Наталья Нестерова - Испекли мы каравай (сборник)
— Вы, конечно, извините, — Катенька просунула голову в комнату, — но эта женщина дерет там нашу дверь.
Борис тихо застонал и отпустил Татьяну.
— Леди Макбет недобитая, — ругался он, выходя из гостиной.
— Боря! Осторожно! — крикнула вдогонку Татьяна. — У нее пистолет!
— Что? — оглянулся Борис. — Пистолет? Откуда? Бред какой-то!
Пилочкой для ногтей Галина исступленно полосовала обивку на двери Татьяны. Выдирала из прорех ватин, швыряла его на пол и выла от бешенства.
Она слегка отлетела в сторону, когда Борис открыл дверь и появился на площадке. Вырвал у нее пилочку, отшвырнул в сторону и дальше повел себя очень странно. Поднял ей руки и стал охлопывать под мышками, по бедрам, развернул к себе спиной и снова охлопал от плеч до колен. Словно преступника обыскивал перед тюрьмой. Он взял ее сумочку, расстегнул защелку и вывалил содержимое на ступеньки, внимательным взглядом все обследовал и сгреб обратно.
— Бред! — повторил Борис.
Он отдал сумочку Галине, быстро застегнул пуговицы на ее дубленке, нахлобучил ей на голову капюшон и потащил вниз по лестнице.
— Не вздумай закатывать истерики! — пригрозил он. — Если откроешь рот, я затолкну тебя в сугроб и буду охлаждать, пока не успокоишься. Поняла? Я не шучу!
Галина поверила: он не шутит. Всегда был спокоен и понятен, в последнее время как с цепи сорвался. Злобный волкодав!
Но с другой стороны! Не оставил ее, идут вместе, он крепко держит ее за локоть.
Борис не стал ловить такси. Они будут два часа тащиться в пробках, и в машине Галина может распоясаться, а в метро вряд ли станет устраивать сцены.
Он молча конвоировал жену всю дорогу, и она тоже не пыталась завести разговор. Заплакала уже в двадцати метрах от их подъезда. Он держал ее под руку, но не подумал сбавить шаг, Галина не поспевала за ним и унизительно семенила рядом, поскальзываясь, чуть не падая.
Им встретилась соседка, встревоженно спросила, не случилось ли какое несчастье. Борис только кивнул. Не рассказывать же о котике в духовке.
В лифте рыдания Галины набирали обороты, звук усиливался. А Борис думал о том, что одни и те же человеческие эмоции могут вызывать полярные реакции. Его сердце всегда превращалось в воск при виде и звуке женского плача. Галина часто добивалась желаемого, включая свои голосовые связки и слезы. Если приходилось наказывать Тоську, то ее слезы рвали Борису душу. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к дочери, утешить ее и попросить прошения. Но сейчас на плач Галины его сознание отзывалось лишь глухим раздражением.
Он думал привезти ее домой и тут же уйти. Но бросить женщину, которая обессиленно упала на тумбочку для обуви и заходится в рыдании? Это было бы апофеозом жестокости, которую он над ней сегодня совершил.
Сквозь слезы Галина то выкрикивала проклятия, то просила прощения, то клялась в любви, то обвиняла его. В ее возгласах настойчиво повторялось одно слово — «правда»: я правда тебя люблю, ты правда ошибаешься, я правда все прощу, ты правда все прости…
— Ты хочешь знать правду о нашей жизни? — спросил Борис. — Хорошо, давай поговорим.
Он помог ей подняться, снять дубленку, разделся сам. Отвел в ванную и вымыл ей лицо, промокнул полотенцем. Его заботу Галина восприняла как обнадеживающий знак.
Они прошли на кухню и сели за маленький обеденный столик.
— Успокоилась? Хорошо, — кивнул Борис. — Итак, мы с тобой докатились до ручки, то бишь до правды. Первые месяцы после свадьбы ты постоянно спрашивала меня: женился ли я по большой любви или из-за ребенка? Так вот — я тебе врал. Я женился, потому что ты была беременна…
Закончив говорить, он испытывал чувство гадливого презрения к себе, смешанного с облегчением, — словно после длительного промывания желудка.
У Галины в который раз за день эмоции взлетели до пика ярости.
— Я тебя ненавижу! — прошипела она. — Мерзавец! Ты мне жизнь испоганил! Немедленно забери свое заявление из суда! Это я! Я подаю на развод! Понял?
Борис согласно кивнул. Для него не важно, чей иск удовлетворят, главное, чтобы удовлетворили.
Он вышел на улицу, вдохнул морозный воздух и понял, что не хочет ехать к Татьяне. По причине вполне прозаичной — с ней нельзя напиться. Купить водки, немного закуски — и к Сергею, которого прятали в общежитии аспирантов МГУ, пристроив туда на жительство и временную работу вахтером.
* * *После звонка Бориса, который справился о самочувствии Татьяны, поинтересовался, покупать ли ему липкую ленту для пеленания, и, извинившись, сказал, что должен навестить Сергея, ей позвонила Лена-Киргизуха.
— У нас на работе есть одна женщина, у которой сестра в какой-то студии… в общем, жена Бориса готовит против тебя какой-то демарш.
— И давно ты об этом узнала? — притворно ласково спросила Татьяна.
— Недели две назад.
— И молчала! — воскликнула Таня. — Подруга называется! Ты им сказала, что меня Лахудрой зовут?
— Нет, конечно. — Звук протяжного зевания. — Это и так видно невооруженным глазом.
— А знаешь ли ты, что сия особа заявилась сюда и изрезала нам всю обивку на двери?
— И личико тебе? — с легкой тревогой спросила Лена.
— Есть немного, — соврала Таня.
— Ничего, — философски заключила Лена, — ты жива и, судя по голосу, бодра. За муки Борис тебя еще крепче любить будет. А шрам такой на роже для мужчин всего дороже.
* * *Татьяна попросила Катеньку не рассказывать домашним о случившемся инциденте: мол, дверь исполосовали хулиганы. Но Катенька, конечно, проболталась Павлику.
Он утром вышел на кухню и недовольно скривился:
— Мама, вокруг тебя какие-то постоянные собачьи свадьбы, шекспировские страсти и бандитские разборки.
Татьяна хотела сказать, что бандитскими разборками она как раз ему и обязана, но, поскольку по другим статьям у нее оправданий не было, она переменила тему:
— Почему я каждое утро встаю в полседьмого и готовлю тебе завтрак, в то время когда у тебя есть невеста, почти жена?
* * *Обязанности полковника Российской армии Сергея Руднева, временно исполняющего функции дежурного вахтера, заключались в том, чтобы проверять пропуска у проживающих в общежитии аспирантов и старшекурсников, а у гостей брать документы, удостоверяющие личность, и вместе с пропуском проживающего прятать в стол. После одиннадцати вечера гости были обязаны выметаться вон.
Вначале швейцарская жизнь вызывала у Сергея раздражение, как и телевизионные программы, которые он смотрел целыми днями по маленькому телевизору, стоящему на его вахтерском столе в проходной. Ему не доставляло удовольствия выдирать из кроватей полуголых девиц после одиннадцати и отбиваться от попыток залетных кавалеров подкупить его.
