Что, если?.. - Донован Ребекка
Я распахиваю двойные двери и выхожу навстречу ослепительному солнцу. Уже декабрь на носу, и погода бывает непредсказуемой: то арктический холод, то свежий, ясный осенний денек. Сегодня, например, я в одной толстовке, совсем как в Ренфилде. Да, кстати, надо бы Рей позвонить: как там у нее дела? Я знаю, что она чувствует себя дома, словно в западне. Но ничего, скоро уже она приедет ко мне в гости.
Я достаю телефон, но позвонить не успеваю – вдруг замечаю волнистые темные волосы. Ниель идет рядом со мной. Откуда она взялась?
– Привет.
– Привет, – как ни в чем не бывало отвечает она.
– Надо же, два дня подряд мы с тобой неожиданно встречаемся, – замечаю я.
– А ты что, считаешь дни, когда меня видел? Вот это да! Я польщена. – Она явно дразнится. Зря я это ляпнул.
Я собираюсь перейти улицу, и тут Ниель сворачивает налево.
– Ты куда?
Я знаю, что, если не спросить, она так и уйдет.
Ниель останавливается и оборачивается. Между нами все время туда-сюда снуют люди, и мне трудно разглядеть ее как следует.
– К глазурному дереву. Хочешь со мной?
– Конечно, – отвечаю я не без опаски. Никогда такого названия не слышал.
Я пробиваюсь сквозь поток прохожих, догоняю Ниель и иду рядом с ней, а она направляется в сторону от кампуса. На ней опять эта коричневая куртка-пуховик, несмотря на теплый день.
– Не жарко тебе в этой куртке?
– У меня под ней ничего нет, – отвечает Ниель, не моргнув глазом.
Глаза у меня от изумления делаются круглыми. А она весело смеется:
– Неужели поверил? Ну, ты даешь, Кэл. Успокойся. Я пошутила, у меня внизу майка. А что касается куртки, то она мне нужна. Но в любом случае спасибо за заботу, я тронута.
Я сжимаю губы и киваю.
Мы переходим улицу и оказываемся за пределами кампуса, в жилом районе. Я не вижу вблизи ничего похожего на магазин или ресторан.
– А где это место-то? – спрашиваю я, когда мы переходим еще одну улицу.
– Да уже близко, – отвечает Ниель. – Когда у тебя следующая пара?
– Через час примерно.
Я иду за ней дальше по улице.
– Вот и пришли.
Перед нами большой парк с бейсбольным полем, баскетбольной площадкой и детским городком. Я пытаюсь сообразить, где тут может быть глазурное дерево, а Ниель почему-то направляется к скамейке. Может, передумала? Я уже собираюсь усесться на скамью, но Ниель подходит к дереву, растущему за ней.
Ставит ногу в развилку, туда, где ствол раздваивается буквой «V», хватается за ветку над головой и подтягивается на ней. У меня сам собой открывается рот, но я не издаю ни звука. Ниель карабкается вверх еще футов на пять и наконец оглядывается:
– Ты со мной?
– Ты хочешь, чтобы я залез на дерево?
– Можешь не лезть, если не хочешь. Кстати, когда ты в последний раз по деревьям лазил?
– Хм… еще в детстве. У нас в… там, откуда я родом, все больше огромные такие деревья растут, вечнозеленые. По ним не очень-то полазаешь.
– Давай сюда, – зовет она снова. – Лезь ко мне.
Я оглядываюсь – не смотрит ли кто? Сумасшествие какое-то. И все-таки следую за ней на дерево.
Облюбовав толстую ветку у самой верхушки, Ниель усаживается. Я тоже выбираю прочный на вид сук рядом и держусь за ветку над головой. Никогда не думал, что боюсь высоты, но от того, что земли не видно сквозь путаницу ветвей, и от сознания, что мы забрались выше проводов, ладони у меня делаются слегка влажными.
– Мне тут нравится, – заявляет Ниель и вдыхает полной грудью, словно с вершины горы любуется видом. Она сидит спиной к стволу, одну ногу вытянула вдоль ветки, а вторая болтается в воздухе. – Отличное местечко, чтобы подумать.
– И часто ты это делаешь? – спрашиваю я, глядя, как группа ребятишек подбегает к нашему дереву, перебрасываясь баскетбольным мячом. Они заняты своим делом и не замечают нас наверху.
– Думаю? Только при крайней необходимости, – иронически отвечает она.
– Понятно, – говорю я. – Нет, я имел в виду – часто ты на это дерево залезаешь?
– Сегодня в первый раз. Я его никогда прежде даже не видела.
– То есть ты никогда раньше здесь не была? А мне показалось, что ты знала, куда идти. – Эта девушка не перестает меня удивлять.
– Я знала, что тут есть парк, – объясняет она. – Вот и подумала, что глазурное дерево тоже обязательно где-нибудь должно быть. Самое подходящее место, чтобы посидеть наверху и… поразмышлять о жизни.
– Я правильно понимаю, что это еще один пункт из твоего списка?
Она кивает.
– А почему ты зовешь это дерево глазурным? – спрашиваю я.
Она засовывает руку по самый локоть в карман куртки и достает оттуда баночку ванильной глазури.
– Люблю подкрепиться чем-нибудь сладким, когда думаю.
– Ну конечно. Как это я сам не догадался. – Я со смехом качаю головой. – Так вот зачем ты все время таскаешь такую необъятную куртку – продукты хранить. Что у тебя там еще есть?
– А что ты предпочитаешь? – отвечает Ниель с ехидной улыбкой.
Откручивает пластиковую крышку, снимает фольгу, сует в банку палец и, подцепив им здоровенную каплю белой глазури, отправляет ее в рот. Протягивает банку мне.
Я вежливо отказываюсь:
– Спасибо, но я и так сыт.
– Да ты попробуй, – не отстает она. – С глазурью на дереве сидеть куда веселее.
Я еще секунду медлю, потом сдаюсь и зачерпываю пальцем немножко на пробу. Сую в рот, а Ниель следит за выражением моего лица.
– Вкусно же, правда?
Я киваю:
– Ты была права. Теперь в этом сидении чувствуется какой-то смысл.
– Обожаю глазурь, – мечтательно говорит Ниель, не обращая внимания на мой сарказм. Подцепляет пальцем еще глазури. – А вот ты, Кэл, что бы ты мог есть каждый день и тебе бы не надоело?
Я слизываю с пальца еще одну порцию глазури и отвечаю:
– Бифштексы. Или бутерброды с копченой колбасой. Вот честно, только ими бы и питался.
– Типично мужской подход, – смеется Ниель. – А я бы всю жизнь каждый день ела картофельные чипсы. Смешивала бы их с разными продуктами, и получались бы каждый день с новым вкусом. Обожаю чипсы.
– И глазурь, – замечаю я, глядя, как она безмятежно уплетает белую массу.
– А ты когда-нибудь насыпал чипсы в глазурь? – оживленно спрашивает моя собеседница, словно это бог весть какая блестящая идея.
– Нет. – Я морщусь. – Представляю, какая получится гадость.
– И ничего не гадость. Соленое со сладким как раз лучше всего сочетается. Теперь, раз уж я это придумала, надо будет обязательно попробовать.
Я хмыкаю и жду, что она сейчас достанет из кармана пакетик с чипсами. Но ничего такого не происходит.
Ниель отвлекается, заметив пролетающую над нами стаю птиц, и смотрит, как они садятся на дерево на противоположном конце парка. Легкий ветерок бросает ей в лицо пряди волос. Мне нравится, что они у нее всегда распущенные, вьющиеся, непокорные. Глаза у Ниель вспыхивают, когда ей в голову приходит новая мысль, а лицо остается спокойным, даже довольным.
– Если бы ты мог получить какую-нибудь сверхъестественную способность, то что бы ты выбрал? – Она только тут замечает, что я уставился на нее в упор. Я моргаю и начинаю растерянно оглядываться.
– Ну-у-у, – тяну я. Вопрос-то неожиданный. – Мы что, уже начали размышлять?
– Конечно, – отвечает она с улыбкой. – Да ты не бойся. Все, что сказано на дереве, на дереве и останется.
Интересно, как далеко мы зайдем в своей откровенности.
– Ладно, – киваю я, надеясь, что мне не придется в этом раскаяться. – Пожалуй… сверхъестественную силу. Это, наверное, потому, что в детстве я был доходягой.
– Сейчас ты не похож на доходягу, – замечает Ниель, склоняет голову набок и оглядывает меня с головы до ног, отчего я начинаю неловко ерзать.
– Да, но детство-то никуда не денешь. А ты?
Ее прозрачные голубые глаза блуждают по небу. Она держится так непринужденно, словно сидит на лавочке внизу, а не на самой верхушке дерева.
– Я бы научилась летать. Вернее… парить в воздухе. Пусть ветер несет меня и опускает на землю, где захочет.