Виктория Хислоп - Возвращение. Танец страсти
— Значит, теперь это наш дом, да? — бормотали многие себе под нос.
Они надеялись, что этот лагерь — временное убежище, место, где они поживут, пока им не подыщут более подходящие условия. А теперь внезапно показалось, что они будут жить здесь вечно.
— Мы не ссыльные, не заключенные, — решительно заявил Виктор. — Мы должны отсюда уйти.
— Я уверен, власти скоро решат, что с нами делать, — заверил его Антонио, хотя был абсолютно согласен с приятелем.
— Но мы не можем продолжать делать вид, что это небеса обетованные! — в силу своей молодости продолжал горячиться Виктор. — Почему бы не попытаться вернуться в Испанию? Господи, мы просто сидим здесь, играем в карты, слушаем, как декламируют стихи Мачадо[85]!
Он был прав. Они были пленниками этой тюрьмы под открытым небом.
В настоящий момент единственной возможностью выбраться из лагеря, было наняться в рабочие. Мужчин грузили в вагоны для скота и увозили в неизвестном направлении, там производили осмотр, оценивая силу, как у крупного рогатого скота, и нанимали на тяжелую физическую работу, например на укладку шоссейных и строительство железных дорог, на фермы. Едва ли это можно было назвать свободой. Это больше напоминало рабство.
Как и многие солдаты, Антонио просчитал, что, если он останется в лагере, у него будет больше шансов убежать через горы и продолжать сражаться против Франко. Он также увлекся обучением небольшой группы детей, которые каждый день собирались вокруг него: Антонио показывал им на песке, как писать буквы. Любой ценой он хотел избежать того, чтобы оказаться в сотнях километров от границы с родиной, в незнакомой французской деревне, бесправным батраком враждебного народа, который лишь терпел его присутствие в своей стране, но не более того.
Он и так уже сожалел о том, что покинул Испанию, о том, что несколько недель тому назад ушел из Барселоны, следуя за бредущей на север толпой. И с тех пор он постоянно терзался. Может, следовало идти на юг, в Мадрид? Складывалось впечатление, что страховка превратилась в петлю, которая туго затянулась на его шее.
В рядах милиции теплилась надежда, что пока Мадрид стоит, еще не все потеряно. Они должны быть там, чтобы защитить то, что осталось. Для некоторых выжить означало смириться. Они стали встречать восход и ценить короткие, но впечатляющие мгновения, когда могли взглянуть на горизонт и увидеть, как из тумана возникает родина. Она казалась такой близкой, только руку протяни.
На несколько месяцев они погрузились в рутинную работу и ежедневные ритуалы, которые помогали им распределить свое время в течение дня. Они дали рядам бараков названия улиц и даже названия гостиниц самим хижинам. Таким образом они пытались сделать свою жизнь достойной.
Некоторые устраивали бунтарские акты, например возводили из песка бюст Франко и обливали его сиропом, чтобы привлечь мух. Одним из зачинщиков подобных актов был Виктор, и его мятежный дух не мог долго оставаться незамеченным.
Охранники знали, что Виктор — один из смутьянов, и только и ждали, когда он перейдет границы дозволенного. Однажды за то, что он слишком медленно встал в очередь за обедом, его чуть не лишили жизни. Его закопали той же ночью в песок, прямо по шею. Песок забивался в глаза, уши и ноздри, он едва не задохнулся. Даже охранники сжалились над ним и в три ночи сунули к его губам чашку воды.
Антонио поддерживал Виктора, когда тот едва волочил ноги назад в хижину. Парень был почти без ума от жажды и бешенства. Его тело едва сдерживало гнев, который в нем кипел, его душила всепожирающая ярость.
— Постарайся думать о чем-то другом, — спокойно посоветовал Антонио, присаживаясь на его кровати. — Не давай им получить удовольствие от твоего гнева. Прибереги его на потом.
Советовать легко, но такой садизм вызвал в пылком юноше глубокую ненависть.
Весной небо стало голубее, а когда выглянуло солнце, песок из серого превратился в золотой, в море теперь отражалось безоблачное небо. И только тогда беженцы вспомнили, как раньше любили пляж. Когда-то пляж был местом отдыха, где в воде плескались дети; этот берег стал для них насмешкой над счастливыми воспоминаниями.
Но весной пришел и самый черный день. До них дошли новости, что Франко захватил Мадрид. То, что много месяцев казалось неизбежным, наконец произошло. 1 апреля 1939 года Франко объявил о своей победе. Папа Римский прислал ему поздравительную телеграмму.
В Гранаде был устроено пышное торжество, сторонники Франко размахивали флагами. Конча опустила ставни, заперла двери кафе и удалилась в свою квартиру наверху. Было невыносимо видеть радость и триумф на лицах жителей Гранады, поддерживающих правых. А такие составляли подавляющее большинство населения города. Она вышла два дня спустя, выглянула в окно, увидела новую, враждебную страну. Эту страну она не хотела видеть.
Многие беженцы вынуждены были посмотреть правде в глаза: возвращаться в Испанию опасно. То, что раньше казалось временным бегством, теперь растянулось на более долгий период. Франко не даровал прощения никому, кто воевал против него, вернувшихся милиционеров, вне всякого сомнения, как только они ступят на землю Испании, тут же арестуют. Доходили слухи о массовых расстрелах врагов Франко. Безопаснее было оставаться в эмиграции.
— Почему ты не подашь заявление? — предложил Виктор, который только что узнал о том, что его семья уже уплыла в Мексику.
— Я не могу оставить свою страну, — ответил Антонио. — Моя семья даже не знает, что я жив, но, если бы знали, ждали бы, что я вернусь.
— Может, для нас не найдется места, — продолжал Виктор, — я слышал, что эмиграционный комитет завален заявлениями.
Он был прав. В «Servicio de Evacuación de Republicanos Españoles»[86] поступило двести пятьдесят тысяч заявлений, и лишь немногие смогут попасть на отплывающий корабль. Хотя Виктору повезло. Ему досталось место на корабле, идущем в Южную Африку. Вскоре он отбыл. В «Servicio» узнали имя его отца, оно было достаточно известным, поэтому сын и получил билет.
Французы страстно желали вернуть на родину беженцев, которым они с такой неохотой предоставили временное убежище. Да и Франко ждал их возвращения. По громкоговорителям передавались сообщения, убеждающие людей пересечь горы и вернуться в новую Испанию.
Перед каждым встала дилемма. Франции грозила нападением Германия, и тех, кто останется, ждали новые опасности.
— Рабом Гитлера я не буду никогда! — заявил Антонио.
Он решил воспользоваться шансом и вернуться в Испанию. Он поедет домой, в Гранаду. Новому режиму, как и старому, наверняка нужны учителя. Каждый день он не переставал думать о родителях. Как они живут? Несмотря на то что он продолжал посылать им письма, от них за год он не получил и весточки, но надеялся, что отца уже выпустили из тюрьмы, учитывая, что никаких преступлений он не совершал.
