Виктор Ермаков - Святая, смешная, грешная
– Ну-ну, – ухмыльнулся Костя, – посмотрю, как ты ржать будешь минут через пятнадцать.
С этими словами он распахнул дверь парилки, и я шагнула в неё, словно на подиум, который на самом деле оказался сущей преисподней.
– Мать твою! – закричала я, присев, зажмурив глаза и прикрыв уши ладонями.
«Так вот что означает «уши свернулись в трубочку», – пронеслось у меня в голове. Повернувшись на месте, пулей рванула назад, в прохладу предбанника. Но сначала я головой врезалась в Костин живот, а он своей задницей шибанул дверь, которая с грохотом ударилась об стену.
– Кать! – закричал Костя. – Ты что, очумела, что ли? Несёшься, как бык на тореадора!
– Это ты очумел! Ты что меня сварить и съесть собрался? Там же температура, как в духовке, когда я курицу гриль готовлю! – вопила я, подбежав к двери и высунув голову на улицу. – Ты что, предупредить не мог, что там ад, а не парилка?
– Я же говорил тебе – под соточку. Даже шапку дал, – оправдывался Костя.
– Какая к чёрту шапочка? Там термокостюм пожарника нужен, а ты шапочку мне суёшь! – не унималась я.
– Ну, посиди в окно посмотри или телевизор включи. Минут через двадцать температура выветрится, тогда и заходи. А я пойду, пока жар не ушёл.
Костя поглубже натянул будёновку, сверкнул незагорелыми ягодицами и скрылся в аду, который он почему-то упорно продолжал называть «парилкой». Я сняла шапку, укуталась в махровый халат и включила чайник. Русская баня с детства не нравилась мне. Гидромассажные ванные, теплый и влажный турецкий хаммам, бассейн с бокалом шампанского – это моё. Баня – не моё! Тем более такая. Я бы сказала, с садомазохистским уклоном. Правоту моих мыслей своим появлением подтвердил Костя. С его телом произошла какая-то метаморфоза, как с теми раками, которых я не так давно варила. Берёшь в руку рака – зелёный; опускаешь в кипящую воду – красный. Так и Костя: заходил в парилку – белым, вышел из парилки – красный. Как тот рак. Даже зрачки глаз стали такими же белыми, как глаза рака, вытащенного из бурлящего кипятка.
– Уууууу, – гудел Костя, выдыхая горячий воздух сложенными в трубочку губами, – вот это я пару поддал!
Он подошёл к окну и, толкнув створки, высунул голову на улицу.
– Жаль, что уже снега нормального нет! Сугробы все корочкой покрылись… Так вот сядь задницей – мало не покажется, – рассуждал Костя, хватая ртом воздух.
– Ну а почему бы и не сесть? – съязвила я. – Зашёл в парилку, исхлестал себя веником, как религиозный фанат плёткой, поддал жару, чтобы глаза из орбит вылезли… Ну, и как логическое завершение самоистязания – задницей об лёд!
– Эх, Катюха, ни черта ты не понимаешь в русской баньке! – махнул на меня рукой Костя. – Особенно когда снежок белый, пушистый – выбегаешь из парилки, и сразу в сугроб! – продолжал мечтательно Костя.
Он снял с вешалки длинный, оливкового цвета халат, надел на себя и вновь подошёл к распахнутому окну. Я сидела сбоку и видела его красное распаренное лицо. Костя глубоко, полной грудью вобрал в себя свежий воздух и вдруг замер. Неподвижными глазами он уставился в одну точку, глядя куда-то за окно. Сделав длинный, бесшумный выдох, он указал пальцем в вечерний полумрак и прошептал: «Бля, манол». Босыми ступнями бесшумно шагнув назад от окна, Костя медленно повернул ко мне голову и произнёс: «Тсссс! Главное не шуметь. Тихо! Точно тебе говорю, там манол!»
«О, Боже, я же говорила – такие перепады температуры не проходят бесследно для здоровья», – подумала я, мысленно вспоминая, где оставила свой мобильник. Я знать не знала, кто такой этот грёбанный манол, но кожа моя от страха покрылась пупырышками.
Костя на цыпочках подошел к двери и сунув босые ноги в калоши, глубже натянул будёновку, потуже затянув пояс халата.
– Может ему хлеба в окно покрошить? – тихо произнёс Костя, потом добавил: «Нет, хлеб они наверное не едят…»
От мысли, что манолы не едят хлеб, мне стало совсем как то не по себе.
– А что они едят? Не мясо же? – запинаясь прошептала я с надеждой в голосе.
– Какое к чёрту мясо? Они же зерноядные, – произнёс Костя, снимая со стены над дверью сачок на длинной палке, какими обычно рыбаки вытаскивают рыбу из воды. – Я думаю, у кого-то из соседей сбежал – у них крылья подрезанные, выше метра они и взлететь-то не могут. Я же тебе рассказывал: у меня и золотые, и серебряные фазаны жили, а вот гималайских манолов не было. Надо поймать, а то ночью кошки точно сожрут, – с этими словами Костя шагнул за дверь.
В будёновке, калошах, в длинном халате похожем на солдатскую шинель, Костя был вылитый красноармеец! Нервно стуча зубами, не зная, смеяться или плакать, я тихонько запела непонятно откуда вспомнившуюся песню: «Дан приказ: ему – на запад, ей – в другую сторону… Уходили комсомольцы на гражданскую войну».
Подойдя тихонько к окну, я выглянула: освещенный луной и светом фонаря, на замёрзшей и покрытой тонким ледком земле сидел манол. Вполне мирная и красивая птичка, размером с петуха, с коротким хвостом, хохолком на голове… Кому только в голову пришла мысль назвать её «манолом»? В детстве, закрывшись с подружками в комнате и выключив свет, мы рассказывали друг другу страшилки. Если бы тогда очередная рассказчица, тихим и устрашающим голосом произнесла: «Сейчас за вами придёт маноооол!» – я бы описалась от страха. «Но сейчас-то здоровая дура и испугалась!» – выговаривала я себе.
Между тем манол как ни в чём не бывало разгребал коготками и шпорами на ногах мёрзлую землю. Найдя что-то интересное для себя, он тыкал туда клювом, не обращая внимания на неподвижно застывшего с поднятым над головой сачком Костю…
Костя замер в ожидании, выбирая момент, как бы поудачнее одним броском накрыть гималайского. Манол, словно почувствовав это, резко поднял голову, повернув её в сторону, и уставился одним глазом на Костю. «Батюшки мои! А это ещё что за страшилище застыло с сачком над головой?» – как бы вопрошал его взгляд. Медлить было нельзя, и Костя, взмахнув сачком, сделав решающий бросок вперёд, безусловно, накрыл бы добычу, но… Накладочка вышла… Не учёл, что калоши не шипованные! Не выпуская сачок, он махал руками, пытаясь удержать равновесие, чтобы не грохнуться на скользкий подтаявший снег. Момент неожиданности был упущен. Манол от испуга подскочил на месте, издал звук, похожий одновременно на крик вороны, попугая Ара и курицы, которую хозяйка ловит, чтобы ощипать и отправить в суп, – пустился наутёк!
Гонка с преследованием началась! Манол иногда бежал по скользкой земле, царапая её когтями, иногда пытался лететь, хлопая подрезанными крыльями – Костя бежал сзади, метрах в трёх, безуспешно пытаясь сократить дистанцию. Баню от соседнего участка разделял невысокий забор из сетки рабицы. Между забором и баней имелся неширокий проход, куда и устремился манол. Костя – за ним. Почему-то манол выбрал именно этот маршрут: бег вокруг бани. На втором круге лидером в гонке по-прежнему был манол. Ему даже удалось набрать дистанцию, так как на повороте Костю заносило на скользкой земле и ему приходилось сбавлять скорость. Когда Костя пробегал мимо окна, я услышал слова, произнесённые им сквозь зубы: «Сука, всё равно поймаю».
