумное желание улыбнуться, я опускаю голову и сгребаю листья в две кучи. Она тут же замолкает и лежит, не двигаясь. Ну а я, оставшись один, невольно думаю о доме.
Нельзя думать о нем слишком долго. Нельзя мысленно представлять, как мама узнает о крушении «Икара», как отец пытается подобрать слова.
