Хорхе Молист - Хранитель секретов Борджиа
– Я хочу исповедоваться, чтобы с миром отойти к Господу. Но я не хочу иметь ничего общего с порочной властью Церкви.
– Мы сожжем тебя живьем! – с угрозой в голосе воскликнул Фелип.
– Я не боюсь тебя, чучело! – ответила она, возвысив тон, чтобы ее было слышно всем. – Только Господь мне судья.
– Заткните ей рот, пока не придет исповедник! – приказал Фелип.
Франсиско Паис де Сотомайор обратился к публике с сообщением, что две ведьмы покаялись и будут прощены, а третья – нет.
Прибыли исповедники, и палач дождался, когда каждая из покаявшихся получит благословение, чтобы потом удавить их с помощью веревки. Тем временем Пера Маулья, магистр ордена Смерти, с которым Жоан встретился по протекции приора Святой Анны, разговаривал с братом Жоаном Энгера. Когда Франсина закончила исповедоваться и ей снова заткнули рот, он приблизился к ней и тихо сказал несколько слов. Франсина посмотрела на Анну, на Жоана, на всех остальных своих друзей и несколько раз утвердительно кивнула. Так она благодарила их и прощалась с ними. Тут же, даже не сняв намордник, ее привязали к столбу. И тогда один из членов братства Смерти взял кисть и смазал Франсину смесью дегтя и легковоспламеняющейся древесной смолы. Пламя мгновенно охватит тело жертвы, и ее агония будет быстрой; взамен на разрешение инквизитора Жоан пообещал магистру ордена Смерти кругленькую сумму. Это было все, что Анна и Жоан смогли сделать для Франсины.
Франсина смотрела на них, как если бы что-то хотела сказать им глазами, в то время как языки пламени уже лизали дрова и, словно сверкающие пальцы огромной руки, стремительно приближались к ее телу, обмазанному смолой. Вскоре женщина горела подобно факелу, корчась в пламени и стеная от боли. От ужаса Жоан и Анна дрожали всем телом; Анна, выпустив руку мужа, закрыла лицо. Она не могла это видеть.
– Она умирает, потому что спасла нас, – прошептала Анна в отчаянии. Душившие ее слезы и комок в горле не дали ей продолжить.
Жоан приобнял жену за плечи, чтобы успокоить, хотя сам чувствовал ту же боль и тоску.
Потом, когда костер полностью разгорелся, палачи бросили в него тела других приговоренных к сожжению – сначала той, что умерла давно, а потом и тех двух, только что простившихся с жизнью. От их падения к небу поднялись тучи искр.
Монахи продолжали петь, и, как обычно, среди толпы появились кающиеся, бичевавшие свои спины и на коленях продвигавшиеся к огню; они громко перечисляли совершенные ими грехи и умоляли о прощении.
– Как страшно и как несправедливо! – вскричал Жоан в ужасе, когда столб с телом Франсины обрушился на раскаленные угли.
– Но какой пример мужества и достоинства! – ответила Анна.
119Все последующие дни книжная лавка была заполнена печалью, вызванной трагической смертью Франсины. Казалось, что запах горелой человеческой плоти преследовал всех, кто стал свидетелем жуткой сцены. В особенности страдала Анна, ибо не могла заглушить разочарование, которое она испытывала каждый раз, когда думала о том, что человек, бросивший вызов чуме, чтобы помочь другим, человек, знавший больше эскулапов, закончил свою жизнь таким жутким образом. И что причиной смерти этого человека стали его знания, мужество и самоотдача.
– Инквизиция конфисковала все, что принадлежало Франсине: дом, поле… все, – сокрушалась она.
– А самое худшее заключается в том, что вместе с ней на костре погибли ее уникальные знания, – сказал Жоан. – Скольких людей она могла бы спасти, начнись новая эпидемия чумы! Но ведь у нее даже не было возможности поделиться своим опытом…
– Инквизиция выставит на продажу поле и дом, распределит вырученные деньги, не забыв про короля, а все остальное, включая книги, сожжет, – добавил Абдулла. – Они считают, что таким образом очистятся от ереси Франсины и остатков приписываемого ей дьявольского ремесла. А на самом деле это будет еще один акт проявления невежества.
– Я беспокоюсь за Абдуллу, – снова сказал Бартомеу Жоану во время своего следующего визита в книжную лавку.
– Я побеседовал со стариком и предупредил его.
– Тем не менее он не отказался от своих привычек.
– Я уже говорил вам о том, что он мне ответил. По закону он все еще мой раб, но одновременно и мой учитель, и я не могу указывать ему, как он должен жить. Совсем наоборот, я по-прежнему стараюсь учиться у него.
– В Совете Ста можно услышать многое, – продолжал коммерсант. – Фелип уже давно ненавидит старика, а после прохождения процессии аутодафе, когда окружавшие Абдуллу подростки криками поддерживали Франсину и освистывали его, дознавателя инквизиции, он настроен против мусульманина еще решительнее. А позже на Королевской площади была попытка бунта и голоса доносились с того места, где выделялся своим белоснежным тюрбаном Абдулла.
– Отвечаю за все это я, а не Абдулла.
– Не имеет значения. – Бартомеу нахмурился, и лоб торговца прорезали морщины, что свидетельствовало о его озабоченности. – Тебе будет сложно поверить в это, но Фелип начинает бояться Абдуллу. И потому старик оказывается в еще большей опасности. Скажи ему, чтобы он был осторожен.
– Да, я скажу ему это, Бартомеу. Хотя прекрасно знаю его ответ.
– Я прошу вас, учитель, хотя бы в течение нескольких недель не выходить из скрипториума ни на улицу, ни в книжную лавку.
– Мне осталось совсем немного, Жоан, – ответил Абдулла с мягкой улыбкой. – Неужели ты хочешь, чтобы я жил взаперти несколько оставшихся мне дней?
– Я не хочу запереть вас, я только хочу, чтобы вы защитили сами себя для вашего же блага. – Жоан был в отчаянии, но в то же время не мог указывать своему учителю.
– Мое благо – это свобода, которой я пользуюсь благодаря тебе. Дай мне возможность насладиться ею. И пусть свершится воля Божья, ведь все зависит только от нее.
Фелип Гиргос и два его головореза, как всегда верхом, по-прежнему то и дело появлялись на улице Эспесьерс, площади Сант Жауме и улице Парадиз. Дознаватель инквизиции, который раньше никогда не заходил в книжную лавку, теперь делал это ежедневно. Обычно он наносил визит в сопровождении одного из своих людей и вел себя высокомерно и грубо, на что семья Серра реагировала соответствующим образом. Анна делала ему замечания о его манере поведения, а он надменно отвечал ей. Рыжая бестия пытался запугать их, но Серра сохраняли спокойствие, вели себя независимо и не давали ему ни малейшего повода даже подумать о чем-то подобном. Этот тип просматривал книги, бросал их как попало и уходил. И хотя Серра держались изо всех сил, постоянное давление со стороны убийцы постепенно расшатывало их нервы.
Однажды после обеда Жоан услышал шум на улице. Выглянув в окно, он увидел Абдуллу, который вышел прогуляться с парой подмастерьев и стоял лицом к лицу с Фелипом, сидевшим верхом на лошади. Вместе со своими верными псами дознаватель оскорблял старика, пытаясь всячески унизить его.
– Грязный безбожник! – кричал он Абдулле. – Ты омерзителен! Ты сгоришь в адском пламени!
– В аду горят те, кто ведет себя недостойно, – отвечал Абдулла, гордо выпрямившись и глядя рыжему прямо в глаза. Его спокойный вид, корректное поведение, улыбка на устах, открытый взгляд голубых глаз, белая борода, а также тюрбан и белая туника придавали ему вид человека королевской крови. – И ты ведешь себя подобным образом, отправляя невинных на смерть. Я никогда даже пальцем не тронул невинного. И сколько бы ты ни окружал себя священнослужителями, как бы они ни благословляли тебя, твои дела приведут тебя прямиком в ад.
– От костра тебя спасает лишь то, что ты раб, – ответил Фелип раздраженно. Спокойствие и уверенность, с которой отвечал ему мусульманин, выводили его из себя. – Повезло тебе.
– А тебе повезло в том, что тебя защищает инквизиция, – ответил Абдулла, не растерявшись. Он все еще улыбался. – В противном случае тебя провели бы по всему городу, бичуя хлыстами как вора-подмастерья, обокравшего своих покровителей Корро. И как только хватило наглости предать людей, предоставивших сироте кров и заботившихся о тебе? Это верх неблагодарности!
– Да как ты смеешь! – прорычал Фелип с побелевшим от гнева лицом. Он пришпорил своего коня, и тот присел на задние ноги, а передние оказались над головой мусульманина.
– Остановись! – возопил Жоан и, отскочив от окна, кубарем скатился по лестнице, чтобы прийти на помощь своему учителю. – Не смей! – снова крикнул он, оказавшись на улице и бросившись наперерез лошади, чтобы остановить ее.
Работники книжной лавки, привлеченные криками, начали выходить на улицу, желая понять, что происходит. Абдулла, не отступивший даже на пару шагов, продолжал бесстрашно бросать обвинения в лицо Фелипу.
