Чарльз Мартин - В объятиях дождя
– Да, я редко куда-нибудь езжу без нее.
– Ха, да ты тот еще живчик, – и она хлопнула себя по колену, отчего жирное бедро затряслось, как желе. – Понимаешь, о чем я?
Я улыбнулся, внимательно ее разглядывая: да, она жила стремительно, без оглядки, но ей приходилось несладко, все доставалось с трудом, и эта бензозаправка была единственной ее опорой в мире.
– Да, вроде того.
– А тебе не тяжело повсюду таскать свою камеру?
– Да ко всему привыкаешь, как, например, к очкам. Я и думать об этом позабыл.
Женщина опять перегнулась через стойку:
– Ты, значит, фотограф или кто-нибудь вроде того?
Маленький ковбой уселся на пол рядом с полкой и сунул в рот сразу три пластинки жвачки, бросив фантики на пол. Теперь он с трудом мог закрыть рот, в уголках которого пузырилась розовая слюна.
– Я часто фотографирую по работе, но в остальные дни снимаю для собственного удовольствия.
– Понимаю, – и женщина кивнула, – расскажи еще что-нибудь об этом, а то теперь большинство покупателей ходят с фотоаппаратами. Всякими: большими, маленькими, тридцатимиллиметровками, цифровыми, а у некоторых даже есть кинокамеры. Я всяких навидалась, разных форм и размеров, – и она мотнула головой, – а есть такие, которые на треноге, но вот эта, – и, упершись рукой в бедро, другой она указала на мою фотокамеру, – эта очень хорошая. Сколько же она стоит?
Я снял фотокамеру с плеча и продемонстрировал ее хозяйке:
– Ну, скажем так: вам пришлось бы продать уйму галлонов бензина, чтобы купить вот такую. Вот, взгляните!
– Дорогуша, – Бесси вскинула голову, поглядев на меня снизу вверх, – я продаю не только бензин, много чего повидала, но вот как действует эта штука – невдомек. Да я сама чувствую себя так, будто меня все время снимают.
Я снова надел ремень от фотокамеры на плечо.
– Ну, значит, все в порядке, – и я потянулся за булочкой с корицей.
Пока ее рука машинально скользила по грязным кнопкам кассового аппарата, мальчуган на цыпочках прокрался у меня за спиной поближе. Бесси значительно взглянула на меня, и я тоже скосил глаза на мальчишку, шепнув ей:
– Я тоже когда-то так же любопытничал.
Она улыбнулась и уселась поудобнее, а я поставил кофе, блюдце с булочкой и жестянку с бобами на стойку:
– Давайте я расплачусь за все это и за бензин…
Но Бесси, вытянув шею, наблюдала за тем, как мальчуган исподтишка коснулся спусковой кнопки на камере, и я разглядел на ее тройном подбородке капельки от духов. Так мы и стояли в молчании, когда в ушах у меня зазвучал голос:
«Послушай, дитя, она ведь тоже Божье создание со всеми своими потрохами, так что не суди только по внешнему виду. Господу Богу все равно, как она выглядит. Он все равно проникнет в ее душу и в наши души тоже, и сделает это любым путем. Прими эту женщину такой, как она есть. И лучше сними очки».
– Да, мэм, – кивнул я и подумал, что мисс Элла вот уже пять лет как умерла, но все равно осталась рядом.
Если нажать на кнопку быстрой перемотки, то исчезает десять кадров в секунду. Добавьте к этому тот факт, что я никогда не отключал свою камеру совсем. А это означало, что когда мальчишка изо всей силы нажал на кнопку перемотки, словно запускал в космос ракету, половина катушки исчезла за одну секунду. Столь стремительное развитие событий испугало маленького ковбоя, и он вздрогнул, словно наступил на любимую лягушку и раздавил ее. Я присел рядом на корточки и заглянул ему в лицо, раздувшееся от непомерного количества жвачки за щеками и запачканное липкой розовой слюной. Лицо это выражало ужас. И одновременно такой же глубочайший восторг. Я поднес камеру к его рукам и прошептал:
– Раз мы с тобой это все начали, значит, должны все и закончить. Теперь, когда будешь тыкать пальцем, подержи его на кнопке подольше, и сосчитай до двух. Действуй как в прошлый раз, давай, вперед!
Мальчишка просто онемел от волнения. Весь красный, с прилипшей к зубам жвачкой, поняв, что ему предстоит совершить некое замечательное действо, он лишь кивнул и, пробормотав невнятное «да, фэр», осторожно приложил палец к камере, словно читал текст по системе Брайля. Когда он наконец нащупал кнопку, его глаза радостно вспыхнули, будто он наткнулся в коробке на последнее печенье.
И он нажал!
За три с половиной секунды перед нами промелькнуло тридцать шесть хорошо отснятых кадров. Мотор остановился, а потом катушка начала автоматически разматываться в обратную сторону. Мальчик отшатнулся, сунув руки в карманы, и осмотрелся, словно ожидая удара.
– Порядок, – шепнул я ему, – а теперь мы его снова запустим. Смотри!
Мальчуган наклонился вперед, гоняя языком жвачку между щеками, что требовало некоторых усилий – и стал внимательно слушать. Перемотка остановилась, и я открыл заднюю стенку, вынул пленку и заправил конец. Я проделал знакомую мне процедуру в десятитысячный раз, но теперь в присутствии своего юного приятеля:
– Вот, держи-ка. Ты хорошо со всем справился на первый раз, и мы сейчас посмотрим вот в этот маленький глазок и выберем то, что захочется снять.
Держа игрушечный кольт в одной руке, а в другой пленку, маленький ковбой посмотрел на нее так, словно это была его лягушка, которую я воскресил. Я похлопал его по плечу, а женщина за кассой объявила:
– С тебя ровно сорок семь долларов!
– А за это? – и я указал на кофе и булочку.
– Нет, медовый мой, кофе за мой счет, и булка тоже, да она и черствая совсем. И бобы эти гадкие бери задаром. Я ведь заработала на бензине. И не говори, что кофе был хороший!
Она взглянула на мальчика и взмахнула короткой жирной рукой:
– А ты, парнишка, ноги в руки, валяй отсюда вон через ту дверь, пока не поздно.
Малыш испуганно поглядел на нее, потом на дверь туалета, сунул пленку в карман и со всех ног бросился к двери, за которой его матушка уже, наверное, домывала руки. Из его кармана при этом выпали четыре полоски жвачки и множество разноцветных фантиков.
– Спасибо, Бесси, – прошептал я и, взяв стакан с кофе, булочку и жестянку бобов, направился к выходу.
– Миленький, – оглянулась она, – ты всегда заезжай, когда бензин потребуется. В любое время, первый галлон будет бесплатно. И камеру не забудь!
Я толкнул задом дверь, прозвенел коровий колокольчик, висевший на обветшавшем шнуре, и хозяйка тут же уткнулась в телевизор, но, снова взглянув на мальчика, подняла телефонную трубку и, не глядя в книжку, набрала восьмизначный номер:
– Привет, Джордж, это Бесси. Мне хочется еще один браслетик, номер 217. Оставь для меня.
И в тот же момент в нижнем левом углу под телевизором, где помещался счетчик, появилась строка: «Звони: осталось двадцать три минуты».
За время моего пребывания у Бесси поднялся сильный ветер, небо затянули облака, скрыв октябрьскую луну. Стало заметно холоднее. Эта ночь, 4 октября, была еще все-таки довольно теплой, термометр, наверное, показывал градусов десять. Я посмотрел на небо, вдохнув влажный воздух – приближался дождь, – и подумал, что диктор, объявлявший погоду, не ошибся. Да, дождь будет обязательно. А может быть, и ураган.
К счастью – хотя одновременно и к сожалению, – я знал, чтó такое ураган. Пять лет назад, сразу после похорон мисс Эллы, Док направил меня на неделю к ученым из НАСА, которые изучали природу ураганов, бушующих на кукурузных просторах Среднего Запада. Ученые из той команды были, подобно мне, молоды, очень энергичны и наивны, как легендарный Пекос Билл[6], мечтавший укротить ветер с помощью лассо. Мы все подружились. Возможно, что даже чересчур: они из-за наших посиделок потеряли багажный фургон стоимостью в миллион долларов, да и все мы весьма пострадали. Когда, утихая, ураган задел амбар над подвалом, где мы спасались, тот исчез с лица земли. Одна грязь и только – вот что от него осталось. Я в тот момент одной рукой закрывал крышку люка, а в другой держал фотоаппарат, и в результате я раздробил запястье, сломал несколько ребер и заработал огромный шрам над правым глазом, который потом на снимке выглядел довольно красноречиво. И рана и последствия были серьезными, так что я надел на глаз повязку и целый день провел в ожидании худшего.
Когда Док в Нью-Йорке получил снимки, он немедленно разместил их в Интернете, и через несколько дней они появились на обложках трех ведущих американских журналов, включая «Тайм» и «Ньюсуик», и еще в семнадцати газетах Среднего Запада. А «Ридерс дайджест» даже прислал своего корреспондента из Лондона, раздражительного, угрюмого новозеландца, автора ста пятидесяти красочных историй, в мой подвал, чтобы он потом поведал читателям обо всех ужасающих подробностях случившегося. Через месяц, когда я стоял в очереди в магазине, то из бегущей строки телевизионных новостей узнал, что его рассказ о моем приключении занял первое место в списке подобных печатных материалов, опубликованных в Соединенных Штатах. Это сделало меня известной фигурой в газетном мире, но, если честно, я обязан своей популярностью прежде всего Доку. Когда я дома залечивал свои раны, он мне позвонил:
