Людмила Маркова - Небо любви
— Я не возражал бы каждое утро слышать от тебя эти слова, детка, потому что очень сильно тебя люблю, — касаясь пальцами ее губ, серьезно сказал Волжин. — А теперь произнеси мне их вслух, эти слова, ведь я так давно их не слышал от тебя. Может, я бываю немного грубоват, порой неуравновешен и не понимаю сложной гармонии тонкого мира, в котором ты обитаешь, но одно я знаю, что без тебя погибну. Выживу, конечно, но буду жить, как робот, загрузив себя работой и отойдя от всего земного и неземного, чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать…
— Что ты говоришь такое, Стас! Я же люблю тебя, — прошептала Юлька и заплакала.
— Господи, как же ты живешь с таким нежным сердцем, детка. Я все для тебя сделаю, все, что хочешь. Только не плачь. Я бывал жесток к тебе, часто не понимал, настаивал на своем. Прости меня. Ты не только женщина, ты человек со своими принципами, взглядами, интересами. И нужно с этим считаться. Я это понял. И не надо больше на меня дуться. Я только одного не переживу — если ты сломаешь себя на этой каторжной работе.
— Стас, не мучай себя. Давай обсудим это позже, не сейчас.
— Да, конечно. Прости.
Волжин снимал с нее невесомые покровы, и в душе его поднималась волна неведомой прежде тихой нежности. Ее тело не вызывало былой страсти, а представлялось ему произведением искусства. В нем было все — и горячий шелест лета, и лазурь небес, и свежесть весенней листвы, и багряные краски осени. Она словно сошла с полотна великого маэстро, выписанная фантастическими красками и полная сокровенной тайны, которую он стремился постичь.
— Стас, — шептала она, пробегая легкими руками по его жестким волосам, — я счастлива.
Сонечка с каким-то отрешенным видом и словно наклеенной улыбкой на лице навещала родственников, друзей, знакомых. И если бы те, кто знал ее очень близко, присмотрелись внимательно к Сонечке, то увидели бы в ней признаки внутренней борьбы между жизнью и смертью. И та, что в белом саване, постепенно наступала и пядь за пядью отвоевывала пространство, некогда принадлежащее той, что заразительно смеялась и озаряла все вокруг своим радостным светом.
— Юля, у меня к тебе просьба. Поехали со мной на родительскую дачу в Подмосковье. Я хотела бы пообщаться с тобой наедине, в тишине, среди сугробов и безмолвия, — попросила Соня, как только вернулась из Геленджика, где навещала свою бабушку.
Юльке показалось странной ее затея, но она приняла предложение подруги.
— Стас, я поеду с Сонечкой на дачу. Она, кажется, совсем не в себе. Я должна ее поддержать.
— Я отвезу вас.
— Я сама, Стас.
— Не надо, детка. Дорога очень сложная. Да и за городом может возникнуть необходимость расчищать снежные завалы. Я тебя не представляю с лопатой.
— Но Соня хотела побыть одна!
— Я отвезу вас и сразу уеду. А потом приеду за вами, когда скажешь. Кстати, когда заканчивается твой отпуск за свой счет?
— У меня еще есть три дня, — грустно улыбнулась Юлька.
Стас купил для подруг хорошего испанского вина, фруктов и всякой разной закуски и, оставив их вдвоем, умчался в Москву. Впереди у него было масса работы, которую он теперь выполнял легко и весело. Душа его просто светилась покоем и благополучием. Единственное, что волновало его, это какое-то отчаянное выражение лица Сонечки. С таким выражением идут под пули.
Подруги долго говорили о жизни, вспоминая свое детство, юность, любовь. На какое-то мгновение в глазах Сонечки появился радостный и веселый блеск и вдруг мгновенно потух.
— Юля, как ты считаешь, там, на небесах, душа Луиджи сможет встретиться с моей душой?
— Наверное, — удивленно взглянула на подругу Юлька, и тягостная страшная мысль мелькнула в ее голове.
— Вот и ты не уверена. А я ведь только и живу тем, что мы когда-нибудь встретимся и воссоединимся в вечности. Но это такие сложные, тончайшие и недоступные нашему пониманию миры, что мне кажется, нам никогда не разгадать их тайну. Тайну знает только тот, кто ушел. А ведь мой муж ушел сам, добровольно, и это мучает меня. Ведь мы можем там не встретиться.
— Вы обязательно встретитесь, только еще нескоро. Сейчас не думай об этом. Ты должна жить.
— Я должна была видеть вас со Стасом счастливыми. И теперь, когда вы соединены узами неба, я спокойна. Юля, я что-то чувствую ужасную слабость. Очевидно, простыла, нос заложило. Не смогу, наверное, заснуть с заложенным носом. Здесь есть аптека недалеко.
— Я схожу, Сонечка. Я сейчас же пойду и куплю тебе лекарство.
— Подожди минутку. Я хочу тебе сказать, что твоя свекровь была права, говоря о том, что истина в любви. Береги Стаса, люби его. И подумай о том, чтобы оставить свою работу. Ведь он так хочет этого. Так за тебя переживает.
— Об этом мы поговорим позже, Соня. Иначе я в аптеку опоздаю.
— Ты обещаешь подумать об этом? — крикнула вдогонку Сонечка.
Соня машинально вымыла полы, загасила камин, выключила свет и пошла по направлению к железнодорожному полотну. Она аккуратно села на рельсы, закрыла глаза и ждала, спокойно ждала приближающуюся электричку. Сквозь белую метель машинист не сразу заметил женскую фигуру, сидящую на рельсах, а когда заметил, то отчаянно рванул тормоз и дал длинный гудок. Но было поздно.
Возвратившаяся из аптеки Юлька услышала страшный, беспрерывный, трубящий о несчастье гудок поезда и, сразу все поняв, побежала к железнодорожному полотну. Глаза Сонечки еще какое-то мгновение оставались живыми, но уже помертвевшие губы с трудом прошептали: «Я всех вас люблю». Ее отлетевшая душа теперь стремительно мчалась навстречу добрым рукам Луиджи, протянутым к ней.
— Соня, родная. Не умирай. Нет! Нет! Этого не может быть! — кричала Юлька, обнимая холодеющее тело.
Окровавленные, отрезанные ступни, отброшенные в сторону, заметало снегом. Юльку сотрясали рыдания, и ее слезы, не успевая скатываться, замерзали на щеках.
К ним спешили люди, потрясенные, испуганные. Мчался изо всех сил машинист, раздавленный, сломленный. Бежал пожилой доктор, задыхающийся и понимающий, что помочь уже не сможет. Но все же бежал.
— Это были беззаветно преданные друг другу люди, способные на глубокие чувства. Любовь их была даже не человеческой, а лебединой. Теперь они воссоединились в вечности, встретились два лебедя на небесах и поют нам свою песню, — сказала Юлька, бросая в могилу ком земли.
— Тебе уже сегодня узнавать свой рейс? — спросил Волжин, с нервозностью поглядывая на телефон.
В последнее время Юлька была особенно ласкова с ним, поражая его своим спокойствием. Ее зеленые глаза сияли каким-то глубоким внутренним светом. Ему очень хотелось, чтобы Юлька всегда оставалась такой же светящейся и прозрачной, как сейчас. И чтобы каждое утро она просыпалась в его объятиях.
