Изабель Вульф - Тревоги Тиффани Тротт
– Я не думаю, что мы созданы друг для друга, – сказал Филлип, после того как мы провели вместе почти три года и я осторожно попыталась выяснить, необходимо ли еще мое присутствие в его жизни.
– В сущности, – произнес он очень тихо, – я только сейчас понял, что мы фундаментально несовместимы. Так что было бы неправильно с моей стороны на тебе жениться. Очень жаль. Но это так.
– Да, очень жаль, – сказала я, доставая свою одежду из его шкафа и стараясь не задеть его принадлежности для гольфа. – Очень жаль, что тебе понадобилось так много времени, чтобы прийти к такому выводу. Жаль, что я не поняла этого, когда ты допускал, что можешь быть неверным. Жаль, что я поверила тебе, когда ты сказал, что хочешь, чтобы я осталась с тобой навсегда. И вообще что я тебя встретила, – добавила я сквозь слезы. – Ты хороший архитектор, – сказала я, уходя.
– Спасибо, – сказал он.
– Оранжерея, которую ты спроектировал для «Фрог энд Фиркин», великолепна.
– Спасибо, – сказал он снова.
– И та голубятня в Патни потрясающая.
– Знаю, – сказал он.
– Но отношения ты строить не умеешь. Несколько месяцев спустя я познакомилась с Алексом. Вначале все казалось таким многообещающим, хотя первое время он был ужасно стеснительным. Все эти целомудренные встречи – напряжение было невероятно утомительным. «По крайней мере он не такой, как другие патетические воздыхатели», – заметила осторожно Лиззи, после того как я вернулась нецелованная с двадцать третьего свидания.
И он был такой хороший – никакого гольфа. Ур-р-ра! А также никаких критических замечаний о моей одежде. Как оказалось, ему, наоборот, очень нравилась моя одежда. Особенно нижнее белье. И мои вечерние платья. Но у нас у всех есть свои пунктики, так ведь? Маленькие слабости. Но посмотрите, что произошло. Опять занавес. Милый друг уходит со сцены налево. Налево.
– Не позволяй им больше водить себя за нос, – сказала Лиззи. – Будь стойкой.
И вот теперь я стойкая. Если они не делают предложение в течение пяти минут – все! До свидания! Или, возможно, в течение пяти недель. В чрезвычайных обстоятельствах и при наличии записки от родителей – в течение пяти месяцев.
– Поры у вас расширены, – сказала старая карга, стоявшая за прилавком с кремами, поместив передо мной увеличительное зеркало. – Просто огромные, – продолжала она. – Боюсь, это возрастное.
О, надо же. Если бы я знала, что они такие большие, предложила бы Филлипу использовать мое лицо для практики по шпаклевке.
Я купила три тюбика поросужающего крема (87 с половиной фунтов) и маленький тюбик увлажняющего крема – может мне кто-нибудь сказать, почему увлажняющие кремы выпускаются в таких маленьких тюбиках? – и отправилась домой. Потом я снова прочитала объявление: «Высокий, атлетический, состоятельный, чувственный ученый, тридцать шесть лет, ищет подругу, чтобы разделить веселье, любовь… и жизнь?» Вот это как раз то, что надо, думала я, быстро набрасывая письмо. Просто краткая информация о себе и фото для паспорта, а не специально снятое для знакомств – не хочу при встрече видеть лицо мужчины, вытянувшееся от недоумения. Внизу я черкнула просто: «Тиффани» и номер телефона, но без адреса, конечно, – просто на случай, если он вдруг окажется Высоким, Атлетическим Серийным Убийцей. Затем я запечатала конверт. Когда я наклеивала марку – самую лучшую, вестимо (не хочу, чтобы он думал, что я скупердяйка), – зазвонил телефон.
– О, здра-а-вствуйте, – произнес чей-то женственный голос.
Кто это, черт возьми?
– Здра-а-вствуйте, – снова прозвучал голос. – Это Тиффани? Тиффан-и-и Тротт? Это Питер Фицхэррод.
Господи, да это ж мужчина.
– Да, – ответила я удивленно. – Это я.
– А, хорошо, ха, ха, ха, ха! Лиззи Бьюнон дала мне ваш телефон. Ха, ха, ха, ха! Она мне много о вас рассказывала. Ха, ха, ха, ха! У вас очень приятный голос. Не могли бы мы встретиться с вами и посидеть где-нибудь?
Продолжение июня
Держу пари, что жена Питера Фицхэррода ушла от него к другому. Я ни капельки ее не осуждаю. И по телефону он разговаривал как-то обыденно. Не то что Высокий Атлет.
– Лиззи, почему ты сводишь меня с этим худосочным коротышкой? – спросила я ее по телефону.
На самом деле ничего такого я не спросила. Нужно быть тактичной с друзьями, которые из кожи вон лезут, чтобы помочь тебе выйти замуж.
– Лиззи, этот Питер Фиц-как-его-там, он вообще-то мужчина? – спросила я. – То есть очень здорово, что ты думаешь обо мне, и я действительно это очень ценю, но если уж начистоту, голос у него совершенно идиотский.
– Знаю, голос у него ужасный, но во плоти он намного лучше, – заверила она. – С ним определенно стоит встретиться. Стала бы я иначе его рекомендовать?
Мне пришлось поверить ей на слово, хотя я определенно предпочла бы голос Высокого Атлета. Держу пари, у него приятный голос. Ведь он читает лекции – студенты, должно быть, сидят как завороженные его гипнотизирующим голосом. Он должен получить мое письмо. Спортивный и умный – изумительно! Какие соблазнительные образы это вызывает: после сквоша – Шопенгауэр, после тенниса – галерея Тейт, плавание с обсуждением Солженицына, поход в горы с упоминанием в разговоре Хиндемита. После гольфа… подождите минутку. Только не гольф. Если он играет в гольф, мы расстаемся. «Нет, нет, иди играй, – говорила я Филлипу каждое субботнее утро. – Тебе необходимо расслабиться. У тебя ведь такая утомительная работа» (не то что у меня, конечно). К шести он возвращался, пройдя тридцать шесть – или семьдесят две – лунки. И то же самое в воскресенье. «Я сегодня чертовски хорошо сыграл, – говорил он, включая спортивный спутниковый канал. – Чертовски хорошо. Потрясающе. А что на ужин, Тифф?»
Нет, я принимаю твердое решение. Высокому Атлету не разрешается играть в гольф. Он может играть в теннис, крикет, крокет, футбол, хоккей, сквош, регби, бейсбол, баскетбол, бадминтон, настольный теннис, поло, он может заниматься итонским пятиборьем, серфингом, катанием на роликах, на водных лыжах, подводным плаванием, боулингом, скоростным спуском на байдарке, греблей, ралли. Он может кататься на горных лыжах, прыгать с парашютом, участвовать в мотокроссе, заниматься планеризмом и парапланеризмом, но если он играет в гольф, мы расстаемся. Мать Филлипа, которая не один раз побывала замужем, заявляла в своей обычной громогласной манере:
– Хорошо, что такие мужчины, как Филлип, играют в гольф, потому что иначе, – тут ее голос падал до конспиративного шепота, – ты знаешь, на что их тянет.
Еще бы. Как сжималось мое сердце, когда она говорила об этом. И позже, когда я наконец поняла, что он… какой иронией это казалось.
