Греховная невинность - Лонг Джулия

Иными словами тот, кто не так давно лишился галстука.

Помедлив всего мгновение, Ева потянулась за листом писчей бумаги. Нужно дать ему почувствовать себя победителем.

Обмакнув перо в чернила, она приступила к исполнению своего замысла.

Глава 5

— О, преподобный, вы вернулись от леди Фенимор. — Миссис Далримпл, экономка, нерешительно застыла в дверях. Ее длинное лицо вытянулось еще больше обычного, губы дрожали, а большие глаза смотрели печально и виновато. Адам уловил в ее голосе предостережение. — К вам… посетительница… Она ждет в гостиной.

Слово «посетительница» миссис Далримпл произнесла с нажимом, подчеркивая некий тайный, явно зловещий смысл.

— Возможно, у этой… посетительницы… есть имя? — попытался выяснить Адам.

— Она не представилась. — На сей раз экономка многозначительно выделила слово «она».

Миссис Далримпл всегда ревностно охраняла покой пастора, ей хватало ума и решительности держать на расстоянии назойливых посетительниц. Осторожная и прозорливая, она пресекала любые попытки восторженных прихожанок проникнуть в дом преподобного Силвейна, действуя мягко, но непреклонно. Своей кротостью она могла бы остановить армию.

Адам вздохнул.

— Благодарю вас. Я сразу пройду в гостиную. Вы предложили…

— Чай. Да, сэр. Чайный серебряный сервиз, сэр.

Значит, миссис Далримпл сочла посетительницу достойной чайного серебра.

Несмотря на усталость, в Адаме невольно пробудилось любопытство.

— Вы чудо, миссис Далримпл.

— Я делаю все, что в моих силах, сэр, — тихо произнесла экономка.

Остановившись возле зеркала, преподобный Силвейн пригладил волосы, потом поднял руку, ткнулся носом под мышку и принюхался, не пахнет ли потом — ведь он весь день провел на ногах. Проверка его удовлетворила: выглядел он не слишком устрашающе и не смердел. Адам снова бросил взгляд в зеркало и вздрогнул — странно было видеть себя в сюртуке без галстука. Он тотчас вспомнил происшествие на дороге, его мысли, словно притянутые невидимыми ниточками, вновь устремились к графине. Нахмурившись, он тряхнул головой, прогоняя их прочь.

Теперь он был готов к беседе с неведомой гостьей.

Ту, что ждала его в гостиной, Адам меньше всего ожидал увидеть. Он застыл в дверях, глядя на красивую молодую женщину в платье из тяжелого синего шелка. Густую вуаль, какую надевают дамы, желая остаться неузнанными, она подняла на лоб, открыв лицо.

— Леди Ардмей. Чему обязан удовольствием вас видеть?

До недавнего времени леди Ардмей носила имя мисс Вайолет Редмонд. Леди Фенимор и теперь звала ее девчонкой Редмонд. «Вот уж поистине легка на помине!» — отметил про себя Адам.

— Добрый день, преподобный Силвейн. Как вы понимаете, я здесь не была. Вы меня не видели.

Адам понимал.

— Я не занимаюсь сплетнями и не поощряю злословия, так что можете не опасаться, о вашем визите никто не узнает.

Леди Ардмей примирительно улыбнулась.

— Простите. У меня и в мыслях не было подозревать вас. Просто… никто не знает, что я здесь. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы незаметно проскользнуть в пасторат. Возможно, вы не удивитесь, узнав, что я никогда прежде не беседовала со священником. Но, откровенно говоря, дело у меня весьма щекотливое.

«Об этом нетрудно догадаться», — подумал Адам. Уловка с вуалью и отказ назвать свое имя экономке красноречиво указывали на какую-то тайну. Как будто миссис Далримпл не узнала Вайолет Редмонд по голосу, фигуре и особой, горделивой, властной манере держаться.

— Пожалуйста, окажите мне честь — налейте нам чаю. — Он жестом указал на поднос с приборами.

Леди Ардмей исполнила его просьбу, и несколько минут прошло в молчании, нарушаемом лишь легким позвякиванием ложечек о чашки, в которых растворялись кусочки сахара. Наконец гостья заговорила:

— Я жду ребенка, преподобный.

Адам постарался придать лицу бесстрастное выражение, готовясь выслушать признание, от которого обычный человек состарился бы сразу лет на десять. Поскольку речь шла о Вайолет Ардмей (в девичестве Редмонд), пастора не удивило бы, если б отцом ребенка оказался сам архиепископ Кентерберийский. Однако архиепископа ожидала незавидная участь, узнай эту новость граф Ардмей.

— Примите мои поздравления. Дети — это прекрасно, — осторожно отозвался он.

Графиня благодарно кивнула в ответ.

— Я здесь из-за ребенка. Видите ли… так вышло, что у меня оказалась одна вещица… Год назад я не задумываясь выбросила бы ее в реку Уз, ведь я не имею к этому делу ни малейшего отношения. Но за последний год я кое-что узнала о… любви. — Она дерзко, едва ли не с вызовом вскинула глаза на Адама, будто считала любовь богохульством или ересью, грубой материей, не предназначенной для ушей священника. Знала бы она о недавней беседе пастора с леди Фенимор. — Думаю, здесь замешана любовь. Я… хочу поступить правильно. Для меня важно снять груз с души, прежде чем родится ребенок, и я решила передать эту вещь тому, кто распорядится ею мудро, согласно законам нравственности и добра, ибо к этому его обязывает пасторский долг.

В устах бывшей мисс Редмонд подобное толкование священнического долга звучало забавно.

Она протянула к Адаму руку и раскрыла ладонь, в которой оказалась изящная миниатюра.

В первое мгновение Адам не узнал лицо на портрете. Изображенная женщина казалась более юной, радостной, нежной, более невинной. Полной надежд.

— Это моя куз… это мисс Оливия Эверси?

— Да.

Адам недоуменно нахмурился. Откуда у Вайолет портрет Оливии?

Потом вдруг в голове у него мелькнула догадка, яркая, как внезапно вспыхнувший свет. Он почувствовал, как по шее пробежал холодок, волосы на затылке встали дыбом.

— Можно… — Бережно взяв миниатюру, он перевернул ее и увидел надпись, выведенную девичьей рукой: «Твоя навеки, О.»

Адам вспомнил нынешнюю Оливию, по-прежнему прелестную, но хрупкую, как стекло, ускользающую, неприступную. Она так искусно отвергала поклонников, что те и не подозревали, что их отвергли. Лишь одному человеку на земле Оливия могла бы подарить свой портрет, подписанный «Твоя навеки».

После недолгой паузы Адам отважился задать нескромный вопрос (впрочем, Вайолет пришла к нему по доброй воле, и, сказать по правде, его нисколько не заботило, что вопрос может показаться ей бесцеремонным). В эту минуту все его мысли занимала Оливия.

— Миниатюру отдал вам Лайон, ваш брат?

Он не сводил внимательного взгляда с лица Вайолет. Его немного забавляло, что та оказалась в замешательстве: лгать священнику — великий грех, однако пастор принадлежал к клану Эверси.

— Да, — выдохнула она наконец.

Казалось, сгустившаяся тишина в комнате пульсирует, словно сердце.

Адам понимал, что собирается задать вопрос, не относящийся к делу и, возможно, даже бесчестный, однако даже не подумал остановиться. Он решился спросить ради Оливии. Голос Адама звучал ровно, почти безучастно, хотя сердце тяжело бухало в груди — так топают солдатские сапоги по пыльной дороге.

— Недавно?

Он следил за Вайолет взглядом хищника, заприметившего добычу. Она медленно перевела дыхание. Вздохнула раз, потом другой. В любое мгновение она могла пролить свет на тайну, занимавшую жителей Пеннироял-Грин, да и весь высший свет Англии. А в особенности Редмондов и Эверси.

Леди Ардмей потянулась за чашкой. Руки ее дрожали, отчего чай подергивался рябью.

— Наверное, Лайон хотел, чтобы портрет передали Оливии. Надеюсь, вы решите, вернуть ли его владелице.

Теперь Адам уже не сомневался, что Вайолет видела брата. А если не видела, то знала, где он.

Он набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание, обдумывая эту мысль. Вот уже долгие годы никто не видел Лайона Редмонда. Тот как в воду канул, и жителям Пеннироял-Грин только и оставалось, что ломать голову да строить догадки, где он. Известно было лишь, что старший Редмонд, всеобщий любимец и баловень, покинул город, когда Оливия Эверси разбила ему сердце. Исчезновение Лайона повергло в глубокое горе его близких и, разбередив старые раны, вновь разожгло между двумя семьями вражду, которая всегда медленно тлела под спудом, прикрываемая показной вежливостью.