Пенни Винченци - Злые игры. Книга 2
— Должен наконец тебе признаться. Я импотент.
Комната вокруг Вирджинии закачалась и куда-то поплыла; она изумленно посмотрела на него, потом откинулась назад, на подушки, инстинктивно всем телом отстраняясь от него, словно боясь коснуться, и с такой же быстротой отстраняясь от него и всеми своими чувствами.
— Я… я не понимаю.
— Я импотент, — снова повторил он.
Она села на постели, дотянулась до бокала с шампанским, взяла его. Выпила, чувствуя, как алкоголь переходит в кровь и успокаивает ее, вселяет в нее уверенность. Комната перестала плыть и встала на место, ощущение кошмара ненадолго ушло. Она протянула бокал.
— Можно мне еще?
— Конечно. — Он налил ей, потом себе, потом натянул на себя пижаму; больше она уже никогда в жизни не видела его обнаженным.
— Прости меня, — опять повторил он. — Мне очень, очень жаль.
Вирджинию передернуло. Тело ее, лишь несколько минут назад такое жаркое, преисполненное желания, вдруг сразу словно зачахло, ее зазнобило, как от холода.
— Ты замерзла, — проговорил он, — на, надень халат.
— Спасибо. — Она набросила халат на плечи, натянула на себя лежавшее на кровати покрывало. Зубы у нее негромко стучали.
— Дорогая. Дорогая моя… — Александр сделал движение в ее сторону; она поспешно отодвинулась.
— Не надо. Не прикасайся ко мне.
— Извини.
Наступила долгая тишина. Потом она попросила:
— Пожалуйста, ты бы не мог открыть ставни?
— Конечно.
Комнату залил теплый золотистый свет; Вирджиния молча смотрела в окно, на голубое небо, на мелькающих в воздухе чаек. Она прикрыла глаза, потом открыла их снова, как бы усилием воли отгоняя от себя кошмар. Но он не уходил. Александр сидел на постели и смотрел на Вирджинию, на лице у него были написаны нежность и озабоченность. Вирджиния почувствовала, что готова вот-вот впасть в паническое состояние, и постаралась задавить в себе его приближение. С большим трудом она заставила себя взглянуть в глаза Александру и проговорила:
— Полагаю, тебе бы стоило все объяснить.
— Попытаюсь. — Он поерзал, устраиваясь поудобнее, дотянулся до блюда с клубникой, предложил ей. Она отрицательно помотала головой: ей стало не по себе при мысли, что он считает ее способной что-то есть, жевать в такой момент.
— Даже не знаю, как начать, — сказал он. — Это так трудно.
— Для меня, в общем-то, это тоже не очень легко, — ответила она.
— Конечно. Конечно нелегко.
— Давай я буду тебя спрашивать.
— Хорошо.
— Сколько уже у тебя, как давно ты уже знаешь, что ты?..
— Импотент? Уже несколько лет. А в определенном смысле, пожалуй, знал всегда. Ну или по крайней мере с тех пор, как должен был бы начать жить нормальной жизнью.
— Значит, ты пытался вступать с кем-то в связь?
— Да. Господи, конечно пытался. Много раз. Но у меня никогда ничего не получалось. Никогда. Или, по крайней мере, не получалось в тех случаях, где с моей стороны было какое-то чувство, какое-то уважение.
— Но, Александр, ты…
— Да?
— Ты же как будто хотел меня. Целовал меня, обнимал, вот только что, ты же, о боже! — Она откинулась на подушку, стараясь сдержать готовые хлынуть слезы.
— Конечно, я хочу тебя. Я считаю тебя самой прекрасной и желанной женщиной, какую мне доводилось видеть. Я страшно хочу тебя. И люблю тебя. Очень важно, чтобы ты это понимала, Вирджиния. Я тебя очень сильно люблю.
— Перестань, ради бога. — В ее голосе впервые послышался гнев. — Как ты можешь говорить о любви? Как можно было поступить подобным образом с человеком, которого любишь?
— Попробую объяснить. Как сумею. Но прежде всего ты должна постараться поверить, что я действительно, в самом деле люблю тебя. Ты именно та женщина, с которой я хочу прожить всю свою жизнь. Ты добрая, нежная, умная, чуткая. Я влюбился в тебя сразу же, в тот же самый день, когда впервые увидел, прямо там, за обедом. И с того самого дня хотел, чтобы ты вышла за меня замуж, стала бы моей женой.
— Но…
— Вирджиния, не надо путать импотенцию с отсутствием желания, это разные вещи. Я испытываю огромное желание. Все мое тело чувствует это желание, временами даже демонстрирует его. Но… — Он посмотрел на нее, в глазах его стояли слезы; потом он опустил голову. — Я вот смотрел на тебя, когда ты тут лежала, и испытывал почти невыносимое желание. Мне было так приятно обнимать тебя, так хотелось любить тебя. Но я знал… ну, прости меня. Это единственное, что я могу сказать.
— А ты пробовал как-то лечиться?
— Господи, Вирджиния. Конечно пробовал. Я обращался к врачам, к психиатрам, к психоаналитикам, сексологам. Я испробовал электротерапию, просто терапию, психотерапию. С тех самых пор, как я все понял, с того момента, когда я впервые попытался переспать с девушкой, — с того времени я пытался как-то вылечиться.
— И сколько тебе тогда было лет?
— Шестнадцать. — Он взглянул на нее и виновато улыбнулся. — Я был еще очень молод. Конечно, это была деревенская девушка…
— Ну разумеется! — В ее словах звучала злая ирония. — Аристократы ведь именно так всегда и поступают, да? У вас там, в Англии? Господи! Деревенская девушка!
Он твердо выдержал ее возмущенный взгляд.
— Может быть. Но мне она нравилась, даже очень нравилась, я знал ее много лет, ее мать работала у нас. В детстве мы играли вместе. Гомосексуализм в школе вызывал у меня отвращение, ужасно выводил из себя. Но сексуальное желание у меня было. Я вспоминаю обо всем этом, Вирджиния, потому что хочу, чтобы ты поняла. Так вот, мне хотелось… хотелось испытать…
— И что?
— Ну и… это оказалось невозможно. У меня ничего не вышло. Абсолютно ничего.
— И…
— Ну, я попробовал снова. С другой девушкой. Было все то же самое. Тогда я начал беспокоиться. Но я считал, что это все от неумения, из-за отсутствия опыта. О господи! — Он отвернулся.
— И когда же ты обратился к врачу? Ты пытался посоветоваться со своими… нет, с родителями, наверное, нет… с отцом.
— С отцом! Господи, Вирджиния, да если бы не мой отец, мы бы сейчас с тобой спокойно занимались любовью! Это у меня все из-за него — последствия. Так, по крайней мере, мне объясняли. Или главным образом из-за него. Он… Боже мой, Вирджиния, я не хочу, не могу говорить об этом, не сейчас…
На глазах у него снова появились слезы. Вирджиния положила руку на его ладонь. Впервые на протяжении всего этого разговора она почувствовала к нему какую-то жалость.
— Ну, ничего. В другой раз.
— Быть может. — Снова повисла пауза. — Так вот… я вступил на этот долгий, ужасный путь. Я обратился к нашему семейному врачу. Он проявил идиотский оптимизм, грубовато-добродушно посоветовал мне не психовать, сказал, что все пройдет. И послал меня к специалисту. Тот прописал мне какую-то дурацкую гимнастику, которую я должен был делать, прежде чем пытаться заняться любовью. Это было настолько глупо и настолько стыдно, что мне стало только хуже. Я попытался снова с одной девушкой, уже в Оксфорде. Но теперь я уже начал бояться, сильно бояться, что обо мне пойдут разговоры. Поэтому в последний момент я увильнул. В самом прямом смысле слова. — Он как-то резко и грубо рассмеялся. Звук был очень неприятный. Вирджиния повыше натянула покрывало, подоткнула его вокруг себя. — Ну что ж, наверное, можно не продолжать. Могу только сказать, что я прошел через все. Испробовал абсолютно все. Говорят, безнадежный случай.
