Виктор Ермаков - Святая, смешная, грешная
Костя подошёл к кровати и медленно опустился на колени. Я никогда не видела, чтобы так плакал мужчина. Вернее слышала, но только один раз. И этот один-единственный раз я не могу забыть до сих пор. Когда-то давно, ещё в детстве, я гуляла под окнами нашего дома. Вдруг из открытого окна первого этажа раздался не то крик, не то стон. Это был явно мужской голос. Он рыдал, он просил прощения у сына. Просил прощения за то, что он опоздал, не успел… Повторял, что не простит этого себе никогда. Мы с подружкой, в полном оцепенении – аж мурашки по коже – стояли, не двигаясь с места. А потом убежали от этого окна. Но те рыдания я помню и сейчас. Потом во дворе взрослые, качая головой, перешёптывались: какой-то Петрович из четвёртой квартиры опоздал на похороны своего сына.
Костя рыдал, захлёбываясь слезами, обняв меня за колени, бесконечно повторяя:
– Простите меня, простите. Как я мог? Как я мог хоть на минуту усомниться, подумать, что могу поступить так? Милая, прости меня! Я… Я хочу быть всегда рядом с вами! Я люблю тебя! Я хочу нашего сына! А хочешь ещё и дочку?
Я запустила пальцы в его густые волосы и перебирала их, то сжимая, то разжимая кулак. Слёзы капали на его плечи, голову. Но это были уже совсем другие слёзы – слёзы радости, слёзы счастья…
Костя посмотрел в мои глаза:
– Хочешь ещё и дочку? Мы назовём её Звёздочкой.
Девчонки, знавшие нашу историю зачатия под дождём, тихо улыбались и шмыгали носами.
– А что? – улыбаясь, произнёс Костя. – Мы будем заниматься любовью под июньским звездопадом, и назовём её Звёздочкой. Или, солнечным днём, в ромашковом поле и назовём её Солнышком. Катя, ты хочешь дочку Солнышко, а?
– Костя, я хочу Снежинку…
В палате воцарилась тишина. Как в тёплую Новогоднюю ночь, когда большие невесомые снежинки медленно кружат и падают под ноги… Нужно было видеть выражение Наташкиного лица – открыв рот, она, видимо, пыталась представить себе эту ситуацию, задавая один и тот же вопрос: «Нет, я не поняла… На снегу что ли?».
«Эх, Наталья, Наталья! Плохо ты нас с Костей знаешь», – улыбалась я про себя, теребя его волосы.
