Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Когда-то Нейтан очень хотел выжить не только из-за чувства ответственности, а еще чтобы… поменять свою жизнь. Почувствовать, каково это, быть счастливым. Иметь семью, о которой ты мечтал.

Как сейчас иметь такую семью? Просто смириться с тем, что её никогда не будет?

Тогда зачем он вообще выжил?

Разве Эмме теперь не будет лучшее без него? Без него, но с человеком, которого она сама полюбила и выбрала. Который стал её решением, в отличии от детдомовского отщепенца, который умеет только таскать пирожки и картонно улыбаться, строя из себя мастодонта справедливости и морали. Кому Нейт такой нужен? Еще и как предатель. Злой, высокомерный, жестокий, который осмеял её чувства, растоптал. Превратил в дорожную грязь. Зачем он теперь? Его отпустили, всё.

И прямо сейчас ему хотелось сдохнуть на операционном столе. Кто знал, что нелюбовь — это так больно? Даже не ненависть, а нелюбовь. Ненависть, хотя бы, сильное чувство, которое далеко от равнодушия.

«Она будет с тобой только если у неё отсохнут ноги!!!» — пульсировало в голове. «Был бы рядом с твоей Эммой еще хоть один мужик, ты бы ей не сдался. После того, что ты отжег, ты — не конкурент никому».

В коридоре послышался тихий, жуткий, горький смех. Что делать, если завтра Фастер решит собрать вещи? Удерживать её силой? Уговорами? Проследить за её новым жильем, и наведываться в гости с кастрюлей супа или салата? А что если она просто не откроет? И пошлет подальше, туда, куда он однажды хотел уйти. Сердце рвалось на части, земля уходила из-под ног. Его не хотят прощать, обнимать, принимать обратно. Ей не сдались его букеты. Его еда, игрушки, печенья и массажи. Она хотела каблуки. И, на данный момент, наверно, все.

«Ты уже самая красивая» — тихо повторял Нейт, опираясь спиной на холодную деревянную дверь. Не оставляло чувство, что сквозь стену не пройти, как не пытайся. Но был ли у него выбор?

Нет.

«Я всю жизнь буду тебя ждать».

* * *

Эмме казалось, что один только внешний вид зала заставлял её ходить дольше и лучше. Формировалась красивая походка, от спорта ноги больше не были похожи на тугие спицы, а выглядели более гармонично и эстетично. Ей впервые за жизни начинали нравится свои ноги, как и свое отражение в зеркале. Она больше не походила на костлявого анорексика, немного более развитый мышечный каркас делал свое дело. Как эстетическое, так и силовое.

— Ну что, как настроение, мисс Фастер? — Даглас довольным взглядом наблюдал еще один проход по ковролину. — Еще немного, и можно на ковровую дорожку. Не думали о карьере модели, скажем?

— Я слишком взрослая для модели. — Девушка потупила глаза. — Там вроде от шестнадцати до восемнадцати лет берут.

— Отнюдь. С учетом новых норм телесного подиумного разнообразия, вы можете участвовать в фотосессиях хоть в шестьдесят, хоть семьдесят, если достаточно ухаживаете за телом. Прогресс не стоит на месте.

— Значит, у меня еще есть время подумать. — Фастер хитро улыбнулась…

…и тут же поежилась. Из головы никак не шел ночной кошмар, хотя девушка пыталась задвинуть его на задворки сознания. Плохо получалось.

— В чем дело, Эмма? — Блеснули стекла очков. Доктор поднялся с лавки, захлопнул блокнот и сунул в карман. Лицо казалось безучастным, но подозрительным и даже слегка раздраженным. — Откуда нервный смех, отвод глаз? Вы что, меня… боитесь после всего?

— Нет, Майрон… ты чего? — Вновь нервный смех, который девушка тут же одернула. По спине поползли мурашки, когда мужчина начал приближаться.

— В чем причина вашего страха? Какая из частей моей личности является неприемлемой для вас?

— Что? — Она нервно сглотнула. — Никакая. Я уже вам сказала, что меня не отпугивают ваши пристрастия, или же подработка в морге. Вы все еще мой доктор.

— Вот и славно. — Стальной взгляд теплел. — Вы… не представляете, сколько раз меня по жизни поднимали на смех из-за моих хобби или устремлений. Сколько раз от меня шарахались друзья, когда узнавали чуть больше, чем… предусматривала норма. Я устал. Я пришел к тому, что у меня не то что нет семьи, но и тех же пресловутых друзей. И кого мне винить в этом? Себя? Такого странного-неприемлемого-отталкивающего, или людей, которые отказываются понимать то, что вываливается из их картины мира?! — Казалось, мужчина на секунду потерял контроль над эмоциями, однако, тут же себя одернул и вновь мягко, привычно улыбнулся. — Извините. Просто будет грустно, если единственный важный для меня человек тоже меня отвергнет.

— Майрон. — Фастер медленно подняла брови, сочувственно глядя на доктора. В горле сбивался ком, тело охватывал то стыд, то печаль. — Ты… не страшный. Не противный, не странный. Любому человеку… нужен человек. Любому нужен кто-то, кто его поймет, не осудит. Сходит с ним в бар вечером, или кафе. Я… тебя не осуждаю. И не осужу. Ты один из самых необыкновенных людей, которых мне доводилось встречать, спасибо тебе. И мне бы не хотелось… чтобы наше общение кончалось.

— Я очень рад это слышать. — Молодой человек вновь мягко, но теперь уже искренне улыбнулся. — Очень рад.

Эмма с грустью кивнула. Нечто подобное в своей жизни она уже видела, ведь у злого отщепенца Нейта тоже никогда не было друзей. От него шарахались, его проклинали, ему желали зла, оттого что он такой напыщенный моралист. Даже к тридцати годам Штайнер не обзавелся друзьями, кругом его общения всегда была Фастер и, иногда, Элис Ванэйк, когда хотела заработать быстрых денег. И все же это не дружба, даже близко.

Мир словно был полон печальных одиночеств. Кого-то отвергали из-за необыкновенного призвания, кого-то из-за извращенных нравственных устремлений. «Не такие как все» были сплошь и рядом.

И при этом каждому человеку приходилось тратить столько сил, чтобы не быть таким, как все. Как будто быть странным — плохо, а быть обывателем — еще хуже. Кому-то бремя, кому-то счастье. Правда… по-настоящему «не таким, как все» никогда не было просто жить. Их осуждали и гнали, Эмма знала это, как никто другой. Как непосредственный член группы «особенных» из-за слабого тела.

Таким, как Нейтан или Майрон не было места на обыкновенной встрече «нормальных» людей. Быть по-настоящему необычным — проклятие. И так уж вышло, что Фастер попадались такие люди.

Она всегда была им нужна.

* * *

— О, мистер Штайнер! Давно вас не видела!! И мисс Фастер тоже, у вас там все нормально? Все живы-здоровы? — Румяная женщина в целлофановых перчатках сильно оживилась, поправляя цветы на наружных подоконниках, когда мимо прошел один из самых частых посетителей.

— Да, да, спасибо. Она... просто приболела. Я передам, что вы ее спрашивали. — Нейт натянуто улыбнулся и поднял брови.

— О, бедная. и так еле ходит, ещё и болячки. — Продавщица вздохнула.

— Она… уже намного лучше ходит. Старания приносят свои плоды. Скажите, есть сегодня слоёные конвертики со сгущенкой? Я бы взял ей. — Мужчина опустил глаза.

— О нет, жаль, но сегодня нет. Их привозят по вторникам и пятницам, а разбирают чуть ли не в тот же день.

— Да, жаль. — Лицо становилось печальным.

— Ну а как вы там? Жениться-то ещё не надумали? — Хорнсби лукаво прищурилась, заведя руки за спину.

— Жениться? — Штайнер замер.

Жениться. Стоять в костюме, чувствовать запах цветов и шум гостей. Смотреть на нее. В белом платье. Возможно, кружевном, а, возможно, из лёгкой органзы. У нее чуть-чуть поднималась бы фата, которая скрывала румянец. Светлые глаза.

Затем услышать «да». Надеть на хрупкий палец кольцо... Может, с жемчугом. А, может, с парой бриллиантов. Стать... Мужем. Официальной второй половинкой. Самым близким. Самым...

Нейт чувствовал, как тяжело в груди билось сердце. Как учащалось дыхание само собой. Невеста. Жена. Потом банкет. Или, может, тихое празднество. Первая брачная ночь. Ночь любви, близости, доверия, удовольствия. Ночь принадлежности друг другу. Ночь, когда она его.

Медовый месяц. Когда каждый закат он сможет ощущать тепло ее тела. Прижимать к себе. Ласкать. Лезть. Сможет... Овладеть. Любимой женой. Женщиной, которая будет ему принадлежать. Вся. Без остатка.