Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

— Я. — Эмма снова чувствовала, как снова намокали глаза, но сжала зубы, и, через силу, проглотила ком. Только не здесь, не при ней. — Я не так уж и часто плачу. — Ладони сжались в кулаки. — Сегодня у меня были причины рыдать.

— Я надеюсь, что не часто, иначе дом превратится в цирк печального клоуна. — Кин сузила глаза. Казалось, несмотря на все, что было сделано или сказано, она все равно воспринимала хромую девушку как соперницу. Все равно.

— Не превратится. — Тихо ответила Фастер. — Не смейте так со мной говорить. Нравится вам это или нет, я здесь живу. — Голос едва не срывался.

— Это пока. — Белита продолжала прищуриваться, пока веки не сомкнулись. — Спокойной ночи, мисс Фастер.

Она прошла вдоль по тусклому коридору. Только сейчас Эмма смогла её по-настоящему рассмотреть, и глаза вновь заволакивала прозрачная пелена. Красивая, иначе и быть не могло. Блестящие, ухоженные волосы, которые двумя прядями выбивались из-под полотенца. Мягкая кожа, маленький, чуть вдернутый, женственный носик. Пухлые губы, солнечные глаза. Ну не картинка ли? Фигуристая, спортивная, грациозная. Её рука со сдержанным маникюром осторожно коснулась спальни, где еще ночь назад спала Фастер, и красавица тут же скрылась в комнате. Отдаленно послышался тихий мужской голос.

Вот какие женщины на самом деле нравились Нейту. Не восьмиклассницы.

Фастер всхлипнула. Отчего-то в этот раз она держалась, чтобы не разрыдаться снова. Медленно вернулась к себе во мрачную комнату с узким, коротким диваном, и обреченно на него прилегла. Затем стала заворачиваться в колючий, белый, но за то теплый плед. Почему-то в голове сейчас не было ни одной мысли. Словно девушку вырвали из реальности, в одночасье разрушили все прошлые уверения и догмы. Разрушили планы, мечты. Желания и стремления. Больше ничего не было, пустота. Пустота, которая играючи танцевала на нервах, и заставляла сердце биться в ритме тахикардии.

Пустота. Что теперь будет? Он сказал, снимет квартиру. Значит, она будет жить одна. Сама как-то готовить себе еду, перестилать постель. Сама как-то… за собой ухаживать. Однако, почему-то, все это не пугало. Ничего страшного, можно заваривать лапшу. Есть сырые овощи, колбасу. Еду для микроволновки. Ничего страшного, она справится. Да и постель… потихоньку можно заправить. Если одеяло будет маленьким, приноровиться не так уж и сложно. А с подушками она справится на раз-два.

Это не пугало. Пугал тот факт, что он будет приносить ей еду. Смотреть в глаза. Платить коммунальные услуги, и все прочее. А она… будет видеть его лицо. То, которое любила больше всего, и до которого больше никогда не сможет дотянуться. Лицо самого лучшего на свете человека, холодное и пустое. Равнодушное и отчужденное.

Казалось, если она не будет видеть его совсем, будет адски больно. Но видеть таким… тоже. Не лучше и не хуже. Все больно. Настолько, что хотелось сломать то, на чем стоял свет. В одночасье забыться. Исчезнуть.

В следующую секунду Фастер вздрогнула, и широко раскрыла глаза. Казалось, за стеной послышала тяжелый, женский стон. По телу тут же поползли мурашки, а влага из без того мокрых глаз полилась на плед. Еще стон. Опять. Эмма схватилась за лицо и, все-таки, тихо разрыдалась. Тихо, чтобы никто не слышал. Чтобы её не посчитали печальным клоуном.

В исступлении, она схватила небольшую декоративную подушечку, и накрыла ею голову. Однако, легче не становилось. Стоны словно прорезали все вокруг: стены, мебель, воздух.

Душу.

Он физически любил другую. Ему… было хорошо с ней. Скорее всего, он этого хотел, думал об этом. Возможно даже… представлял её на месте Фастер, когда у них что-то было. Хотел, и вот, наконец, получил. Эти протяжные звуки были тому доказательством. Долгие и страстные, как из самых искренних порнофильмов.

Хотелось исчезнуть. Навсегда.

* * *

Она вздрагивала в тяжелой дремоте, и тут же засыпала снова. Дрожала, плед оказался слишком коротким, и постоянно мерзли ноги. Отовсюду задувал холодный сквозняк. Когда небо посветлело, и проявились очертания деревьев, Эмма едва разлепила веки. Пальцы на руках казались чужеродными, высохшими, и практически онемели. Под глазами от стресса пролегли глубокие синяки.

Здесь никто не задергивал шторы, оттого слишком светло. Яркий, пасмурный свет сквозь белые облака. Обычно Фастер не любила яркий свет, оттого и мечтала о балдахинах, но… теперь он, почему-то, привлекал. Медленно поднявшись с дивана, девушка подошла к окну и уставилась за стекло. Где-то в небе пронеслось несколько высоких птиц.

Как прекрасно было бы стать одной из них.

Выходить из комнаты сейчас было, почему-то, страшно. Возле швейной машинки лежала темно-зеленая ткань, еще с тех дней, когда Фастер была счастлива. В небольшую, милую игольницу в виде лоскутного сердечка были воткнуты швейные иглы. Все казалось таким родным, таким теплым и близким…

А коридор — нет.

В коридоре могли ходить люди, искрить своим осуждающим, холодным взглядом. Однако, есть было нужно. Да и потом, она же не в самом деле ребенок, чтобы тут сидеть? Девушка выдохнула, и сжала кулаки, стыдясь самой себя. Нейт её не любит. Но это же не значит, что она должна похоронить себя в этой комнате, просто из страха посмотреть ему в глаза? Из страха громко перед ним разрыдаться.

Дрожащая ладонь коснулась ручки двери. Чуть на нее нажала, и светлая голова выглянула наружу. Никого. Обреченно выдохнув, Эмма побрела вниз. Спускаться легче, чем подниматься. Но душу точили черви, ведь подниматься все равно придется. А с этим будет помогать Нейт. Такой теплый, такой… холодный. Одновременно. Злой.

Снизу раздавался тихий говор, и сердце вновь падало куда-то вниз. Кожа покрывалась мурашками. Молодые люди завтракали, и вряд ли её ждали. Она нервно сглотнула, медленно подошла ближе, и заглянула на кухню.

Четыре глаза тут же уставились на Фастер, два удивленных, и два раздраженных.

— Рад, что ты смогла спустится сама. Тебе лучше. — Штайнер прикрыл глаза. Так и не утруждал себя надевать футболку или рубашку утром. — Я собирался занести тебе завтрак.

— Нет нужды. — Эмма вновь почувствовала, как в горле встал ком, но сжала зубы, и силой его сглотнула. Не здесь, не сейчас.

— Я вижу. — Нейт положил приборы на стол. — Ешь, и я помогу тебе подняться. Только не слишком долго, хорошо? Мне на работу.

— Аппетита нет. — Девушка стиснула зубы. Действительно: тошнило, раскалывалась голова, знобило. Тяжелый стресс легкой рукой смял ей здоровье.

— Только давай без этого, хорошо? — Штайнер прищурился. — Не будешь есть в знак протеста? Из обиды? Ну, это совсем по-детски…

— Я просто не хочу. — Она едва держалась, чтобы не повысить голос. — Поем позже. Сейчас я приму душ, и пойду на прогулку.

— Как хочешь. — Нейт встал, и равнодушно вышел из-за стола. — Захочешь — возьмешь еду в холодильнике. У меня нет времени тебя уговаривать, мне пора. — Он двинулся на Эмму, и та рефлекторно зажмурилась, однако, просто прошел мимо. Даже на нее не посмотрел. Встал возле гардероба, где оставил ранее пару рубашек, и принялся одеваться. Причин подниматься наверх внезапно не стало.

Белита медленно поднялась. Отглаженная юбка-карандаш, белая рубашка, какой-то странный, ворсистый, но явно очень дорогой жакет. Она выглядела как модель, которая сошла с обложки бизнес-журнала. Как архитипическая идеальная секретарша, не хватало только очков. Тоже прошла мимо Фастер, и направилась к выходу. Легкий, но профессиональный макияж. Красивая.

Вскоре послышался хлопок входной двери. Они оба ушли. Ушли, и Эмма тут же упала на стул на кухне, чувствуя дрожь в ногах. Почему-то они держали её сегодня особенно плохо. Совсем не хотели стоять прямо, то и дело подкашивались. Девушка сразу взялась их растирать, но лучше не то что бы становилось. Дрожь уходила, а слабость — нет. А она еще собиралась выйти на улицу. Выйти, и пойти куда-нибудь…

Подальше от этого дома.

Подальше от неземной красавицы Белиты, даже если сейчас её там не было. Подальше от Нейта, который с желанием на нее смотрит. С желанием, нетерпением, интересом. На Фастер он никогда так не смотрел. Скорее уж… со снисхождением. С заботой, или упреком.