Река надежды - Мармен Соня

Затхлый запах корабельного нутра сопровождал как людей, которые из него появлялись, так и выгружаемые на причал товары. Иммигранты жались друг к другу, как если бы им было страшно покидать безопасную тесноту твиндека, к которой они привыкли за долгие недели плавания. Просторы же этой незнакомой страны страшили их. Встревоженные, бледные, они переглядывались, понемногу расправляли привыкшие к согнутому состоянию тела.

Недалеко от Александера остановился мужчина. Бледная кожа, покрытая веснушками и следами от клопиных укусов, туго обтягивала лицо, придавая ему суровое выражение. Судя по одежде, это был пресвитерианский священник. Следом за ним сошла на берег женщина с двумя детьми. Глава семьи жестом приказал им встать перед ним на колени.

Женщина – худая, бледная, с гноящимися глазами, закашлялась и поспешно закрыла лицо грязным фартуком. Мальчик, тоже очень щупленький, стоял, прижимая к груди свой узелок, и рассеянно слушал отцовские наставления. Он смотрел на улицы Нижнего города и наверняка думал о грядущих приключениях. Увидев шотландца, он робко ему улыбнулся и поправил рукой свой рыжий чуб. Рядом с ним стояла младшая сестренка.

Александер вздохнул и отвернулся, чтобы не видеть этих детей. Они лишний раз напомнили ему о бессмысленности его существования. Почти семь месяцев прошло с того дня, когда племя алгонкинов передало его на попечение семье колонистов, живущей на берегу реки Дубовой, что в регионе Лотбиньер. Первые недели пребывания у них ему не запомнились – он много спал и бредил. Иногда посреди ночи просыпался в поту. В такие моменты жуткие картины мелькали перед глазами. Однако они исчезали, прежде чем он успевал открыть глаза. Александер смежил веки и погрузился в воспоминания последних месяцев…

«Вы получили сильный удар по голове, – объяснял ему колонист мсье Дюмон. – По словам доктора, память к вам со временем вернется. Вы уже вспомнили свои имя и фамилию. Вспомнили, что приехали в Канаду устроить нам большую взбучку… Вы знаете наречие индейцев. Значит, с головой все в порядке. Чего не скажешь о ноге. Может, ее еще придется отрезать…»

Александера это известие не испугало. Он пригладил волосы, потом вздохнул, и рука его снова безжизненно повисла. Если бы у него отняли ногу, а взамен вернули память, он бы охотно лег под нож…

Чуть позже стало ясно, что память понемногу возвращается. Новые воспоминания возникали внезапно, воссоздавая странную картину его жизни, состоящую из фрагментов. Ему виделось круглое личико с ямочками на щеках; женщина в расшнурованном корсаже работает в огороде, а к ней бежит мальчик… Александер не мог вспомнить их имена. Другие сценки из жизни, другие лица появлялись перед мысленным взором, приводя его в волнение и крайнюю степень фрустрации [215]. Позднее, с приходом сильных морозов, когда реки замерзли, мсье Дюмон со всем семейством отправился в миссию на озере Дё-Монтань, чтобы исповедоваться перед Рождеством. Вернулся он в сопровождении трех местных индейцев.

Жан Нанатиш случайно услышал, как мсье Дюмон рассказывал о своем постояльце, которого оставили на его попечение охотники-алгонкины в начале осени. Узнав имя этого человека и получив описание его внешности, он решил повидаться с ним. Дюмону он сказал, что, возможно, речь идет о давнем друге. Колонист согласился перепоручить своего молчаливого постояльца ему. Как добрый христианин, он сделал для него все, что было в его силах.

Нанатиш сообщил Александеру имена, которые он никак не мог вспомнить, и тот наконец смог связать их с людьми из прошлого. Разговор с индейцем породил лавину более поздних воспоминаний, и последние части головоломки встали на свои места.

Александер вспомнил и визит Ноньяши, и убитых Тсорихиа с Жозефом, и встречу с Джоном, и горящий дом в Ред-Ривер-Хилле. Тревога и страх возобладали над другими чувствами. Что произошло? Где его семья? Почему его не разыскивают? Что стало с Изабель и детьми? Где Джон? Где Мунро? Все эти вопросы без ответов грозили лишить его рассудка.

Окружающие не могли ему помочь. Люди пожимали плечами, опускали глаза и отворачивались. Нет, с осени в миссию из Ред-Ривер-Хилла никто не приходил… Александер догадывался, что ему просто не говорят всей правды.

Будучи не в состоянии и дальше жить в сомнениях, шотландец попросил Нанатиша отвести его на реку Северную. Хотелось увидеть все собственными глазами. Но взгляд угольно-черных глаз индейца ускользал, то и дело обращаясь к пламени, пляшущему в очаге их маленького деревянного дома.

– Друг мой, мне стало тревожно, потому что с сентября от вас не было новостей и до наступления холодов ни ты, ни Мунро так и не приехали за припасами, как было условлено. Тогда я решил воспользоваться последними теплыми днями, пока не выпал снег, и отправился в Ред-Ривер-Хилл сам. А там – пусто, – грустно проговорил Нанатиш. – Дом Мунро и хижина Макиннисов разрушены, открыты всем ветрам.

Шотландец схватил друга за руку.

– А мой дом?

– От него ничего не осталось.

Александер даже дышать перестал. Потом воскликнул в отчаянии:

– А где же Изабель? Где моя жена и дети?

Нанатишу пришлось просить друзей помочь ему успокоить раненого, который все порывался встать и куда-то бежать. Не хватало только, чтобы рана, которая начала затягиваться, открылась снова, а с ногой дела и вовсе обстояли плохо. Счастье, что собаки охотников нашли его в зарослях ивняка возле ручья! Александер был едва жив от голода и холода, и перелом на ноге выглядел ужасно.

Нанатиш склонился над шотландцем и положил руку на его плечо. Ему предстояло сообщить Александеру еще одно неприятное известие.

– Там были могилы, Александер, – медленно проговорил он. – Две могилы.

– Две?

«Две могилы… Две могилы…» Александер слышал, как его сердце выстукивает ритм этих двух слов у него в груди. «Две могилы… Две могилы…» Это было невыносимо. Он задыхался в удушливой атмосфере комнаты, в этой постели, к которой его приковало недомогание. Слова мало-помалу обретали смысл. Ему вдруг стало невыносимо больно. С трудом вдохнув, он испустил громкий протяжный стон.

Душа его словно покинула тело и устремилась к Ред-Ривер-Хиллу. Закрыв глаза, задыхаясь от горя, он увидел свой скромный домишко, зеленую ленту маисового поля на черной земле. Рыжую макушку Габриеля среди берез, чьи ветви плавно струятся на летнем ветру. Лицо у мальчика раскраснелось от возбуждения, в руке он держит ужа. Отемин стоит рядом и, хохоча, пытается схватить ужа за голову…

Еще он увидел Мунро и Макиннисов. В мокрых от пота рубашках они тащат срубленную ель. Кузен громко поет, подбадривая товарищей, задавая ритм работе. Рядом с мужчинами Микваникве, устроив Дугласа в перевязи у себя за спиной, срезает квадратные куски коры с березы, аккуратно сворачивает их в свитки и складывает в возок, в который впряжена Лура.

Сердце его забилось чаще, когда он увидел, как Изабель поворачивается к нему и ветер красиво раздувает ее юбку. На руках у нее маленькая Элизабет. Жена улыбается ему, отводя от лица разметавшиеся на ветру золотистые волосы.

Возвращение к реальности было жестоким.

– Я должен идти туда! – закричал он, корчась от горя и боли.

Но, сколько бы он ни вырывался, крепкие мужские руки удерживали его на кровати.

– Пока нельзя. Тебе нужно полежать еще пару недель. Пускай снег сойдет хоть немного, и тогда мы поедем! А пока, обещаю, я постараюсь разузнать, что там произошло.

Между тем Жан Нанатиш понимал, что не сможет ничего узнать, пока с озера Дё-Монтань окончательно не сойдет лед. Весна была близко, и лед стал понемногу таять. Путешественники уже не решались переправляться через озеро на собачьих упряжках, но и для каноэ было еще рано. Нужно было подождать.

Прошли три изнурительные бесконечные недели. Прикованный к постели, Александер проклинал всех богов, сколько их есть на небесах, за свои страдания. Наконец наступил рассвет, которого он так ждал и так страшился, – серый, холодный. Все вокруг затянуло туманом, в воздухе повисла мелкая морось. Полноценно опираться на ногу он до сих пор не мог, но все равно надел мокасины и, сопровождаемый четырьмя товарищами, отправился к Ред-Ривер-Хиллу.