Жаклин Бэрд - Страсть с повинной
Ей бы следовало все ему рассказать, но как-то не было подходящего момента.
— Итак, — произнес он тихо, — ты не могла дождаться нашей встречи. Я польщен, моя милая, и прошу извинить меня, если я встретил тебя не слишком любезно, но постараюсь искупить свою вину, пригласив тебя пообедать со мной. Ну как?
Он стоял перед ней, заслоняя свет широкими плечами. Она предпочла бы, чтобы он был одет проще; в вечернем костюме он казался ей менее доступным. Его могучий торс излучал биотоки, чего она не замечала в других мужчинах. Да и сам он уловил мгновенную реакцию чувств, которые она не умела скрывать, да и не хотела…
— Я бродила по Лондону несколько часов, к тому же не одета для выхода. — Она оглядела свое слегка помятое летнее платье, а затем перевела взгляд на его вечерний костюм. И только тут ей стала понятна вся неуместность ее вторжения. — Извини, мне, конечно, следовало сначала позвонить. Ты, видимо, куда-то собрался? — Иначе зачем бы он стал надевать этот костюм, подумала она с неловкостью и, выпив стакан бренди одним махом, поставила его на маленький столик.
Отвернувшись, Бенедикт отступил на шаг, выражение его лица было скрыто от нее, но почему-то ее пробрал озноб. Она посмотрела в окно: может быть, солнце село? Нет, но уже седьмой час, и стало прохладнее. Должно быть, поэтому…
— Нет, ты ошибаешься. Я только что вернулся домой. Ты ведь знаешь, как это бывает: средства массовой информации дорвались до модной темы об окружающей среде, и я ни с того ни с сего сделался гвоздем программы. Только что был на записи для Би-Би-Си, по этому случаю и принарядился. Если разрешишь, я переоденусь. — Обернувшись к ней, он улыбнулся. — Хорошо?
Словно гора свалилась с плеч Ребекки, к ней снова вернулась уверенность.
— Тогда я провожу тебя. Хочется осмотреть дом. Правда, я уже потрясена великолепием твоего жилища. Не предполагала, что антропология такая выгодная профессия.
Она не заметила его саркастической улыбки, когда он протянул ей руку и помог встать.
— Совсем не выгодная. Это дом моего отца, а теперь он мой, и я с удовольствием тебе его покажу. Ты можешь остаться на ночь. — Золотисто-карие его глаза встретились с ее фиалковыми, и, казалось, электрическая искра разрядилась между ними.
Как она желала этого…
— Твое молчание — красноречивый ответ. — Он с усмешкой поднял бровь. — Или ты предпочитаешь законные узы?
— Нет, — поспешила она с ответом. Незачем объяснять ему свой внезапный девичий страх. Пускай видит лишь одно — она хочет быть в его, объятиях и целоваться до потери сознания.
Все эти недели она убивалась из-за этого человека и, если уж честно, с радостью отдалась бы ему в первый же вечер их знакомства. А вместо этого, не считая страстных поцелуев по выходным дням, они редко оставались одни.
Бенедикт прикоснулся к ее обручальному колечку, и его чувственный рот тронула понимающая улыбка. Он опустил взгляд на мягкую округлость ее груди.
— Мне кажется, я отгадал, о чем ты думаешь, — шутливым тоном сказал он. — Ты ведь очень расторопная молодая дама, а я, извини, всего лишь человек, и холостяцкая жизнь не мед…
— О, Бенедикт, — пролепетала она, бросаясь ему на шею, — я пришла просто затем, чтобы тебя увидеть, чтобы ты меня обнимал и чтобы знать — все это не сон и никуда не исчезнет… — Ее полные губы прикоснулись к его губам, и она закрыла глаза.
— Нам следует поговорить… — Он засмеялся с хрипотцой, и она удивленно открыла глаза.
— Да, и поговорить тоже, — ответила она. Сноп солнечных лучей пролег через комнату, осветив голову Бенедикта, и странные тени упали на его мужественное лицо. Вдруг ей показалось, что оно выражает циничное высокомерие, что перед ней другой человек, совсем не тот прямодушный затворник, в которого она влюбилась.
— Ты красавица, Ребекка, и еще не родился на свет такой мужчина, который смог бы устоять перед твоим темпераментом и не пожелал жениться на тебе. — Он произнес эти слова почти сердито, наклонился к ней, и его приоткрытый рот приблизился к ее губам. Его рука обвила ее за талию, а жесткие губы, целуя, причиняли боль. Она, уже не стесняясь, прижималась к нему. Бенедикт глубоко вздохнул; теперь его губы завладели мягким изгибом ее шеи. Она чувствовала, как он напряжен, и его возбуждение было ей приятно.
Его упругие бедра прижались к ней, а рука, погрузившись в ее длинные волосы, обмотала их вокруг запястья.
— Бенедикт, — прошептала она, протестуя, когда он немного отстранился от нее. Его горячее дыхание, тяжелые удары сердца под ее маленькой рукой опьяняли ее. Конечно же, он чувствует то же самое, подумала она. Зачем же он отстранился?
Она попыталась найти ответ в выражении его лица. Его темные глаза, точно пылающие угли, были прикованы к ее распухшим от желания губам.
— Я не хочу овладеть тобой, как умирающий от страсти подросток, на полу гостиной.
— Тогда пойдем наверх, — бесстрашно ответила она. — Я устала сдерживать себя, Бенедикт. Я люблю тебя, и мы помолвлены, — взмолилась она с бесстыдством. Все ее тело ломило от истомы, каждая клеточка отвечала на его прикосновения, на жар, исходивший от него. Ей казалось, что она больше не выдержит.
— Ах, вот оно что! Интересно, — протянул он, заключая ее в объятия.
Ребекка похолодела, пораженная явным цинизмом его интонации: неужели он не верит в ее искренность?
— Да, и всегда буду любить тебя, — просто сказала она, обнимая его за плечи, когда они быстро поднимались по лестнице.
— Следует понимать, что я могу быть уверен в тебе? — пробормотал он, надавив плечом на дверь в спальню.
Ребекка не заметила обстановки этой комнаты. Весь мир заключался для нее в Бенедикте, и она смотрела на него широко раскрытыми восхищенными глазами.
Очарованная, она в каком-то забытьи смотрела, как он сбросил пиджак и стал расстегивать пуговицы на рубашке.
— Сколько мужчин, хотел бы я знать, утонули в глубине этих «анютиных глазок»? Ты невероятно красива. У тебя наверняка были другие увлечения. — Это утверждение скорее походило на вопрос. Его темный взгляд блуждал по ее миниатюрной фигурке, потом остановился на лице.
Ребекка улыбнулась. Он не первый раз спрашивает ее о других. Вероятно, ревнует, ему требуются подтверждения, и, о Боже, ей понятно это чувство. Мысль о том, что Бенедикт обнимает другую женщину, доставила бы ей невыносимую боль…
— Никаких других увлечений, Бенедикт, милый, никакой другой любви, никогда, — прошептала она и протянула к нему руки, как будто этот жест мог убедить его в правде ее слов.
Его взгляд задержался на мгновение на гранатовом кольце.
— Ты говоришь так, что хочется верить, — пробормотал он, снимая рубашку. — Но у тебя, разумеется, был друг? Тебе ведь уже двадцать два; какая-нибудь первая любовь? — Глаза у него недобро вспыхнули, но она не заметила этого.
