Титью Лекок - Три стервы
Он все еще стоял в прихожей с ключами в руках, когда какой-то звук заставил его вздрогнуть. Это был шум его собственного дыхания. Быстрого, неровного, стесненного. Он вдруг спросил себя, что Алексия делает сейчас, именно в данный конкретный момент, и этот вопрос заставил его остро почувствовать ту боль, которую он до того лишь глухо ощущал. Пока у него не будет ответа, он продолжит задыхаться. Фред все еще пребывал в некотором подпитии, когда его неожиданно осенила простая идея, как остаться в контакте с ней. В этот час она всегда делала одно и то же. Он вошел в гостиную, снял куртку, положил ноутбук на диван и подключился к интернету. Фред отдавал себе отчет в том, что, даже если он заведет себе аккаунт на Фейсбуке, она никогда не добавит его в друзья. На мгновение он впал в отчаяние, а потом решил попробовать другой ход. Набрал несколько слов, а когда на Майспейсе открылась страница Parisiennes Not in Love, издал вздох, который растопил бы сердце самого черствого человека. Она была в сети. Итак, она, как пай-девочка, сидит перед компьютером. Наверняка курит и накручивает на палец бахрому любимого пледа. Он прочел комментарии, которыми она как раз обменивалась с одним из фанатов – он бы их всех с удовольствием выкинул в окно. Тем не менее ему показалось, что он все же нащупал страховочный канат, и если не выпустит его из рук, то сможет, глядишь, дожить до завтрашнего утра. Спотыкаясь, он побрел за одеялом и устроился на диване, где и намеревался заснуть, глядя на голубоватый свет этой веб-страницы.
Плейлист:
Отис Реддинг и Карла Томас – Tramp
The Zombies – Time of the Season
Stuck in the Sound – Playback A. L.
Глава 3
Работа и секс
Ужасная ночь, в которой, словно раскат грома, прозвучала эта ошеломляющая новость: Лоана[4] покинула нас. Принцесса нашей эпохи переместилась из дня в сумеречную мглу, промчавшись сквозь созвездие наших селебрити с ослепительным блеском звезды.
Эма сняла руки с клавиатуры, уселась поглубже в кресле и с некоторым удовлетворением задала себе вопрос, удалось ли ей взлететь до предельных высот тошнотворного пафоса. Все-таки она, пожалуй, достигла вершины, и этот текст свергнет с трона Боссюэ с его посвященной Генриетте надгробной речью, которая вошла в школьные учебники. Задание: изучите эффект, создаваемый сменой глагольной формы во фразе “Мадам умирает, Мадам умерла!”.
Из-за проблемы с будильником / убежавшим ко-фе / жутким нежеланием вставать она явилась в редакцию после одиннадцати. Пока Эма шла от входа к своему столу, она чувствовала на себе неодобрительный взгляд главного: он стоял посреди редакционного зала и не отрывал от нее глаз все то время, что она пересекала огромное помещение. Предчувствуя потенциальные неприятности, она сразу же взялась за работу. Когда она отрывалась от монитора, Эма видела три десятка склоненных голов и сгорбленных спин, вздрагивающих в ритме непрекращающегося щелканья клавиш. Офис open space открылся в редакции несколько месяцев назад, и последствия принципа дружественного общения, якобы характеризующего такую организацию рабочего пространства, превзошли по своей извращенности худшие ожидания сотрудников. А эти ожидания и так были близки к апокалипсису.
В самом начале, исполненные сладостной наивности, они полагали, что речь идет всего лишь о системе стимулирования доносов, когда каждый из них будет обязан следить за коллегами. И естественно, были уверены в своей солидарности перед лицом их общей каторги и в том, что эта солидарность никому из них не позволит стать мелким стукачом. Но это объяснялось тем, что они прочли “Надзирать и наказывать” Мишеля Фуко только до середины. Принцип контроля – а речь шла именно о нем – оказался значительно более продуманным. Он работал в полную силу благодаря чувству унижения, формируемому постоянной слежкой. Даже при общении с коллегами, уважающими друг друга, никому не удавалось справиться с опасением, что тебя все время ловят на прегрешениях. Каждый был виноват по определению и работал, чувствуя, как в брюхе ворочается очередная мелкая порция параноидального страха, беспокойства, неуверенности. Недоверие усиливалось еще и тем, что текст, который ты пишешь, мог прочесть любой коллега, проходящий за твоей спиной. Журналисты украдкой озирались, и страх побеждал даже самых ленивых. Постепенно улыбки становились натянутыми и лицемерными. Таким образом, для совершенствования паноптикона, идеальной тюрьмы Иеремии Бентама, достаточно было просто убрать стены.
Эма встретилась взглядом с редактором отдела политики Мишелем, сидящим через несколько столов от нее: сунув шею в невидимую петлю, он свесил голову набок и высунул язык. Бедняга должен был каждый день отвечать на немыслимый вызов: выдавать по четыре страницы, посвященные политической жизни Франции, тщательно избегая самой политики как таковой. Впрочем, он с этой задачей неплохо справлялся, старательно уходя от любой возможности спровоцировать дискуссию вокруг принимаемых наверху решений и сознательно ограничиваясь комментариями правительственной пресс-службы. Он искусственно стимулировал полемику вокруг “ляпов” (неудачных высказываний, неправильно подобранных деталей одежды) некоторых министров, что позволяло газете демонстрировать некое подобие независимости и объективности. Эма ответила ему сочувственной улыбкой, а потом опять уткнулась в экран монитора.
Она выложила во внутреннюю сеть готовую дань памяти блондинки и во второй раз открыла досье “Да Винчи”. По крайней мере, внешне оно не напоминало “Паука”. Колючие графики, разномастные диаграммы, пирамиды схем и экономический сленг помешают заподозрить ее в игре на рабочем месте. Досье было разделено на две части и содержало все признаки кладезя информации для того, кто, в отличие от Эмы, сумел бы понять хоть что-нибудь. Как написал ей шеф Objectif Économie, речь в нем шла о грандиозной операции по приватизации. Однако главная проблема заключалась в том, что она не нашла указаний на объект предполагаемой приватизации. Или либерализации. Впрочем, ей так и так не удалось уловить разницу между этими двумя процедурами. Из-за витиеватого профессионального жаргона нить терялась задолго до конца очередной фразы. Заново перечитав первую страницу, Эма тяжело вздохнула, заставив вздрогнуть соседа справа. Она жестом извинилась. Оставалось надеяться лишь на мощный интеллект Фреда, который разберется во всем лучше нее. Она в очередной раз проверила свою почту в надежде увидеть его ответ. Однако кроме спама в виде пары десятков сообщений, убеждавших ее посетить некую вечеринку, которая неминуемо станет выдающимся событием парижской жизни, нашлось только непрочитанное письмо от Блестера.
Закончила статью? Можешь теперь ответить на мой вопрос?
Она повернула голову к дизайнерам, которые сидели в противоположном конце зала. Блестер говорил по телефону, наверняка сражаясь за авторские права на какое-то фото, и одновременно стучал по клавиатуре.
Какой вопрос? Что именно тебя интересует?
Она увидела, как он нажал на клавишу и подпрыгнул на стуле. Потом послал ей веселый взгляд и одновременно покачал головой, реагируя на слова невидимого собеседника. Потом склонился над клавиатурой и набрал несколько слов, после чего откинулся на спинку кресла. Ответ, судя по всему, краткий. Эма обновила почту. Появилось одно непрочитанное сообщение.
Я хочу, чтобы ты признала, что у нас постоянные отношения.
Да, этого парня не обвинишь в тонком психологическом манипулировании. Ответим на лаконичность еще большей лаконичностью. Она ограничилась четырьмя словами:
А я не хочу.
Он приставил к виску воображаемый пистолет.
Ну и зануда!
Блин, блин, блин, подумала она. Прощай эйфория первых дней, начинается проклятый период геморроя-. По логике, хоть у нее и хватит выдержки, чтобы не обращать внимания на всякие стычки, неминуемо наступит момент, когда ей станет смертельно скучно. Как тут не впасть в отчаяние, если один и тот же сценарий повторяется до бесконечности. Долгие годы она смотрела фильмы, читала книги, выслушивала многочисленные истории и всякие рассуждения о хронической неспособности мужчин брать на себя обязательства. Хотела бы она, чтобы кто-то сообщил ей, куда подевались все эти трахальщики, избегающие ответственности. Хотя… Можно задаться вопросом – от чего она не отказывалась, – в какой мере ее собственное нежелание брать на себя ответственность действовало возбуждающе на мужчин, которые в знак протеста стремились надеть на нее наручники. Сосед настойчиво смотрел на нее. Эме понадобилось некоторое время, чтобы заметить, что она стучит пальцами по столу и щелканье ее накрашенных ногтей раздражает коллегу. Но ей надоело извиняться. Она подхватила куртку и покинула редакцию, чтобы покурить. Дверь выходила на маленькую улочку, относительно тихую по сравнению с оживлением, царящим во всем квартале. Единственным источником шума становилась начальная школа напротив, когда там начинались перемены. Одним из развлечений Эмы – возможно совпадающих с периодами овуляции – было выйти и остановиться перед школой в 16.15, чтобы покурить вместе с мамашами, которые в последний раз спокойно выкуривали сигарету перед появлением своих монстров. Но она всегда уходила еще до звонка.
