Сьюзен Филлипс - Неженка
— Поучим-ка их, Франческа! Все они, кроме твоего дяди Ари, полные профаны.
Франческа соскользнула с колен Онассиса и пошла к столу.
Она чувствовала, что все глаза обращены на нее, и сознательно затягивала момент, медленно шагая, расправив плечи, играя роль маленькой принцессы на пути к трону. Когда Франческа подошла к столу и увидела шесть небольших фарфоровых ваз с золотым ободком, она улыбнулась и откинула волосы с лица. Встав на колени на коврик перед столом, она внимательно рассматривала вазы.
Их содержимое — шесть горок свежайшей икры — сияло на белом фарфоре разными оттенками красного, серого и бежевого. Она коснулась рукой последней вазы, в которой возвышался холмик жемчужно-красной икры.
— Лососевая икра, — сказала она, отодвигая ее. — Не стоит и пробовать. Настоящая икра добывается только из осетров Каспийского моря.
Онассис засмеялся, а одна из кинозвезд захлопала в ладоши. Франческа быстро отодвинула еще две вазы.
— В этих — икра морского воробья, больше их не смотрим.
Декоратор наклонился к Клоуи.
— Она узнает по запаху, — спросил он, — или на вкус?
Клоуи бросила на него ледяной взгляд:
— По запаху, конечно.
— Какой он у тебя чудесный, дорогая! — Джанкарло провел рукой по обнаженному животу Клоуи.
— Это — белуга, — объявила Франческа, недовольная тем, что внимание собравшихся ускользает от нее, особенно после того, как она провела целый день с гувернанткой, бурчавшей ужасные вещи только потому, что Франческа отказалась учить ее скучную таблицу умножения. Она указала пальцем на центральную вазу:
— Смотрите, у белуги самые крупные икринки. — Показав на следующую вазу, она объявила:
— Это — севрюга.
Цвет тот же, но икринки мельче. А это — осетр, мой любимец.
Икринки почти такие же большие, как у белуги, но цвет более золотистый.
Она услышала хор хвалебных возгласов вперемежку с аплодисментами, а потом все стали поздравлять Клоуи, что у нее такой умный ребенок. Сначала Франческа улыбалась в ответ на комплименты, но потом ее счастье потускнело, когда она сообразила, что все смотрят на Клоуи, а не на нее. Почему все внимание обращено на мать, хотя не она выполнила фокус? Ясно, что взрослые никогда не предложат ей сидеть рядом с ними на палубе! Сердитая и расстроенная, Франческа вскочила на ноги и махнула рукой вдоль стола, сметая вазы с икрой на тиковую палубу яхты Аристотеля Онассиса.
— Франческа, — воскликнула Клоуи, — что случилось, моя дорогая?
Онассис нахмурился и пробормотал по-гречески что-то угрожающее по отношению к Франческе. Она выпятила нижнюю губу и начала соображать, как исправить ошибку. Ее маленькая проблема с неожиданными вспышками гнева должна быть секретом, и ее нельзя было ни при каких обстоятельствах обнаруживать перед друзьями Клоуи.
— Прости, мамочка, — сказала она. — Я не нарочно!
— Конечно, не нарочно, малыш, — ответила Клоуи, — все это знают.
Однако выражение неудовольствия на лице Онассиса не проходило, и Франческа поняла, что надо использовать более сильное средство. С драматическим воплем, выражавшим душевную муку, она полетела через палубу и кинулась к нему на колени.
— Прости, дядюшка Ари, — всхлипнула она, и глаза ее мгновенно наполнились слезами — одна из лучших ее хитростей. — Я не нарочно, правда!
Слезы текли у нее по щекам, пока она собирала все свои силы чтобы не прятаться от внимательного взгляда из-под огромных черных солнечных очков.
— Я люблю тебя, дядюшка Ари, — вздохнула она, поднимая вверх свое залитое слезами лицо с выражением, подсмотренным в старом кино с Ширли Темпл. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был моим папочкой.
Онассис хмыкнул и сказал, что надеется, ему никогда не придется встретиться с ней за столом переговоров.
После того как Франческу отпустили, она направилась в свою каюту, прошла через детскую комнату, в которой делала днем уроки за ярко-желтым столом, стоящим напротив нарисованной на стене «Парижанки» работы Людвига Бемельмана. Комнаты были предназначены для двух детей Онассиса, но сейчас их на борту не было, и Франческа занимала их одна. Хотя это было прелестное место, она предпочитала бар, в котором ей когда-то разрешили наслаждаться имбирным пивом, налитым в бокал для шампанского.
Сидя в баре, она пила из своего бокала маленькими глоточками, чтобы продлить удовольствие, и глядела поверх солнцезащитных очков на подсвеченную модель моря с маленькими корабликами, которые можно было двигать с помощью магнитов.
Закругленные основания сидений в баре были сделаны из полированного кашалотового зуба, и она могла лишь касаться их носками своих миниатюрных итальянских сандалий ручной работы, ощущая бедрами шелковистую мягкость обивки сидений.
Франческа помнила, как однажды ее мать расхохоталась, когда дядюшка Ари сказал, что все они сидят на крайней плоти китового пениса. Франческа тоже смеялась и сказала дядюшке Ари, какой же он смешной — он что, имел в виду яйца слона?
На «Кристине» было девять кают, каждая со своими тщательно декорированными жилым и спальным отделениями и ванной из розового мрамора. Каюты, по отзыву Клоуи, были «настолько богаты, что это граничило с дурным вкусом». Все каюты имели названия греческих островов, очертания которых были выбиты на золотых медальонах, прикрепленных к дверям.
Сэр Уинстон Черчилль и его жена Клементина, частые гости на борту «Кристины», уже ушли в свою каюту, «Корфу». Франческа прошла мимо нее, когда искала очертания своего острова — Лесбоса. Клоуи рассмеялась, когда их поместили в каюту с этим названием, и сказала Франческе, что несколько дюжин мужчин определенно не согласились бы с таким выбором. Когда Франческа спросила почему, Клоуи ответила, что она слишком молода, чтобы это понимать.
Франческа терпеть не могла, когда Клоуи отвечала на ее вопросы подобным образом, и как-то раз спрятала голубой пластмассовый ящичек, в котором хранился противозачаточный колпачок матери. Однажды мать сказала, что это — самая ценная ее вещь, хотя Франческа не могла понять почему. Она не отдавала ее, пока Джанкарло Моранди не выволок ее с уроков, когда Клоуи не видела, и не пригрозил выкинуть ее за борт, чтобы акулы съели ее наглые гляделки, если она немедленно не скажет, что сделала с этой штукой. Теперь Франческа ненавидела Джанкарло Моранди и старалась держаться от него подальше.
Подходя к «Лесбосу», Франческа услышала, что открывается дверь «Родоса». Она остановилась, увидев, как выходит в коридор Эван Вариан, и улыбнулась ему, продемонстрировав прелестные ровные зубки и пару ямочек на щеках.
— Привет, принцесса, — сказал он тем громким, звонким голосом, которым говорил, играя и жуликоватого глупого офицера-контрразведчика Джона Буллита в недавно вышедшем и пользовавшемся феноменальным успехом фильме «Шпион Буллит», и Гамлета на сцене «Олд Вик». Несмотря на происхождение — он был сыном ирландской учительницы и каменщика из Уэльса, — у Вариана были четкие черты английского аристократа и длинная прическа оксфордского преподавателя. Он был одет в бледно-лиловую рубашку для поло с пестрым широким галстуком и белые брюки-дудочки. Но что было важнее всего для Франчески — он курил трубку, чудесную коричневую трубку с расписанным под мрамор деревянным чубуком, как у мужчин, что гуляли с детьми в парке.
