Ева Модиньяни - Единственная наследница
Чиновник только и ждал этого, чтобы ввести в оборот классическую фразу из своего репертуара:
– Здесь вопросы задаю я, – заявил он с видимым удовольствием. – А вы, – сменил он тон, намекая на ее заметную беременность, – в каких отношениях вы с вашим мужем?
– Не понимаю? – Мария покраснела от негодования. Зазвонил телефон, чиновник дал ему прозвонить пару раз, небрежным жестом сорвал трубку и поднес ее к уху.
– Алло! – гаркнул он и тут же побледнел, раскаявшись в своем вызывающем тоне. – Да, ваше превосходительство, – сказал он через несколько секунд. – Нет, ваше превосходительство. – Во время пауз его маленькие тусклые глазки бегали в попытках осознать, какую же выбрать линию поведения, и начинали посматривать на Марию с явным уважением. – Она здесь, передо мной, ваше превосходительство. – Но что за чушь ему сказали эти олухи из ОВРА: конечно, не прислуга. – Слушаюсь, ваше превосходительство!
Чиновник осторожно положил трубку на аппарат. Он сразу забыл про свои болезни и попытался привести в порядок свой затрапезный серый костюм; нервно пригладил рукой редкие на почти голом черепе волосы.
– Очевидно, – начал он, поднимаясь, – мои люди, как говорится, перестарались, синьора. – Он счел за благо приветливо улыбнуться, но только ухудшил дело: уродливый стальной мост поддерживал у него во рту то немногое, что осталось от зубов.
– Похоже, они у вас плохо воспитаны, – поправила его Мария, ощутив за всем этим сильную руку Чезаре Больдрани, направлявшую того, кого чиновник безлично называл «ваше превосходительство».
– Естественно, я приму меры, – пообещал чиновник, пытаясь спасти свое лицо, хотя, будь на то его воля, он засадил бы ее в тюрьму. Эти бунтари, связанные с верхами, опаснее всех прочих.
– Я могу идти? – спросила Мария.
– Ваш… – сконфузился он, но тут же исправился: – За вами скоро приедут. Нужно уладить некоторые формальности. – Он ходил вокруг нее, виляя хвостом, как комнатная собачонка.
Чезаре Больдрани появился через пять минут, и сотрудник тайной полиции рассыпался перед ним в извинениях. Но Больдрани даже не взглянул на него. Он сразу подошел к Марии и взял ее за руки.
– Ничего не случилось, – сказал он. – Поезжай домой. Вернее, не домой, а прямо в Караваджо. На улице ждет Пациенца, он сам отвезет тебя. Ты должна успокоиться и отдохнуть. А мне нужно утрясти кое-какие формальности.
– Я спокойна, – сказала она, улыбаясь. Этот властный и уверенный человек, перед которым открывались все двери и склонялись все головы, был для нее прообразом будущего того ребенка, которого она носит под сердцем. Да, он будет Больдрани; и судьба улыбнется ему.
– Они с тобой плохо обошлись? – поинтересовался Пациенца, пока вез на своей «Изотта-Фраскини» в Караваджо.
– Нет, – ответила она. – Я бы этого не сказала. Они были невежливы, это да, и спесивы. Но почему они забрали меня?
– Они подозревали тебя в политических связях с твоим мужем.
– Они приняли меня за прислугу, – нахмурилась она.
– Да нет, – солгал он. – Они так со всеми поступают. Шикарный лимузин подкатил к вилле.
– Какими судьбами? – весело спросила Аузония, открывая Марии дверцу. И, не давая ей раскрыть рта, продолжала: – Дай-ка я на тебя посмотрю. Ага, располнела. Когда же появится малыш?
– Через месяц, – сказала Мария, – может, дней через двадцать.
– Ты хорошо сделала, что приехала сюда, – одобрила та. – Надолго останешься?
– На несколько дней, я думаю. Это мы еще не решили. – Светило солнце, и воздух был полон весенних красок и ароматов.
– Ты не устала? – в своей заботливости Аузония была готова внести ее в дом на руках.
– Нет, хочу немного пройтись. – Мария пошла по усыпанной гравием дорожке, забыв про Пациенцу.
– Я вернусь в город, – предупредил ее адвокат.
– Ой, извини, Миммо, – сказала она, остановившись. – Мой эгоизм непростителен. Я думаю только о себе.
– Кажется, этим грешат все женщины на сносях. Как видишь, я тоже в этом немного разбираюсь. – Ему бы понравилась такая жена, как эта, гордая своим материнством.
– Ты не останешься с нами? – спросила Мария.
– У меня дела в Милане. Мне очень жаль. И потом, сегодня вечером я должен ехать в Рим.
– Едешь за границу, – пошутила она.
– К сожалению. – Он любил Рим, но ненавидел министерства, по которым вынужден был там скитаться.
Когда машина Пациенцы исчезла в глубине аллеи, Мария переоделась, разобрала вещи в своей синей комнате и обошла вместе с Аузонией дом. Потом направилась прямиком на лужайку нарциссов, которую Романо разбил по поручению хозяина с большим искусством. Ее красивое платье нежным голубым пятном словно светилось на этом душистом желто-зеленом море, которое ласкал теплый апрельский ветерок.
Такой и увидел ее Чезаре, возвращаясь из города. Мария кинулась ему навстречу. Она была счастлива, как никогда, и вся светилась под этим утренним солнцем на лугу из нарциссов, с ветром в распущенных волосах. Она была счастлива подарить сына этому человеку – теперь у нее не было больше сомнений: ребенок, который должен вот-вот родиться, был именно от Чезаре.
Задыхаясь, она бросилась ему на грудь.
– Я рада, что ты здесь. – Она тяжело дышала, прижимаясь к нему, но было что-то необычное в нем, какой-то странный холодок. Она хотела прильнуть к нему, но натолкнулась на абсолютное равнодушие.
– В чем дело? – спросила она тревожно.
– Почему ты не сказала мне, что твой муж был в Милане в июле? – Этот вопрос, заданный ледяным тоном, точно удар, обрушился на нее. Ребенок резко зашевелился, и Мария почувствовала внутри боль и страх.
– Потому что ты меня об этом не спрашивал, – отпарировала она. Ветер упал, нарциссы побледнели, и не было больше аромата цветов. Небо на западе заволокло облаками.
– Я ненавижу ложь, Мария. – Лицо мужчины было бесстрастно, только шрам на щеке побелел.
– Я всегда говорила правду, – сказала она, сама поверив в собственную ложь. Пути назад у нее не было. Мохнатый шмель жужжал у нее перед лицом, но она не шевелилась.
– Возможно, я бы понял, если бы ты мне призналась, что влюблена в этого человека. – Казалось, он говорил сам с собой, готовясь сообщить решение, которое в глубине души уже принял.
– Признаваться было не в чем. – Инстинкт подсказывал ей слова.
– Может быть, – снова начал он, сделав долгую паузу, – может быть, я бы взял тебя даже с сыном от другого.
– Это неправда! – выкрикнула она с отчаянием.
– Что неправда? – закричал он. – Неправда, что я бы взял тебя с чужим ребенком, или неправда, что другой – отец твоего ребенка?
– Это все выдумки! – завопила она с яростью человека, раскрытого в тот момент, когда он был уже уверен, что вышел сухим из воды. Но не только это было в ее отчаянном вопле: она знала – ребенок этот от Чезаре.
