Пенни Винченци - Злые игры. Книга 3
— Да, — тихо проговорила Вирджиния. — Да, это верно.
— И мне кажется, что она как-то по-своему, но любила его. И испытывала по отношению к нему чувство некоторой вины. Когда он бывал в хорошем настроении, то с ним могло быть весело и интересно, он становился очень обаятелен и невероятно великодушен. Мог взять и вдруг отправиться с ней в Париж или в Монте-Карло, просто на уик-энд, мог начать засыпать ее подарками. Потом они возвращались, и он внезапно сердился из-за чего-нибудь на нее или на меня, и весь цикл этих безобразий начинался снова.
— Помню, я что-то читала об этом, — задумчиво проговорила Вирджиния, — о женщинах, стремящихся стать жертвами. Привыкающих к насилию, к боли, к истязаниям, как к наркотику.
Александр вдруг опять застыл, ушел в себя, вся его внешняя самоуверенность пропала.
— Как я ненавижу эту американскую психотрепотню, — заявил он. — Пожалуйста, не пытайся применять ее ко мне, меня это оскорбляет.
— Прости. — Вирджиния вздохнула. — Александр, а ты врачам обо всем этом рассказывал?
— Рассказывал. По крайней мере одному из них. Точнее, одной. Женщине-психоаналитику. Очень умной и очень опытной.
— Ну и?..
— Не знаю. Мне это ничем не помогло.
Он тоже вздохнул и посмотрел на нее:
— Послушай, для меня это очень болезненная тема. Пожалуйста, давай мы на этом закончим, хорошо?
— Нет, Александр, пока еще нет. А он… он еще что-нибудь делал?
— А что, того, о чем я рассказал, мало? Нет, по отношению ко мне не делал. Но их я иногда слышал.
— Слышал их — что?
— Ну, как он орал на нее, бил ее. А потом…
— Занимался с ней любовью?
— Да. — Ответ выскочил у него совершенно непроизвольно, и Александр сам был захвачен этим врасплох. — Да. Я понимал, что там между ними происходит. Я научился распознавать звуки. Поначалу мне казалось, что это крики боли, такие же самые, как те, что доносились до меня раньше; один раз как-то я начал барабанить в дверь — я, знаешь ли, был смелым мальчишкой — и кричать ему, чтобы он оставил мать в покое. Она открыла мне дверь сама, на ней был халат; вид ее мне показался каким-то странным, необычным, но я бы не мог назвать ее в тот момент несчастной. Она сказала мне, чтобы я шел к Няне. Няня всегда приходила мне на помощь. — Он взглянул на Вирджинию, в его голубых глазах стояли слезы, он попытался улыбнуться. — Боюсь, что мой случай классический, прямо по учебнику. Врачи все так и говорят.
— Александр, а когда ты в самый первый раз обратился к врачу?
— Я же тебе говорил. Когда мне было восемнадцать, пошел к терапевту.
— Сам, один?
— Да, конечно. — Он был искренне удивлен.
— А с матерью ты никогда обо всем этом не говорил?
— Нет, конечно. Как я мог?
— Не знаю. Наверное, не мог. — Она подумала о том, что и сама не могла откровенничать со своими родителями.
— А кто-нибудь еще знал? За исключением тебя самого?
— Мне кажется, Няня знала в той мере, в какой она была способна понять происходящее, — ответил он. — Как-то раз в ее присутствии я не выдержал. Она спросила, чем она может мне помочь. Я ответил, что никто не может помочь. Она возразила, что знает меня с самого рождения, что между нами очень близкие отношения. Знаешь, у нее на самом-то деле огромное чувство юмора.
— Знаю, — ответила Вирджиния. — Я ее очень люблю.
— Так вот, я ей сказал, что у меня есть проблема. Медицинская проблема. Что я обращался к врачам. И она спросила — знаешь, я никогда не забуду, что она сразу спросила: «Это значит, что ты не сможешь жениться, Александр?» И я ей тогда ответил: «Возможно, да, Няня, но будем надеяться, что нет». Больше мы к этому никогда не возвращались.
— Понимаю, — проговорила Вирджиния.
Она поехала в Свиндон и просидела там много часов в библиотеке, читая все, что можно было найти об импотенции. Набравшись информации и осмелев, отправилась в Лондон и записалась на прием к специалисту по психологии секса. Она назвалась вымышленным именем, сказала, что ее муж — импотент, и спросила, есть ли какая-нибудь надежда. Специалист ответил, что подобные случаи всегда отличаются большой сложностью, но, возможно, надежда есть. Разумеется, ему необходимо осмотреть самого мужа, к тому же лечение тут длительное и часто бывает болезненным. Врач попросил, чтобы они вместе пришли к нему на прием.
Вирджиния сгребла изо всех уголков души все свое мужество (сделать это ей помогли выпитые перед ужином несколько стаканчиков вина) и рассказала Александру о своем разговоре со специалистом. Она спросила, согласен ли Александр пойти с ней вместе к этому специалисту. Александр ответил, что нет, не согласен, что он больше никогда в жизни не пойдет ни к одному врачу, что ему вообще до смерти надоели всякие посещения, что она не имеет никакого права трепаться об их браке по всему Лондону, что он уже много раз говорил ей: сделать ничего нельзя. После чего вскочил, выплеснул на Вирджинию свой бокал вина, выбежал из комнаты и устремился вверх по лестнице. Вирджиния бросилась за ним; дверь его спальни была заперта.
— Александр, пожалуйста, впусти меня! Пожалуйста!
— Нет.
— Александр, если не впустишь, я стану кричать.
Он открыл дверь. По лицу его бежали потоки слез, он казался пристыженным, потрясенным, почти испуганным.
— Прости меня. — Он протянул руки ей навстречу. — Мне очень жаль, что так получилось. Отчаянно жаль. Может быть, тебе действительно лучше уехать. Может быть, тебе лучше вернуться домой, в Америку.
Вирджиния смотрела прямо на него, не отводя глаз.
— Я не уеду, — медленно произнесла она, — потому что, несмотря ни на что, я тебя очень люблю. И я хочу помочь тебе. Но ты должен пообещать мне, что сходишь к этому врачу. Ты должен это сделать.
— Хорошо, — ответил он.
Вирджиния прикрыла за собой дверь и бросилась в его объятия.
— Я люблю тебя, Вирджиния, — проговорил он, — я тебя очень сильно люблю. Не знаю, что бы я без тебя сейчас делал. Честное слово, не знаю.
Он принялся целовать ее. Вирджиния, душевно измотанная, взвинченная, изголодавшаяся по сексу, все более страдающая от чувства одиночества и собственной несчастности, ответила на его поцелуй, прижалась к нему всем телом, отчаянно, лихорадочно. Она ласково гладила его по голове, по шее, медленно проводила руками вдоль его тела. В те дни она все еще надеялась на чудо.
— Александр!
— Да, дорогая?
— Александр, когда я была в Нью-Йорке, я познакомилась там с одним замечательнейшим человеком. Не могу сказать, чтобы он мне понравился, он не в этом смысле замечательнейший, но он потрясающе умен.
