Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

Горячие слезы хлынули рекой по моим щекам.

Все это время.

Годы пролетели, и пока все остальные продолжали жить, я оставалась оцепеневшей. Бездействовала и прозябала, слишком комфортно чувствуя себя в своей ненависти. Я была до смешного упертой в своих ошибочных убеждениях.

В своем воображении я рисовала отца чудовищем, и он не пытался меня переубедить. Возможно, он ждал, когда я сама все пойму. Слова были бесполезны, когда их не слышали. Только я сама могла признать правду… когда окажусь к ней готова.

Готова ли я?

Боже, как я этого хотела. Я чувствовала себя такой подавленной. Мне надоело жить с этой болью, которая постоянно подтачивала меня, изо дня в день. Это было некомфортно. Это было небезопасно.

Это был яд.

Мама сжала мою руку, проведя большим пальцем по костяшкам.

— Ты видишь это? — спросила она меня.

Я прикусила губу, прижимая основание ладони к одному глазу, в то время как из другого продолжали течь слезы.

— Что вижу?

— То, что тебе нужно.

Я кивнула, потому что это было так. Я видела это. Я видела все и даже больше.

— Как ты смогла так легко принять это? — прошептала я, мои слова были едва слышны от горя.

Мама вздохнула, сглатывая собственную боль.

— Прощать намного легче, когда у тебя есть опыт. Я потратила годы, чтобы научиться прощать себя. Когда-то я была предательницей. Я была врагом. Жизнь хрупка, поступки могут быть опрометчивыми, а прощение всегда дается с трудом. Твой отец не идеален, как и я. Как и ты. Как и Галлея. Несовершенство — это то, что связывает нас вместе. Наша общая нить. Мы все можем ошибаться, но мы также способны прощать. Это и делает нас более сильными людьми.

Я фыркнула, все еще покачивая головой, позволяя ее словам проникнуть во все мои замерзшие, закупоренные места.

— Они действительно любят друг друга?

Она мягко улыбнулась.

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что сделала это намного сложнее для них обоих. Я разрушила нечто прекрасное, когда прекрасное в жизни так быстротечно. Галлея уехала из-за меня. Папа остался из-за меня.

Непоколебимость моих предубеждений подвела меня. Когда-то они делали меня сильнее. Негодование подпитывало меня. Негативная энергия была моим двигателем. Люди принимали эту энергию за силу, но на самом деле она лишь высасывала чувства и истощала нас. Я была бесплодна. Полая оболочка.

— Думаешь, уже слишком поздно? — спросила я, поднимая на маму покрасневшие от слез глаза.

Она даже не вздрогнула.

— А ты?

— Ты продолжаешь отвечать вопросами на вопросы.

— Так мы находим ответы.

Мой взгляд вернулся к альбому, где хранились ответы. Где они дремали, затаившись, ожидая, когда их обнаружат и воплотят в жизнь.

Я обладала силой.

Властью разрушать и властью исцелять.

Я подумала о пазле, который мы с папой делали много лет назад. О том, который был с приклеенным неровным кусочком. Этот пазл никогда не будет идеальным. Он никогда не будет таким, каким я его себе представляла. Но все равно это был готовый пазл, каждый кусочек которого был скреплен именно так, как должно.

Я положу последний кусочек на место.

Несовершенный.

Неидеальный, но завершенный.

И тогда, наконец…

Можно будет начать собирать новый пазл.

ГЛАВА 39

В дверь постучали.

Поднявшись с тренировочного коврика в спальне, я вскочил на ноги и стал искать чистую футболку, вытирая полотенцем пот с лица.

— Иду. — Я выключил радио, решив, что это моя пожилая соседка пришла попросить сделать музыку потише.

Перекинув полотенце через плечо, я подошел к входной двери и потянул ее на себя.

Ничего.

Там никого не было.

Я моргнул, оглядывая пустой коридор. Затем, вздохнув, покачал головой и шагнул назад, чтобы закрыть дверь.

Но в тот момент, когда я опустил глаза, что-то привлекло мое внимание.

Мое сердцебиение участилось втрое.

Это была моя фотография. Фотография, наклеенная на картонную бумагу кремового цвета, обведенная синим маркером и подписанная красивым почерком. Рядом лежала маленькая записка.

Я наклонился, мой пульс зашкаливал, и я поднял листки с пола.

Смущенные, недоверчивые глаза пробежались по снимку, пока я осознавал, что это такое.

Почерком Галлеи было написано: «Он видит меня».

Это была та самая фотография, которую она сделала весенним днем, давным-давно, на заре наших зарождающихся отношений, и которая перевернула мой мир. Я сидел на скамейке в парке, а она размахивала перед моим лицом одноразовой камерой. Это был ее первый опыт в фотографии. Ей удалось запечатлеть подлинную реакцию, несмотря на мои попытки оставаться невозмутимым. Улыбка. Блеск в глазах.

Начало конца.

На мои глаза навернулись слезы, пока я изучал снимок и ее слова.

Он видит меня.

Я действительно видел ее. С того момента, как мой взгляд упал на грустную девушку в озере, смотревшую на мрачную, темную поверхность воды, я не просто заметил ее. Я видел ее боль. Ее потерянность. Ее безнадежность. Я чувствовал ее. Она проникла внутрь меня и больше никогда не покидала.

Я вздохнул и переключил внимание на сопроводительную записку.

Уитни?

Я нахмурился, и сердце снова подскочило.

Нет…

Тара.

Это был почерк моей дочери. На клочке линованной тетрадной бумаги было нацарапано несколько слов. Слов, от которых у меня перехватило дыхание.

Я тоже вижу, папа.

Это все, что там было написано.

Но это было больше, чем я смел надеяться. Больше, чем я когда-либо считал возможным.

Это была оливковая ветвь.

Первый шаг.

Уступка.

Маленький белый флаг, трепещущий символ прощения.

Я прижал ладонь к подбородку и перечитывал ее слова снова и снова, пока не рухнул на пол, и годы стресса, лишений и душевной боли не испарились, как туман под лучами теплого солнца.

Этого было достаточно.

ГЛАВА 40

Луна висела в ночном небе, окруженная драгоценными камнями. Океан плескался у моих лодыжек, а прохлада конца ноября вызвала мурашки. Я скрестила руки на груди. Внутри меня жила грусть, которую убаюкивала мелодия мягко набегающих волн.

Я часто приходила сюда, когда мне нужен был покой.

Место, где я могу предаться размышлениям.

Когда я была моложе, я уходила к озеру и стояла вот так, представляя себе жизнь на той стороне, за пределами ряби и волн. Светлое, яркое будущее, за много миль от ужасов моей беспощадной домашней камеры. Так много тайн скрывалось под поверхностью. Мы обменивались своими впечатлениями, вода и я, и это всегда помогало мне чувствовать себя менее одинокой.

Сегодня вечером я меньше всего ожидала увидеть соратника.

— Ты потерялась?

Я резко обернулась, вода плескалась у моих ног, а неверие колотилось где-то между ребер.

Что?

Этого не может быть.

Он мне привиделся.

Быстро моргая, я прижала руку к груди, чтобы вернуться в реальность. Я чувствовала себя совершенно ошеломленной.

— Рид.

Он стоял на берегу, спрятав руки в карманы своих темных джинсов. Он был слишком далеко, чтобы я могла разобрать цвет его глаз, но я уже запомнила точный оттенок сверкающего светло-зеленого.

Мы смотрели друг на друга через пустынный пляж.

Когда он сделал маленький шаг вперед, я с трудом сглотнула.

— Я выгляжу потерянной?

— Немного.

— Что ты здесь делаешь?

Рид наклонил голову, изучая меня сквозь ночные тени.

— Скотти сказал мне, что ты здесь. Что ты ходишь к океану одна вечером каждой пятницы.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Ответ. — Он улыбнулся.

Нет… не ответ.

Я не могла понять, почему он здесь.

Слизнув с губ соленую каплю морской воды, я покачала головой.