Алекс Савчук - Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах
– Так что ты хотел увидеть, негодник, признавайся? – спросила она, посмеиваясь, затем села на диван и увлекла его за собой. Сашка хотел бежать из квартиры и от этой женщины, куда глаза глядят, но он стоял перед ней в растерянности, не имея сил даже шевелиться и, словно завороженный, глядел на Катерину.
– Может быть вот это? – спросила Катерина смеясь. Полы ее халата распахнулись, обнажая толстые ляжки, которые стали медленно раздвигаться и Сашка увидел в том месте, где они сходились, темный смятый комок волос.
– Проси прощения, становись на колени, негодник, – сказала она Сашке, и он послушно опустился перед ней на колени, увлекаемый ее неслабой рукой. Пальцы другой Катькиной руки прижали персик к промежности, затем вдавили его, и Сашка увидел как персик, чавкнув, вошел между влажных складок.
– Вытащи персик губами, и я тебя прощу, – услышал Сашка внезапно охрипший Катькин голос и в следующую секунду обе ее руки с нечеловеческой силой притянули его голову, и он почувствовал что его лицо, словно персик несколько секунд назад, вдавилось во что-то влажное и остро пахнущее. Лишь минуты через две он, обалдевший и уже задыхающийся, смог вырваться из плена ее бедер, но Катерина повалила его на диван и стала срывать с него одежду. После чего полезла сверху. Охая и извиваясь на Сашке, она удивлялась тому, как это у совсем еще мальчишки может быть такой большой член. А еще через минуту Сашка излился в нее нетерпеливой изобильной струей.
Таков был Сашкин первый любовный опыт. Надо сказать, что Екатерина свое слово сдержала и не рассказала Сашкиным родителям о том, что он за ней подглядывал.
А кличку «Овчарка» Екатерина получила несколько позже, когда на ее доступные «прелести» было уже совсем мало желающих, и она завела себе собаку – немецкую овчарку. С тех пор злые языки стали говорить, что Катерина занимается с ней сексом.
А муж Катерины, кстати, получил-таки майорское звание, а вскорости, перед пенсией и звание подполковника.
Новелла девятая
Кайфоломщица
О чем ты, божия раба,
Бормочешь стонами своими?
Душа строга, а плоть слаба —
Верчусь и маюсь между ними.
(Дневник девушки Яны включен автором в настоящий сборник новелл с ее согласия).
Я – кайфоломщица! А также стерва, обманщица, обломщица, зараза, придурочная, ненормальная, сволочь, мужененавистница, строптивая и еще черт знает кто, то есть к этому ряду, вероятно, можно добавить еще множество эпитетов. Это меня так парни и мужики называют. Те, кому приходилось со мной дело иметь, то есть липнуть ко мне, заигрывать и делать всякие гнусные предложения, и которых я затем разными способами обламывала; девушки и женщины – мои подруги, наоборот, гордятся мной, тем, что есть у них такая знакомая, которая всегда за себя постоит и любому мужику даст отпор.
Итак, немного о себе: зовут меня Яна, мне 20 лет. Так уж сложилась моя жизнь, что я и сама считаю себя мужененавистницей. А все остальные эпитеты – не по адресу, ими меня награждают по незнанию женской психологии, а я просто ненавижу мужиков, так как мне их не за что любить. А началась, вернее, стала во мне зреть эта ненависть уже давно, еще пять лет тому назад, когда я была совсем девчонкой. В тот год мама разошлась с моим отцом, и, хотя мы с ним очень любили друг друга и были дружны, ему пришлось, по независящим от него причинам, уехать в другой город, и мы больше не виделись. А вскоре в наш дом пришел жить другой мужчина, мама опять вышла замуж. На этот раз за милиционера, которого звали Анатолий. Он был в звании капитана, мой новый «папа», как мама потребовала его называть. С самого первого дня этот Анатолий стал смотреть на меня как-то странно, будто кот на мышь, только что не облизывался при этом, – отец, например, так не смотрел никогда. Я тогда училась в восьмом классе и была уже девушка хоть куда – рослая и пропорционально сложенная, и выглядела не хуже, чем некоторые десятиклассницы. Ребята, старшеклассники, тоже на меня поглядывали, но это было все равно не так, как на меня смотрел отчим.
Мама моя тоже заметила, что ее мент смотрит на меня как на женщину, но почему-то решила, что в этом виновата я сама, и сразу же по окончании восьмилетки выперла меня из дома, заставив поступить в медицинское училище, которое находилось в соседнем городе Кагуле, у самой границы с Румынией. С единственной целью, как я теперь понимаю, чтобы я, ее единственная дочь, была от них подальше, и не мешала ее счастью с этим ублюдком. Который, к счастью, так и не смог за то время, что жил с нами, до меня добраться, хотя кое-какие попытки были – это до того противно, что ни вспоминать, ни рассказывать не хочется. Скучая за мамой, подругами и одноклассниками, я приезжала на выходные домой, но и тогда я очень боялась и избегала отчима, который, я была уверена, тотчас же на меня набросится, как только мы с ним столкнемся где-нибудь в коридоре или на кухне. Поэтому, повидавшись с мамой мельком и пообщавшись с ней час или два, я под всякими разными предлогами уходила ночевать к подруге или кому-либо из знакомых. Мама же считала, что это все происходит из-за моей распущенности, и вот как-то раз мы с ней серьезно поссорились, и с тех пор я вообще перестала ездить домой, а выходные проводила в общежитии, порой совершенно одна, потому что все девушки разъезжались по своим городам и деревням.
Мне было 17, когда местный – по месту учебы – парень влюбился в меня (так, во всяком случае, он сказал, и мне очень хотелось в это верить), и стал встречать после занятий, а иногда даже приходил по утрам к дверям общежития, чтобы провести в училище. Виталию было 18, то есть он был всего на год старше меня, но мне он казался очень взрослым, а кроме того, красивым, добрым и умным. В нем я видела настоящего мужчину, и так уж сложилось, что я тоже полюбила и вскоре морально созрела для того, чтобы отдаться ему. Отдаться потому, что он мне очень нравился, а в большей степени я решила это сделать в отместку маме, которая почему-то считала меня своей соперницей.
Мы с Валентином встречались около года, а спали всего несколько раз – у нас, как и у многих наших сверстников, были трудности с местами для интимных встреч, а в кустиках или в подъездах домов я хоть умри, не могла отдаваться любимому. Надо сказать, что этих самых встреч было совсем мало еще и потому, что они для меня были весьма болезненны – я их терпела любя, потому что подружки говорили, что это скоро пройдет – поначалу у всех, мол, так бывает, зато потом, мол, – сплошное удовольствие.
А вскоре я забеременела.
Теперь я уже взрослая и все об этом понимаю, а тогда ужасно переживала, потому что не могла понять, как это – боль, никакого удовольствия, и вот я уже беременна, я женщина и в самом скором времени мать. Валентин, когда я ему сообщила о беременности, очень испугался, стал меня избегать. С того дня я стала сама не своя: такое его отношение меня шокировало, я много переживала, и с того времени я испытывала только душевную боль и стыд.
