Пожалуйста, не уходи (ЛП) - Сальвадор Э.

Так они и поступают. Молчат и ведут себя так же, как в любой другой день. Но это не меняет того, что я чувствую. Я не могу спрятаться или отогнать черную тучу, собравшуюся над головой. Но очень стараюсь: улыбаюсь, играю роль, смеюсь, делаю все необходимое. Это все равно не помогает, потому что, оказавшись в раздевалке после тренировки, настигает осознание, насколько же я все-таки опустошен.

Закрывая глаза, я тру виски и дышу: вдох-выдох.

— Бьюсь об заклад, ты счастлив, а? — сзади доносится снисходительный голос Брайсона.

— Не сейчас, — я хватаю вещи, чтобы пойти в душ, но он явно решил вывести меня из себя, потому что, когда поворачиваюсь, Брайсон приближается.

— Думаешь, ты лучше. Ты просто...

Я стискиваю зубы, сжимаю ладони кулаки, но не ударяю его. Я обещал тренеру, что не стану.

— Не знаю, что ты несешь, но уйди с дороги.

— Любую. Ты мог выбрать любую девчонку, но предпочел Джози? Из всех возможных вариантом именно ее? — его ноздри раздуваются, и по лицу пробегает тень мрачной злобы.

— Ради всего святого... — я сжимаю переносицу. Вдох и выдох. — Отстань.

— «Отстань», — сухо передразнивает он. — Наверное, ты счастлив, а? Крутишь ею перед мои лицом. Живешь с ней. Выставляешь на всеобщее обозрение. Можешь...

— Мы расстались! — давление в груди расползается по всему телу. Пальцы сводит, ими трудно двигать. — Мы не вместе! — я делаю короткий прерывистый вдох. — Я не живу с ней! — почему здесь так душно? — Я не знаю, что, черт возьми, тебе от меня нужно! — в ушах звенит, руки дрожат. — Я не... — почему перед глазами все плывет? Я зажмуриваюсь, открываю глаза, но способен разглядеть лишь туннель. — Я не... — почему я не могу дышать?

В груди нарастает острая боль. Боже, как больно. Реально, черт подери, больно.

Я ухожу, или кажется, что ухожу? Я иду, я двигаюсь.

Нет.

Прекрати!

Все болит.

Я не могу дышать.

Моя грудь... легкие судорожно расширяются, но не вбирают воздух. Они что, отказали? Почему они не работают?

Мое лицо. Я не чувствую его. Почему я не чувствую собственного лица? Лицо. Грудь. Почему ничего не работает? Я умираю?

Ноги подкашиваются при каждом шаге. Мне нужно сесть. Мне нужен воздух.

Я не могу дышать.

Ты делаешь меня счастливой.

Я падаю. Не хочу, но падаю. Не понимаю, что делаю.

Я принимаю ноги к груди, ладонями затыкаю уши, но звон не прекращается.

Откуда этот шум?

Почему я не могу дышать?

— Уведите... всех...

Крики. Кто кричит?

— Прочь!

Я ничего не вижу. Я потею? Хватит потеть!

Я всегда думаю о тебе.

Все кружится. Мысли мне не принадлежат. Я ничего не контролирую. Я потерян. Жарко. Я умираю?

— Я не могу... — такое чувство, будто меня душат, настолько больно. Я не знаю, вышли ли слова наружу.

Я раскачиваюсь взад-вперед, зажимая уши. Шум неумолим.

— ...больно, — выдыхаю я и делаю крошечный вдох, от которого голова лишь сильнее начинает кружиться.

— Эй, Спарки. Ты в порядке, — тренер? Когда он успел подойти? Я не вижу его. Вокруг темнота. Почему я его не вижу? — Ты в порядке, Дэнни.

— Я... я... умираю...

— Ты не умираешь, — он осторожно отнимает мои руки от ушей и сжимает их. — Ты в порядке. Просто дыши вместе со мной, хорошо? Вдох, вот так, — мягко командует он. — Затем выдох, правильно. Дыши вместе со мной.

Я пытаюсь, но становится лишь больнее. Все сильнее нарастает и внутри все будто пронзается миллионом игл.

— Дэнни, у тебя получается. Дыши.

— Я... не могу...

Я знаю, что сможешь, но не со мной. Нужно, чтобы ты отпустил меня.

— Можешь. Ты уже это делаешь.

Его лицо проступает из тумана. Размыто, но я вижу его.

— У тебя паническая атака. Ты в порядке, Спарки. Нужно, чтобы ты дышал, хорошо? Ты сможешь. Просто дыши, — снова говорит он так же мягко, как в первый раз.

— Я... не умираю? — я плачу? Чувствую, как горячие капли текут по лицу. Я насквозь мокрый от слез и от липкого пота.

— Нет, нет. Ты не умираешь. Ты в порядке. Это была паническая атака, — его лицо становится немного четче: тренер сидит передо мной на корточках, все еще сжимая руки. — Но я с тобой, ясно? Я с тобой. Продолжай дышать, хорошо? У тебя отлично получается.

Я пытаюсь кивнуть, но шея будто одеревенела.

— Извините, — хрипло выдыхаю я, сгорая от стыда.

— Никогда не извиняйся, Спарки. Всякое бывает, и иногда это «всякое» от нас не зависит, — он садится рядом, обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Я не знаю, что делаю, — я задыхаюсь от рыданий, а пустота в груди жжет. Не понимаю, как может жечь то, чего нет.

Стоит нечеловеческих усилий просто существовать. Какой в этом вообще толк? Зачем я продолжаю пытаться?

— Не знать совершенно нормально. Мы во всем разберемся вместе, ладно? — в его голосе столько надежды, что я на секунду в это верю, пока та не ускользает сквозь пальцы. — Нужно, чтобы тебя осмотрел врач, а там видно будет, хорошо? Но с тобой все будет в порядке, Дэнни. Обещаю, будет.

— Дэнни? — тихо зовет Пенелопа, входя в мою комнату.

Я вцепляюсь в одеяло, зарываюсь глубже.

— Я в порядке, Пен, — я закрываю глаза, голова раскалывается. — Тебе не обязательно здесь находиться.

Она бросается ко мне. Я не открываю глаза, но знаю, что Пен сидит рядом и наверняка смотрит на меня с тревогой.

— Не говори, что все в порядке. У тебя было две панические атаки. Это не «в порядке», — она наклоняется ко мне и заключает с крепкие объятия. — Не быть в порядке совершенно нормально. Не стыдись этого.

— Грей рассказал? — вечно он не держит язык за зубами.

— Неважно, кто рассказал. Ты не в порядке. Хочешь, я позвоню маме с папой? Мы можем поехать домой и...

— Нет. Не хочу, чтобы ты им звонила. Не хочу, чтобы они об этом знали.

— Но они должны знать. Особенно сейчас, в...

— Годовщину Эдриана, я знаю! Но не хочу, чтобы они знали. Не хочу, чтобы волновались из-за ерунды.

Я сбрасываю руку Пен и сажусь, с раздражением проводя пальцами по волосам. Выражение не лица искажается от боли, когда та вглядывается в мое. Я знаю, что выгляжу ужасно. Успел словить странные взгляды товарищей по команде, когда наконец собрался с силами и поднялся.

Мы с тренером Д’Анджело сидели на полу почти полчаса. Я бы и дольше просидел, но доктор Эмерсон, командный врач, захотел провести дополнительный осмотр, да и мне нужно было помыться.

Он наговорил кучу всего. Паническая атака, обезвоживание, депрессия, стресс, тревожность, медикаменты и еще много чего, но я то возвращался, то вновь погружался в раздумья.

В какие-то моменты видел, как отделяюсь от собственного тела. Хотел вернуться обратно, втиснуться, но не мог. Просто смотрел со стороны. А в другие слышал, что он говорит, но не мог ничего осознать.

Часть меня оторвалась от тела, а другая смотрела, как эта оторвавшаяся часть балансирует на краю. Я ничего не чувствовал.

Просто был там.

Мне сказали не играть в сегодняшнем матче и в предстоящие выходные. Еще недавно я бы воспротивился. Хотя бейсбол порой заставлял меня чувствовать вину, он был одной из двух вещей, которые придавали жизни смысл.

Теперь, когда нет и этого, меня могут выгнать из команды, на что, честно говоря, все равно.

— Это не ерунда! — она хватает меня за руку. — Речь о твоем здоровье. Ты важен, Дэнни, и мне надоело, что делаешь вид, будто все нормально. Я знаю, с тех пор как Эдриан...

— Папе все равно. Он делает вид, что волнуется, но это не так. Ты же знаешь. Он винит меня в случившемся с Эдрианом. Ты была там! Слышала, как он это сказал. С чего бы ему вдруг стало небезразлично, если все это время было плевать?

Мы были в старшей школе. Он в девятом классе, я в десятом. Весенние каникулы. Один из родителей друга из бейсбольной команды пригласил нас с Эдрианом поехать на пляж. Сначала папа с мамой не разрешали. Им никогда не нравилось, когда мы ночевали вне дома, а уж уехать на целую неделю совсем недопустимо. Но в конце концов мы их уговорили, да и родители друга тоже просили. Они сомневались, но установили правила, которые мы поклялись соблюдать. Заставили меня, как старшего, пообещать заботиться о нем, следить, чтобы Эдриан не натворил глупостей и не вел себя безрассудно.