Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Нет, только не сегодня! – слабо возразила она.
– Именно сегодня! Ты такая теплая, такая мягкая! Я хочу загладить свою оплошность и увести тебя в райский сад, где будем только ты и я!
Он снова завладел ее губами, пребывая в уверенности, что она уступит. Так и случилось. Гнев и желание перемешались в ее мыслях, и Анжелина вдруг перестала противиться. Луиджи был без одежды, и его атласная кожа теперь показалась ей обжигающе горячей. Не думая больше ни о чем, она прижала ладошки к его спине и выпустила коготки – этакая сладкая женская месть. Он застонал от удовольствия.
– Хочу тебя видеть! – прошептал он, отрываясь от нее на мгновение, чтобы зажечь свечу. – Энджи, сжалься надо мной, сними рубашку!
И вот загорелся фитиль, слабый свет осветил лицо бывшего странника. Его черные глаза хищно блеснули, и Анжелина вспомнила, как этот блеск будоражил ей кровь в их первые встречи. Обернувшись, он нашел ее обнаженной. Она лежала на боку, и по плечу ее вились длинные огненные пряди волос.
– Ты прекрасна! Однажды я тебя нарисую. Только вместо белых простыней будет темно-зеленая ткань… Нет, лучше фиолетовая, почти черная… Дорогая моя, знала бы ты, какие красивые у тебя бедра и колени… Мне впору тебе поклоняться, а не заставлять тебя плакать!
Кончиком указательного пальца он провел по ее ноге. Она закрыла глаза, слегка смущенная таким пристальным вниманием после многих недель, когда приходилось спать в одежде, часто на сеновале или на жестких матрацах в тавернах Галиции. Но к этому смятению примешивалось сладкое волнение, обострявшее все ее чувства. Луиджи почувствовал это и, не проронив ни слова, присоединился к любимой. Он наслаждался умением Анжелины полностью отдаться страсти, раствориться в акте любви настолько, чтобы забыть о сдержанности и стыдливости. Она тихо вскрикнула, словно бы от удивления, когда он поцелуями почтил ее женское естество, и сжала его в объятиях – открытая удовольствию, не помнящая ни прошлого, ни настоящего, живущая только в этом кратком, как молния, моменте обладания, – когда он лег сверху и проник в нее одним сильным движением. По лицу ее он видел, как нарастает исступление и как потом на губах ее появляется растерянная, удивленная улыбка, которая каждый раз волновала его до глубины души.
– Любовь… – вздохнула она. – Любовь моя…
Это признание, произнесенное дрогнувшим, переменившимся от страсти голосом… Сил сдерживаться больше не было. Сраженный беспредельным наслаждением, словно молнией, он рухнул сверху.
– Анжелина, прости меня! – пробормотал он.
– Мне нечего тебе прощать, Луиджи.
Он поцеловал ее, счастливый и успокоенный, даже не подозревая, чем продиктована такая снисходительность. Наконец, утомленный длинным днем, вернувшим их в лоно старого города, он вытянулся с ней рядом и почти моментально уснул. Анжелина же продолжала бодрствовать, не сводя взгляда фиалковых глаз с пламени свечи.
«Мне нужно быть очень осторожной! Было бы ужасно, если бы Луиджи меня покинул! – думала она. – Я ношу его дитя и хочу, чтобы у этого малыша был отец и чтобы ребенок рос в счастливой семье!»
Она сдержала вздох и смахнула со щек слезы – украдкой, тыльной стороной кисти. Ночь не принесла ей покоя, периоды неприятных сновидений чередовались с часами бессонницы. На рассвете Анжелина встала и сварила себе кофе. На сердце у нее было тяжело. Луиджи застал жену сидящей перед очагом. Она успела уложить волосы в прическу и надела платье из коричневой саржи.
– Доброе утро, повитуха Лубе! – шутливо поприветствовал он супругу, которая показалась ему необычно серьезной и задумчивой для раннего утра. – Что тревожит тебя в этот утренний час?
– Много разных вещей… Я сегодня плохо спала.
– Знаю, ты вертелась на кровати, как уж. Энджи, мне больно видеть тебя такой печальной.
Он заставил ее подняться и нежно обнял. Тихим голосом она заговорила о том, что ее тревожило:
– Я не могу вот так сразу забыть, что ты сказал вчера об Анри, но я тебя понимаю и доверяю тебе. А еще я все время думаю о повитухе, которая поселилась на дороге в Сен-Жирон, близ жандармерии.
– О которой говорила моя мать вчера за ужином?
– Да. По словам Октавии, которая всегда знает, что происходит в городке, в мое отсутствие у этой дамы было много пациенток, и все роды прошли благополучно. Боюсь, в Сен-Лизье меня совсем забыли и никто больше не обратится ко мне за помощью. И получится, что все мои усилия и ваши деньги пропали зря – мое обучение, обустройство диспансера…
– Как только в наших краях узнают, что ты вернулась, у твоей двери снова станут толпиться пациентки! А если и нет, то так ли это важно? Энджи, ты беременна и имеешь право побездельничать, насладиться сполна супружеской жизнью. Пока вы с Октавией болтали в кухне, мы с мамой решили, что тебе не нужно работать, по меньшей мере пока ты носишь малыша.
Анжелина, которая никак не ожидала такое услышать, удивленно посмотрела на мужа.
– У моей матери было трое детей, и она никогда не переставала помогать другим женщинам! Если она смогла, я тоже смогу!
– Ты и правда думаешь, что поездки в коляске на многие километры от дома полезны для будущей матери?
– В моем случае – да. Я рекомендую быть осторожными женщинам, у которых шейка матки открылась слишком рано. Сегодня утром я обследовала себя, и мне этого бояться не стоит. А значит, вчера я вполне могла пронести Анри на руках еще пару шагов!
– Извини, но я подумал, что в твоем положении лучше не носить тяжести.
Стараясь совладать с раздражением, Анжелина поставила на стол две чашки, горшочек с медом и хлеб. Смущенный Луиджи молча сел за стол.
– Хочу показать тебе письма, которые пришли от Гильема, пока мы отсутствовали. Он настаивает на встрече. Вот они!
Она вынула из ящика в шкафу пачку распечатанных писем.
– Прочти их все, я ничего не хочу от тебя скрывать. Мы должны полностью доверять друг другу, как это было на дороге Святого Иакова.
– Энджи, да что с тобой сегодня такое? Я не хочу читать письма от Гильема!
– Прошу тебя, это не займет много времени.
Бледная как полотно, она присела напротив. Закончив чтение, Луиджи озадаченно посмотрел на жену.
– Я поеду с тобой, – сказал он. – Можем поехать сегодня после обеда, и покончим с этим. Возьмем коляску. Твоя лошадка сейчас на лугу, я схожу за ней. С тобой я не пойду, просто буду держаться поблизости на случай, если… Будь я с тобой, Гильем может разозлиться, да и поговорить спокойно вы бы не смогли.
– Хорошо. Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом. Спасибо тебе, Луиджи! Я думала, ты попросишь меня не встречаться с ним.
– Мне жаль его. Стать калекой в его годы – это трагедия. Если честно, я ревную к тому, что ты пережила в его объятиях, но не к нему теперешнему. И я почему-то не думаю, что он приготовил для тебя пылкие признания. Скорее всего, он хочет о чем-то попросить. А если так, то стоит узнать, что у него на уме. Ну что, ты поведала мне обо всех своих заботах, mi querida [6]?
– Похоже, что так, – кивнула молодая женщина и слабо улыбнулась – он часто называл ее так там, в Испании. – С тобой не соскучишься, Луиджи! Я никогда не знаю, что ты сделаешь или скажешь!
Звонкий смех, голоса и отрывистый лай положили конец разговору супругов. Во двор вошла веселая компания – Октавия, Розетта, маленький Анри и белая овчарка. Анжелина вскочила с места и побежала их встречать. На улице она протянула руки навстречу сыну, который бросился к ней со всех ног, восхитительный в своей невинной радости.
– Крестная! Крестная! – кричал он.
– Этот постреленок бежал сломя голову от самой улицы Нобль! – пожаловалась пожилая домоправительница. – Мы с Розеттой едва за ним поспевали!
– Вы могли бы и не спешить, милая Октавия! – улыбнулась Розетта. – Когда знаешь, куда идешь, какая разница, придешь ли вместе со всей компанией или на день-два позже?
– Подшучивать над стариками нехорошо, мадемуазель! – возразила на это домоправительница. – Но я тебя прощаю, ведь ты взяла у меня корзинку, очень мило с твоей стороны!
