Джоджо Мойес - До встречи с тобой
— Ах ты говнюк! — завопила я. — Я тебе ноги переломаю, марафонец, так что о сто пятьдесят седьмом месте будешь только мечтать!
Лу сидела на кухне и плакала. Не рыдала, а молча заливалась слезами, вытирая щеки ладонью. Я не знала, что ей сказать.
И прекрасно. Мне было что сказать всем остальным.
Все журналисты, кроме одного, убрались к половине восьмого. Не то сдались, не то им надоела манера Томаса кидать кубики «Лего» в щель для писем в ответ на записки. Я попросила Луизу искупать Томаса вместо меня, в основном чтобы вытащить ее с кухни, но еще и потому, что хотела в одиночестве прослушать автоответчик и удалить сообщения от журналистов. Двадцать шесть. Двадцать шесть уродов! И все такие милые, такие понимающие. Некоторые даже предлагали ей деньги.
Даже если предлагали деньги, я методично нажимала «Удалить», несмотря на легкий соблазн узнать сумму. Из ванной доносились голоса Лу и Томаса и плеск — он пикировал и бомбил бэтмобилем шесть дюймов мыльной пены. Только матери знают, что купание, «Лего» и рыбные палочки не позволяют страдать слишком долго. Наконец я открыла последнее сообщение.
— Луиза? Это Камилла Трейнор. Вы не могли бы позвонить мне? Как можно скорее.
Я уставилась на автоответчик. Перемотала назад и повторила сообщение. Затем взбежала наверх и выдернула Томаса из ванны так быстро, что малыш даже не понял, что случилось. Он стоял, плотно завернутый в полотенце, словно мумия, а смущенная Лу, спотыкаясь, уже была на половине лестницы, подталкиваемая мной.
— А если она меня ненавидит?
— По голосу непохоже.
— А если их осадили журналисты? Если они винят меня? — Ее глаза были большими и испуганными. — Если она позвонила, чтобы сказать, что все кончено?
— Ради всего святого, Лу! Соберись хоть раз в жизни! Ты ничего не узнаешь, если не позвонишь. Позвони ей. Просто позвони. Выбора у тебя нет.
Я бегом вернулась в ванную, чтобы освободить Томаса, запихнула его в пижаму и пообещала, что бабушка угостит его печеньем, если он добежит до кухни супер-быстро. Затем выглянула из ванной. Сестра разговаривала в прихожей по телефону.
Она стояла ко мне спиной, приглаживая волосы на затылке. Затем вытянула руку, чтобы не упасть.
— Да, — говорила она. — Понятно. Хорошо. — Затем, после паузы: — Да.
Лу не меньше минуты смотрела себе под ноги, прежде чем положить трубку.
— Ну? — спросила я.
Она подняла глаза, как будто только что меня заметила, и покачала головой:
— Газеты здесь ни при чем. — От потрясения сестра едва ворочала языком. — Она просила меня… умоляла… приехать в Швейцарию. И заказала мне билет на последний рейс сегодня вечером.
26
В других обстоятельствах, полагаю, показалось бы странным, что я, Лу Кларк, девушка, которая на протяжении двадцати лет редко уезжала дальше пары километров от родного города, менее чем за неделю летит в третью страну. Но я собрала вещи со стремительностью стюардессы, взяв только самое необходимое. Трина бегала вокруг и молча подавала все, что, по ее мнению, могло мне понадобиться, а затем мы спустились вниз. На полпути мы остановились. Мама и папа с угрожающим видом стояли в прихожей, как в юности, когда мы пробирались в дом ночью после вечеринки.
— Что происходит? — Мама смотрела на мой чемоданчик.
Трина загородила меня.
— Лу летит в Швейцарию, — сообщила она. — И ей пора выходить. Остался всего один рейс.
Мы уже собирались идти дальше, когда мама шагнула вперед:
— Нет! — Ее губы были непривычно поджаты, руки неуклюже скрещены на груди. — Я серьезно. Я не хочу, чтобы ты в этом участвовала. Если это то, что я думаю, мой ответ — нет.
— Но… — обернувшись на меня, начала Трина.
— Нет, — повторила мама с непривычным металлом в голосе. — Никаких «но». Я думала об этом, обо всем, что ты нам рассказала. Это неправильно. Аморально. И если ты впутаешься в это и будешь участвовать в самоубийстве, тебя ждут неприятности.
— Мама права, — поддакнул отец.
— Тебя покажут в новостях. Это может изменить всю твою жизнь, Лу. Собеседование в колледже, все. С криминальным прошлым ты никогда не получишь диплом колледжа, или хорошую работу, или…
— Он просит ее приехать. Она не может отказать, — перебила Трина.
— Нет, может. Она отдала шесть месяцев жизни этой семье. И много же радости это ей принесло, судя по положению вещей! Много же радости это принесло нашей семье, в двери которой стучатся журналисты, а соседи считают, что мы замешаны в каких-то махинациях с пособием по безработице. У нее наконец появилась возможность позаботиться о себе, а они хотят, чтобы она явилась в это ужасное место в Швейцарии и участвовала бог весть в чем. Ну уж нет! Нет, Луиза.
— Но она должна ехать, — настаивала Трина.
— Нет, не должна. Она сделала достаточно. Она сама сказала вчера вечером, что сделала все, что могла, — покачала головой мама. — Как бы Трейноры ни собирались испортить себе жизнь, сделав… это… со своим сыном, я не хочу, чтобы Луиза участвовала. Я не хочу, чтобы она разрушила свою жизнь.
— Полагаю, я в состоянии решить сама, — заметила я.
— Не уверена. Это твой друг, Луиза. Молодой человек, у которого впереди вся жизнь. Ты не можешь в этом участвовать. Я… в шоке, что тебе вообще пришло в голову… — Голос матери стал непривычно жестким. — Я растила тебя не для того, чтобы лишать людей жизни! Ты помогла бы дедушке покончить с собой? Может, нам отправить его в «Дигнитас»?
— Дедушка — другое дело.
— Нет, не другое. Он не может делать то же, что раньше. Но его жизнь бесценна. Как и жизнь Уилла.
— Это не мне решать, мама, а Уиллу. Весь смысл в том, чтобы поддержать его.
— Поддержать Уилла? В жизни не слышала подобной чуши. Ты ребенок, Луиза. Ты ничего не видела, ничего не делала. И ты понятия не имеешь, как это на тебе отразится. Ради Христа, как ты сможешь спать по ночам, если поможешь ему пройти через это? Ты поможешь человеку умереть. Ты вообще понимаешь о чем речь? Ты поможешь Уиллу, этому милому, умному молодому человеку, умереть?
— Я буду спать по ночам, потому что верю, Уилл знает, что для него правильно, и потому что для него самое ужасное — утратить способность принимать решения, стать совершенно беспомощным… — Я посмотрела на родителей, пытаясь объяснить им. — Я не ребенок. Я люблю его. Я люблю его и не должна бросать одного, и мне невыносимо быть здесь и не знать, что… что он… — Я сглотнула. — Так что мой ответ — да. Я еду. Мне не нужна ваша забота или понимание. Как-нибудь обойдусь. Но я еду в Швейцарию — что бы вы ни говорили.
