Ева Модиньяни - Единственная наследница
– Что неправда? – закричал он. – Неправда, что я бы взял тебя с чужим ребенком, или неправда, что другой – отец твоего ребенка?
– Это все выдумки! – завопила она с яростью человека, раскрытого в тот момент, когда он был уже уверен, что вышел сухим из воды. Но не только это было в ее отчаянном вопле: она знала – ребенок этот от Чезаре.
– А это письмо? – Чезаре взмахнул листком, исписанным изящным, с легким наклоном, почерком Немезио. – «Моя сладчайшая любовь», – процитировал он спокойным голосом, в котором уже не было прежнего волнения. – Здесь есть все: дата, место, подробности вашей встречи в июле. – Ревность заставила его зверски страдать – это было чувство, которого он никогда не испытывал. Какая-то служанка и жалкий фигляр-циркач насмеялись над ним, Больдрани, которому не было равных.
– Послушай меня, Чезаре, – Мария лихорадочно искала выход, – я не хочу знать, что написано в этом письме. Я не хочу знать, кто тебе его дал. Но ты не имел права читать его, – добавила она, уповая на его чувство порядочности.
– Я не искал этих сведений. – Голубые глаза Чезаре отливали стальным блеском. – Но их невозможно отрицать.
– Пожалуйста, выслушай меня, я тебе все расскажу, – пообещала она, изо всех сил обнимая его.
– Я не хочу тебя больше слушать! – крикнул он, беря ее за плечи и отрывая от себя. – Я не хочу тебя больше видеть!
– Умоляю, Чезаре, выслушай меня. – Ребенок еще раз перевернулся у нее в животе и застыл, как камень: Мария почувствовала, как что-то давит внизу, и испытала болезненную схватку.
– Ты вела себя, как уличная женщина! – хрипел он, яростно тряся ее. – Ты вела себя хуже шлюхи. – Ревность и гнев исказили его черты. – Примерная экономка. Нежная Мария. Красавица Мария… – произнес он с сарказмом. – Великая шлюха! Грязная потаскуха! Решила соблазнить меня, чтобы получше пристроить своего ублюдка!
– Чезаре, – крикнула она, как раненый зверь, – этот ребенок – твой! – Вторая схватка, сильнее первой, не оставляла сомнений, что роды, ускоренные этим потрясением, уже начались.
Больдрани резким толчком отбросил ее назад, и Мария упала среди нарциссов. У нее хватило лишь сил подняться, опираясь на локти.
– Этот ребенок – твой, – почти прохрипела она мужчине, который стоял над ней с лицом гневного бога-мстителя. – Он твой, Чезаре Больдрани. Он твой, хоть ты и не хочешь это признать, и никто никогда не докажет тебе обратное. – Новые схватки разрывали ей внутренность, и Мария поняла, что она вот-вот родит, на месяц раньше срока. – Позови кого-нибудь, – сказала она едва слышно. – Твой ребенок сейчас родится. – И в этот момент почувствовала, что у нее пошли воды. – Он родится здесь, на этом поле нарциссов, но ты не увидишь, как он будет похож на тебя. Я увезу его далеко и научу ненавидеть тебя. За то зло, что ты нам причинил.
Поняв наконец, что роды и в самом деле уже начались, Чезаре бросился на виллу и позвал Аузонию.
– Мария собирается рожать, – сказал он ей. – Сделай все, что нужно. Позвони кому хочешь. В общем, займись этим.
А сам сел в машину и велел шоферу включить полную скорость, желая оставить эту женщину в своем прошлом. Он жаждал вычеркнуть ее из своего сердца, из своей памяти.
Чезаре укрылся в квартале делла Ветра, в доме Риччо и Миранды, почти потеряв контакт с внешним миром. В течение двух дней даже Пациенца не знал, где он. Но на третий день его чувство жизни возобладало. Стоило выслушать от Сибилии с сотней жизней, этой старой, как само время, гадалки, что ему сулит его будущее. И он пришел вновь в ее большую и грязную комнату, полную кошек и котов, в которой он много лет уже не появлялся. Запах кошачьей мочи по-прежнему мешался здесь с ароматом наргиле, которое старуха беспрестанно курила, а сама бессмертная Сибилия, сидящая со скрещенными ногами на шелковых подушках, все больше походила на мумию.
– Ты вернулся, парень, – сказала она, едва касаясь пальцами разноцветных карт, рассыпанных перед ней; глаза ее их уже не различали, но она распознавала, ощупывая их. Она по-прежнему звала его «парень», как и много лет тому назад, когда он пришел к ней перед тем как отправиться на войну.
– Я никогда ничего у тебя не спрашивал, Сибилия, – начал он. И это была правда. Старуха всегда сама угадывала вопросы.
– Это верно, – согласилась она, поднимая лицо и пытаясь разглядеть его своими уже совершенно слепыми глазами.
– Я пришел просто повидаться с тобой.
– Ты пришел потому, что тебя гложет ревность, – проговорила она голосом, ставшим за прошедшие годы еще более скрипучим.
– Какая ревность?
– Безрассудная и жестокая, которая пожирает тебя. Два дня назад у тебя родилась дочь.
– У меня нет никакой дочери, – возразил Чезаре.
– Ты ее оттолкнул, после того как вызвал на свет раньше срока своей яростью. Вижу дочь твою среди цветов. Цветы и слезы. Любовь и ревность. И кровь твоя на голой земле.
– Что за бред? О какой дочери ты говоришь? Старуха улыбнулась своим морщинистым лицом, собирая на ощупь колоду карт.
– Это не бред, – сказала она, покачав головой. – Я говорю о ребенке, которого ты вытолкнул из материнского чрева прежде времени.
Чезаре почувствовал, как у него сдавило в груди.
– Если девочка родилась, – сказал он, – это дочь женщины, которая обманула меня. Это ее дочь, не моя.
– Она не могла обмануть тебя раньше, чем ты любил ее. И эта дочь – твоя. Карты не лгут, а мои глаза, хоть и без света, но видят далеко. Бог накажет тебя за то, что ты совершил. Пройдут годы, прежде чем ты сможешь увидеть свою дочь. И ты будешь страдать. Таково твое наказание.
– Если это моя дочь, я увижу ее, – решил он.
– Нет, прежде пройдут годы. Вот цена, которую тебе придется заплатить за ревность, что привела тебя к тяжкому оскорблению. Теперь уходи. Мы больше никогда не встретимся с тобой.
Машина Чезаре неслышно подъехала и остановилась на площадке перед виллой. Аузония вышла ему навстречу.
– Как она? – спросил Чезаре. Он имел в виду Марию.
– Хорошо, я думаю, – ответила женщина. Ее широкое крестьянское лицо выражало глубокую печаль.
Хозяин посмотрел на нее с удивлением.
– Как это – думаю? – спросил он. – Если хорошо, так хорошо.
– Когда она уезжала, она чувствовала себя хорошо. – Глаза служанки наполнились слезами.
– Уезжала?
– Она уехала с девочкой.
– С девочкой, говоришь? – Он сразу вспомнил слова старой Сибилии, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди.
– С хорошенькой девочкой, – уточнила Аузония.
– А доктор приходил? – осведомился Чезаре.
– Да, приходил вместе с акушеркой. Но они не успели перенести ее домой. Так девочка и родилась на лугу среди нарциссов.
