Спенсер Скотт - Анатомия любви
Я чувствовал, что все происходящее уже до какой-то степени не в нашей власти. Джейд раскинула руки в стороны, ноги ее были широко разведены, и она металась из стороны в сторону и взад и вперед, пока мы скользили по постели. Все уже было не в нашей власти. Я держался за нее, время от времени она вскидывала руки и хваталась за меня. Затем мы съехали к самому краю, и нам грозило и вовсе падение с кровати. Какой же, должно быть, шум мы производили. Я бы не удивился, узнав, что на стойку администратора не раз звонили с жалобами. И если какой-нибудь одинокий постоялец стоял, прижимаясь ухом к стене и опустив руку вниз живота, я бы простил его. Занимаясь любовью, мы медленно разворачивались на кровати. Часы с одной стрелкой. Пружины кровати были самым главным источником непотребных звуков, и в какой-то момент изголовье начало биться о стену. Джейд завела свой пронзительный стон, напев печальной, невыносимо эротичной флейты. Я чувствовал, как внутри меня назревает еще один оргазм, поместившийся не столько в гениталиях, сколько в животе и ногах. Я замедлил темп, и на этот раз Джейд не стала возражать. Она мотала головой, повторяя мое имя, а я повторял ее.
Внезапно я совершенно отодвинулся от нее. Она ахнула от изумления, интуитивно опустила руку и надавила на влагалище. Я поцеловал ее руку, рука немного сдвинулась, и я поцеловал ее волосы на лобке, живот. Я сидел на ней верхом, смотрел сверху, понимая, что взгляд у меня остекленевший и наполовину безумный, как и у нее. Она тяжело дышала и дрожала, ее тело продолжало двигаться, будто мы до сих пор были единым целым.
– Я люблю тебя, – произнес я. – Нет, это гораздо, гораздо больше, только я не знаю, как сказать словами. Ничего не изменилось. Я помню все, даже то, что изменилось. Я люблю тебя, Джейд. Я люблю тебя.
– Войди в меня, – попросила она. Она приподнялась, обнимая меня за шею, и поцеловала. Потом прижала к себе головку члена. – Я хочу чувствовать нас.
И когда я опустился на нее и проник так глубоко, как только мог, вместо ее голоса зазвучал тот пронзительный стон. Я смотрел на ее лицо, на эти странные гримасы, которые при иных обстоятельствах были бы ужасны. Ее губы разомкнулись, растянулись, рот раскрылся в беззвучном вое. Глаза закрылись, затем внезапно открылись, глядя на меня с истинной беспомощностью, смешанной с жаждой и изумлением. Ее ладонь уперлась мне в грудь. На миг показалось, будто она пытается оттолкнуть меня. Но это прошло. Она поднималась ко мне, левитировала, держась за меня сильными, надежными руками. Я чувствовал, что она вот-вот достигнет оргазма, и почти остановился, потому что не хотел, чтобы все кончилось. В конце концов, именно так мы научились заниматься любовью: грех адамитов, психоделия отсроченного оргазма. Каждый раз, когда я останавливался, финальный оргазм набирал силу. Каждая интерлюдия заставляла нас стремиться друг к другу. Но когда я замедлил движения, она ускорила их, и ее хватка отличалась суровостью с привкусом ярости. Я подумал, что если не доведу дело до конца, то она действительно заедет мне кулаком по челюсти. А потому я подсунул руки ей под ягодицы, чтобы наши тела в любом случае не теряли контакта, чтобы я мог оставаться как можно глубже в ней. Стон перешел в какой-то лишенный тональности крик, похожий на громкий зевок. Она была вся липкая от пота и крови. Я чувствовал, как кровь скапливается у меня между пальцами. Я был мокрый насквозь. Ранка на прикушенной губе снова открылась, и кровь смешивалась со слюной, рождая темно-розовый поток. Глаза Джейд были теперь широко раскрыты, и она смотрела прямо на меня: уголки рта опущены в гримасе скорби, взгляд едва ли не обвиняющий. Она вся дрожала, дрожь проходила волнами по влагалищу, поднималась по животу до груди. Наконец-то я понял, что половину всех звуков произвожу сам. Я стонал, словно сумасшедший великан, на низкой, придушенной, приводящей в смятение ноте. Мы начали соскальзывать с кровати, мы были покрыты потом и все в крови. Мы дергались как ненормальные, и внезапно я ощутил внутренние стенки влагалища с ужасающей ясностью, будто член сделался толще раз в пятьдесят. Мы кончили, сначала Джейд, потом я. Мы обнимались, и наши голоса сливались в дикий, невыносимо одинокий крик.
Остаток ночи выпал из моей памяти. Помню легкое, почти смущенное молчание, но оно длилось всего мгновения. Джейд сказала, ей кажется, что ее кровь фосфоресцирует. В какой-то момент я расплакался, но довольно быстро овладел собой. Мы о чем-то говорили, только я не помню о чем. Просто говорили. Я начал проваливаться в сон, но потом Джейд что-то сказала. Не помню, что именно, однако звук ее голоса заставил меня лечь на нее, и мы снова занимались любовью, довольно долго. «Нет, стой, стой», – произнесла Джейд, перевернула меня и легла сверху. Она обеими руками обхватила меня за щеки, впилась мой рот долгим поцелуем, а затем любила меня очень медленно, пока мы оба не кончили. Снова были разговоры. Окна сделались ярко-серыми. Мы почти провалились в сон, словно скатившись в горную расселину. Она лежала на животе, свесив с кровати одну ногу и выставив мягкий, гладкий зад. Я вошел в нее сзади, но только когда коснулся груди, понял, что она давно спит.
Через несколько часов горничная отперла дверь и открыла ее настолько, насколько позволила цепочка. От пронзительного металлического звяканья мы оба проснулись и сели на постели. Дверь была приоткрыта на три-четыре дюйма. Мы увидели крапчатый зеленый рукав униформы горничной.
– Мы еще спим! – крикнул я.
Джейд снова скользнула в кровать. Комнату уже наполнял тусклый белый свет, и я огляделся. Мы оба были покрыты засохшей кровью. Простыни заскорузли от нее. Если бы мы не накинули цепочку, несчастная горничная вошла бы и, наверное, упала в обморок. Неподвижные, мы наверняка выглядели как жертвы чудовищного убийства. Кровь была у нас на ногах, на бедрах и на руках. Кровь была у нас в волосах и в уголках губ. Сами губы запеклись от нее.
Глава 15
Обсуждать тут было нечего. На следующий день я отправился с Джейд к зданию автовокзала и вместе с ней сел в автобус до Стоутона. Дорожная сумка Джейд раздулась, словно больная черная рыбина: вместо того чтобы оставить окровавленные простыни, мы украли их. На самом деле мы сделали это из деликатности, решив, что пусть лучше гостиница понесет небольшой убыток, чем горничная увидит заскорузлые коричнево-красные тряпки. И хотя намерения у нас были самые благие, момент, когда мы заталкивали простыни в сумку Джейд, оказался весьма двусмысленным. «Воровать из второсортной гостиницы», – покачала она головой, будто этот проступок отражал нашу сущность, нашу готовность совершать преступления, большие и малые, и нашу судьбу вечно оставаться за бортом нормальной жизни.
