Кристин Ханна - Надеюсь и люблю
Лайем вздрогнул от прямого вопроса. Любой ответ сейчас был бы ложью.
– Мы надеемся, что да.
Он посмотрел на Джейси и увидел, как она печальна, сколько отчаяния в ее глазах. Она была взрослой дочерью врача, она понимала, что из комы выходят далеко не все.
Лайем молился единственно о спасении своих детей. Он мог предложить им только разделить свою надежду. Но это вовсе не рецепт с лекарствами, который он мог бы прописать как врач.
– Ей нужно, чтобы мы верили в то, что она вернется, – сказал он. – Наша надежда должна быть сильной. А когда мама будет готова к этому, она проснется.
– Держи ее, папа, – сказал вдруг Брет, вытерев слезы.
– Доктора делают все возможное, но она пока не просыпается, Бретти…
– Как Спящая красавица, – напомнила Джейси брату.
– Спящая красавица спала сто лет! – разрыдался Брет.
Лайем подхватил сына и прижал к себе. Джейси подошла к ним и обняла обоих. Лайем уткнулся лицом в спутанные волосы сына и, почувствовав горячие слезы дочери, понял, что не сразу сможет отнять лицо от хрупкого плеча Брета. Он молился.
На больничной стоянке было слишком много машин. Эта мысль прежде всего проникла в сознание Розы, когда в полдень она подъехала к медицинскому центру имени Йэна Кэмпбелла.
Она глубоко вздохнула и сняла руки с руля. Только сейчас она поняла, что обливается потом, хотя снаружи было не так уж жарко.
Роза увидела, что перед входом в больницу установлена статуя Девы Марии. Это ее несколько успокоило.
Электронные двери с тихим шорохом разъехались в стороны. Горький, вяжущий запах медикаментов вызывал дурноту.
Роза почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она прижала к животу сумочку и сосредоточилась на клетках линолеума под ногами. Это давно стало для нее привычкой, одной из тех, которой она не могла противиться. Когда она очень волновалась, то старалась считать шаги, отделявшие ее от того места, куда она шла. Перед стойкой в приемном отделении она остановилась.
– Я хочу повидать доктора Лайема Кэмпбелла.
– Я свяжусь с ним. Присядьте, – ответила девушка.
Роза кивнула и отошла. Теперь она занялась подсчетом шагов между стойкой и рядом пластиковых кресел. Их оказалось четырнадцать.
Она слышала, как имя ее зятя раздается по громкоговорителю. Через несколько минут он подошел.
Он выглядел так, как она и предполагала, – уставшим и встревоженным. Он был высок и хорошо сложен, хотя никогда раньше она этого не замечала. Впервые за много лет они стояли лицом к лицу. Раньше ей казалось, что он занимает гораздо меньше места в жизни ее дочери. Но оказалось, что у него сердце льва. Роза не знала другого мужчину, который бы так сильно любил женщину.
– Привет, доктор Лайем, – сказала она, поднимаясь.
– Здравствуй, Роза.
Возникло минутное замешательство: она ждала, что он что-то скажет. Она долго пристально смотрела на него. В его зеленых глазах застыла печаль, и этого оказалось достаточно.
– Она жива? – прошептала Роза. Он кивнул.
– Господи, слава Тебе! Я могу взглянуть на нее? – Она говорила спокойно, но ее пальцы мертвой хваткой вцепились в сумочку.
– Мне бы хотелось… – Лайем мотнул взлохмаченной немытой головой.
Его глубокий голос, которым он всегда умел владеть, вдруг превратился в жалобный стон, и это заставило ее вздрогнуть.
– Мне бы хотелось избавить тебя от этого, Роза, – закончил он с улыбкой, испугавшей Розу больше, чем слова.
– Пойдем.
Они вышли в холл. Роза не поднимала глаз, уткнувшись в пол и считая шаги. Лайем был для нее чем-то вроде путеводителя, который она воспринимала боковым зрением. Вдруг он остановился у какой-то двери и прикоснулся к ее плечу. Он старался ободрить, успокоить ее. Роза вздрогнула, потому что он никогда прежде так не делал. Этот инстинктивный жест на фоне его собственной боли показался ей особенно трогательным. Ей тоже хотелось прикоснуться к нему, улыбнуться, но не хватило сил.
– Она выглядит не лучшим образом, Роза. Ты войдешь к ней одна? – спросил Лайем.
Она замотала головой. Они вместе вошли в палату, и из груди Розы невольно вырвался возглас: «Господи!»
Микаэла лежала на узкой больничной койке – на таких кроватях с металлическими спинками обычно спят дети. Рядом стояла капельница. В палате было темно и мрачно. Слава Богу! Роза не вынесла бы, если бы увидела свою дочь под ослепительными огнями прожекторов.
Девять шагов – ровно столько отделяло ее от порога до кровати дочери.
Прекрасное лицо Микаэлы было обескровлено, бледно, измождено. Оно казалось неживым. Ее щеки никогда не были такими распухшими. Роза склонилась и прикоснулась к щеке – она походила на воздушный шарик.
– Девочка моя, – прошептала Роза. – Я никогда не видела тебя в таком ужасном виде.
Она пошатнулась и вцепилась в спинку кровати. Ее побелевшие пальцы дрожали от усилия.
– Никто не знает, слышит ли она нас… и придет ли Когда-нибудь в себя, – сказал Лайем.
Роза посмотрела на него. В первый момент его слова больно кольнули ее, но потом она вспомнила, что он ученый, он доверяет только фактам. А она – женщина верующая, и ее правда никогда не откроется для человеческого понимания.
– Ты помнишь, как в прошлом году вы все вместе ездили на Гавайи?
– Конечно, – нахмурился он.
– Когда вы вернулись, Джейси позвонила мне, помнишь?
– Да.
– Она попала в неприятную ситуацию. Она занималась серфингом, а когда доска ударила ее по голове, она оказалась под водой и испугалась. Она не понимала, где находится. – Роза вдруг заметила, что Лайем вцепился в спинку кровати. – Не бойся, доктор Лайем. Сейчас с Микаэлой происходит то же самое. Она потерялась в незнакомом месте и не может понять себя. Помоги ей! Наши голоса, наши воспоминания будут для нее как луч света.
– Я рад, что ты здесь, Роза, – расчувствовался Лайем.
– Да. Такое нелегко переживать в одиночестве.
Услышав последнее слово, он вздрогнул, и она догадалась, о чем он думает: о том, что после смерти жены ему предстоит влачить одинокое существование до конца дней. У него есть любимые дети, но от одиночества может излечить только любимый человек. И это Роза знала по собственному опыту.
И еще одну вещь она знала про Лайема, с тех пор как увидела его впервые двенадцать лет назад, – то, что он любит ее дочь. Любит до самозабвения. О такой любви мечтают многие женщины.
Роза не была уверена в том, что Микаэла понимает свое счастье. Может быть, в каком-то темном, глухом уголке ее души остались следы старого, незабытого романа. Она понимала, что корни этой любви глубоко проросли в сердце ее дочери и могут привести ее к ужасным, необратимым последствиям.
