Ширли Эскапа - Время любви
Наконец Марк заговорил. И, начав, уже не мог остановиться. Когда же он наконец закончил, часы на ближайшей башне пробили восемь вечера. Оглянувшись вокруг, Марк обнаружил, что они находятся в садах Боргезе.
Священник удобно расположился на изящной каменной скамье под сенью раскидистого дерева и жестом предложил Марку сесть рядом. Потом выудил из складок сутаны серебряную флягу и, сделав глоток, протянул ее майору.
— Иногда, — хихикнул отец Доннелли, — не грех выпить прямо из горлышка, правда? Ну а теперь, сын мой, вам, конечно, интересно узнать, что я думаю по поводу услышанного, не так ли?
— Да.
После очередного глотка из фляги отец Доннелли утер губы и проговорил:
— Прежде чем поделиться своими мыслями, я должен задать вам один вопрос.
— Я готов. Спрашивайте.
— Полуправда лучше полулжи. Хочу предупредить, что я жду от вас абсолютно честного ответа. — Священник говорил серьезно и внушительно. — Итак, объясните мне, старику, что заставляет майора Пятой армии Соединенных Штатов с таким жаром заступаться за младшего по чину офицера, погубившего бессмертную душу юной красавицы по имени Сесилия?
— Лейтенант Парзини спас мне жизнь.
— Но им двигало чувство воинского долга.
— Не только. То, что он совершил, спасло также мою честь.
— И теперь вы хотите уплатить по счетам и таким образом реабилитировать себя в собственных глазах?
— Да. Если только это возможно. Существуют счета, по которым трудно расплатиться, — грустно ответил Марк.
— Вы правы, сын мой, вы правы. — Отец Доннелли снял очки и полой сутаны протер стекла. После паузы он продолжил:
— Не хочу таить от вас, что сегодня утром я навестил бедняжку. Она была такая тихая, такая подавленная. Помещение убогое, кровать, на которой она лежала, продавленная, расшатанная… А лицо девочки даже сквозь безобразные синяки и царапины так и сияло чистотой. И вся она олицетворяла невинный в своей покорности образ святой великомученицы, в честь которой была названа родителями…
— Я… я понимаю, что предлагать деньги в такой ситуации — грязно и подло… — начал Марк несчастным голосом, но отец Доннелли тут же его прервал.
— Ничто не может быть страшнее и подлее бессмысленной, незаслуженной нищеты. С помощью денег вы могли бы вытащить девочку из всего этого и подарить ей новую жизнь. — Он замолчал и задумчиво провел языком по внутренней стороне щеки. — С вашей стороны это чрезвычайно благородно. Однако каким образом, скажите на милость, вы намерены исполнить ваше обещание в суровых условиях войны?
— Я достаточно состоятелен, к тому же генерал Берн мой дядя. Поэтому я смею надеяться, что мой план удастся.
— Да, это, конечно, может сыграть решающую роль, — протянул отец Доннелли. — Воле генералов подчиняются целые армии. То, что вы состоите в родстве с самим генералом Берном, — большая удача. — Он встал со скамьи и сложил руки на груди. — Я переговорю с мачехой Сесилии в конфиденциальной обстановке и расскажу о вашем предложении. Не сомневаюсь, что сия дама не преминет воспользоваться несчастьем, постигшим ее падчерицу, к своей выгоде.
С огромным облегчением Марк прикрыл глаза. Все складывалось так удачно; на это он даже не смел и надеяться, когда решил обратиться к отцу Доннелли.
Марк мало рассчитывал на то, что священник согласится вести подобные переговоры, но только такой человек мог добиться успеха в столь деликатном деле. Для того чтобы уговорить невинную обесчещенную девушку опозорить себя публично, объявив, что она не подвергалась насилию, требовался дар дипломата, бесстрастность хирурга и вера священника. Всем этим обладал отец Доннелли.
И все-таки Марку было не по себе. Он, выпускник Гарварда, дипломированный юрист, подталкивает юную неопытную девушку к лжесвидетельству. Для сохранения собственной чести он хочет, чтобы она рассталась со своей. Это несправедливо.
Глава 4
Генерал Тимоти Берн ощупывал сидящего перед ним племянника подозрительным взглядом. Прищурив глаза, он спросил:
— К чему вы все-таки клоните, молодой человек? Из вашего сбивчивого объяснения я так и не понял, зачем вам понадобилось втягивать меня в эту историю.
— Как я уже доложил вам, сэр, лейтенант Парзини спас мне жизнь, — тихим голосом произнес Марк.
На столе зазвонил телефон. Генерал схватил трубку, но сперва, прикрыв ее ладонью, небрежно сказал:
— Кажется, вы забыли, что мы находимся на войне, а я не председатель благотворительного общества.
По правде говоря, генерал всегда относился с неким подозрением к этому юноше, сыну родного брата своей жены, который, по сути, не являлся его прямым родственником. Несмотря на огромный рост, парень был слишком нежен и впечатлителен. Берна приводили в замешательство утонченность молодого человека, его врожденная деликатность.
Вот и сейчас, разговаривая по телефону, генерал вдруг поймал себя на мысли, что Марк напоминает ему одинокий побег тростника, который так легко сломать. И вообще он был слишком хрупок для офицера прославленной Пятой армии.
Положив трубку на рычаг, генерал снова взглянул на племянника и спокойным тоном произнес:
— На войне нередко случается, что низшие чины получают… ммм… неправильные команды. Вы принимаете свой неточный приказ слишком близко к сердцу.
Марк упрямо тряхнул головой.
— Я не имел права его отдавать. И если уж на то пошло, дело вовсе не в моем необдуманном приказе.
Брови Берна сошлись на переносице, голос посуровел.
— Объясните, майор! — приказал он. — И позвольте напомнить, что лейтенант Парзини не понравился мне с первого взгляда. Тот еще тип, по-моему.
— Я понимаю, сэр, что с моей стороны не очень красиво обращаться за помощью к вам, используя в какой-то степени ваши добрые чувства к моему отцу, брату вашей жены. Прошу за это прощения, но…
Генерал хотел было отмахнуться, однако Марк все-таки закончил:
— …Но я набрался смелости напроситься к вам на прием только потому, что перед лейтенантом Парзини я в неоплатном долгу.
— Если уж вы затронули эту тему, готов признать, что я бы вас и не принял, не будь вы моим племянником. У меня и без того много дел. Однако продолжайте, майор, и извольте на сей раз высказаться более определенно.
Стараясь говорить как можно более спокойно и сдержанно, Марк поведал дяде всю правду. Завершая рассказ, он объяснил, что, если бы не его идиотский приказ, сержант Маллиган был бы сейчас жив, что смерть сержанта была ужасна и мучительна, а сам он, майор Картрайт, впал в такую панику, что, словно малое дитя, позволил младшему по чину офицеру провести себя по тому проклятому полю. И еще Марк признался, что им в тот момент владело лишь одно чувство — страх.
