Джанет Чарльз - Одесское счастье
Мы-то стругали ребеночка почти каждую ночь, а, оказалось, что для зачатия благоприятен чуть ли ни один день в месяц. Всего двадцать четыре часа. Век живи – век учись, я и не знала, как многого я не знала. Мы с бабулей никогда не разговаривали о постельных делах. Если она сворачивала на эту тему, я заливалась краской и замыкалась в себе. Хотя сомневаюсь, чтобы ей было что-то известно о цервикальном канале. Как и моим продвинутым одноклассницам. В школьные годы многие проживали с родителями в одной комнате. Девочки румяно расписывали возню и стоны по ночам, но эти истории звучали для меня столь же нереально, как сказки о Деде Морозе. В подростковом возрасте некоторые подружки вплотную интересовались сексом, но сильно нервничали, боясь словить нежданчика. До нас доносились слухи о чудесах на Западе. Там женщина, пописав на бумажную полоску, могла зараз узнать, беременна или нет, или, принимая специальные таблетки, могла вообще не беременеть. Нам, правда, рассказывали, что в тех противозачаточных таблетках содержатся мужские гормоны и, если их долго принимать, то борода отрастет. Но это все заграничная теория, а на практике сложности начинались с того, чтобы найти укромное место, где с удобствами перепихнуться: когда в одной квартире обитают три поколения, дома постоянно кто-то околачивается. Я лишилась девственности в подвале в позе «на стреме»: парень задирает девушке юбку и пользует ее сзади, а если кто-то нагрянет, можно притвориться, будто ничего не происходит. Ничего особенного. Ничего особо приятного. Тогдашняя прелюдия – нежные слова, цветы, опера – понравилась мне гораздо больше.
Но можно и потерпеть, чтобы завести ребенка. Девчушку, с которой получится разделить радости американской жизни. Доченьку, которая сумеет понять мои переживания. Я хотела кого-то – плоть от плоти своей, – чтобы не чувствовать себя такой одинокой, такой пустой изнутри. Кого-то, кто всегда будет меня любить. Бабуля, мама и я образовывали троицу, которую любит Бог. И теперь настало мое время создать новую троицу. Я хотела, чтобы у моей дочери было то, чего я сама отродясь не имела: папа.
Чтобы да, так нет, Тристан и близко не дотягивал до мужа моей мечты, но из него наверняка получится заботливый отец. Он крепко стоит на ногах, имеет дом, работу и будущее. Он никуда не денется, всегда будет рядом. Как и я, он нацелился заделать ребенка немедленно, прям на счет раз. Тихий внутренний голос подсказывал, что этот чмошник просто боится меня потерять, а малыш послужил бы цементом, способным намертво удержать нас вместе. Тристан не раз говорил, что не хотел бы становиться старым родителем, как его мама и папа. Подозреваю, он до сих пор таил на них камень за пазухой. Никогда о них не распространялся, только пару раз упомянул, что они с ним не были близки. А вот мы с мамой были самыми близкими людьми на свете. Девочки не разлей вода. Помню, как жалась у мамы на коленях в кухне – там было градусов на пять теплее, чем в остальной квартире, – и мы хором рассматривали западные модные журналы. О, как же ж она любила «Вог»! От нее вкусно пахло ванилью. Гуляя по тенистым одесским бульварам, она всегда держала меня за руку. Читала мне на ночь. Ее голос провожал меня в сон. Когда я доросла до желания заиметь сестренку, папа давно нас бросил, а мама заболела. Мы с бабулей заботились о ней до самой ее кончины. А потом бабуля стала для меня всем – бабушкой, мамой, старшей сестрой, лучшей подругой. Теперь же, оставшись одна на чужом берегу, я больше всего на свете хотела с кем-то разделить ее мудрость, смелость, жизнь. Хотела родить доченьку, которой смогу передать наши одесские истории.
Тристан никогда не слиняет от меня, в отличие от Влада. У его ребенка никогда не возникнет тех вопросов, которыми я упорно пытала маму.
В первую очередь мне было интересно, на кого я похожа. Пока я была маленькой, она отвечала: «На маленькую сказочную принцессу, которая спустилась на землю, чтобы порадовать нас с бабулей». Ответ мне нравился, но довольно скоро перестал удовлетворять. Став постарше, я рассматривала в зеркале изящные арки своих бровей и думала о маминых прямых и густых – брежневских. О ее гладких волосах, широких плечах, больших ладонях. Она была родной мне изнутри и полной противоположностью снаружи. Снова и снова я спрашивала: «На кого я похожа? На кого? На кого?» Я умоляла хоть о малюсеньком кецыке собственной истории. Ну почему мне нельзя этого знать? За что? На кого? На кого? «На себя, – отвечала мама. – Ты похожа на себя».
Точка. Конец дискуссии.
Я хотела, чтобы мой ребенок знал, в кого уродился.
* * * * *
Слова доктора меня успокоили. Я часто прикладывала ладонь к животу, влечивая себе: «Скоро». Доставала из-под кровати детский комбинезончик и не могла на него нарадоваться. Мы с Тристаном перенесли компьютер из кабинета в гостиную, чтобы освободить место для кроватки. Муж тогда взял меня за руку. У моей дочери будет хороший отец. Настоящая семья. Бог любит троицу. Мы продолжали пытаться.
Иногда я косила от ответственности, воображая, будто все это происходит с кем-то другим. Фокус таки работал. Не я отчаивалась. Не я разочаровывалась. Кто-то другой тянул лямку вместо меня.
Он скатывается с нее. Без ничего она бредет в ванную. Представляет, что если бы любила его, то накинула бы одну из его старых футболок из мягкого застиранного хлопка. Но она надевает сшитую бабушкой пижаму и возвращается в постель.
Он сонно обнимает ее и целует в висок. Она терпеливо ждет, пока он не обмякнет, а потом осторожно высвобождается и отползает на прохладный край постели.
«Нельзя иметь все», – думает она.
«Но одно-то можно», – отвечает ей голос.
Она смотрит на отрубившегося мужа.
«Он хорошо зарабатывает», – тянет свою песню бабушка.
«Он хороший добытчик», – вторит ей Молли.
Он тихо похрапывает. Если бы она любила его, это негромкое бульканье напоминало бы ей шепот волн.
Она не удовлетворена и хочет разрядки. Хочет капельки радости после дней и ночей в море тоски.
«Хочу, хочу», – думает она.
«Так давай, милая», – вновь шепчет голос. Мужской. Голос мужчины, о котором она мечтает. Проводит рукой по животу к лобку. Замирает.
«Да, да», – шепчет он.
«Да, да», – вздыхает она.
Ее спина выгибается, рука движется ниже, она закрывает глаза и дает себе то единственное, что в ее силах.
* * * * *
Прошел еще один бесплодный месяц. Тристану исполнилось сорок один – столько же, сколько было его папе, когда родился младший сын.
