Измена. Первая любовь предателя (СИ) - Баркли Рика

Просто кивает.

— Ну чтож, я всегда рада внукам, — проходит вглубь кухни с шикарным интерьером в молочно-голубых оттенках. — Извините, пирогов не напекла. Сами знаете, что стряпание — это не мое.

— Ничего, ба. Если захотим пирогов, нам Максим их напечет! — весело звенит Олеська.

— Да блин, почему опять я?

Мой сын оставляет чемоданы у порога, резко стягивает куртку и снимает кроссовки. Они разлетаются в разные стороны вместе с ошметками грязного снега.

Строго смотрю на Максима.

Он недовольно цокает языком, но обувь все равно поправляет, ставит на обувницу.

Я снимаю куртку и иду на кухню.

— Чай, кофе, матчу? Что будете? — Аграфена Григорьевна готовит чашки для напитков.

В ее доме пахнет чистотой и свежестью, будто только что была проведена генеральная уборка. Вероятнее всего, к свекрови с утра приезжал клининг.

— Я буду кофе, — готовит Олеся.

— Я тоже.

— А я ничего не буду, — неживым голосом говорю я.

Аграфена Григорьевна хмурится. Осматривает меня от макушки до пят придирчивым взглядом.

— Можешь занять гостиную на втором этаже, Даш. Там чистое постельное белье. Полотенца в полке в шкафу. Ну, разберешься.

— Я с вами посижу, — отвечаю свекрови и касаюсь спинки мягкого стула.

Ножки скрипят по плитке, когда выдвигаю стул из под стола.

Глаза щиплет от подступающих слез. Хочется обнять Аграфену Григорьевну, прижаться к ней и пожаловаться на Рому. Выплеснуть все скопившиеся эмоции и чувства. Услышать слова поддержки от женщины, которая уже была в такой ситуации. Может, она хоть как-то облегчит мое состояние. Даст мудрый совет. Разделит со мной мою боль.

Но не при детях.

Олеся и Максим сейчас выглядят так, словно ничего не произошло. И я не хочу нарушать их психологическое состояние своей женской тревогой и болью. Я точно знаю, что мои дети переживают, хоть и не показывают это сейчас. А если я скачусь в истерику, то и они вслед за мной не удержатся.

— Как добрались? — интересуется у внуков.

— Олеська спала всю дорогу! — прыскает Максим.

— А вот и не правда! Я не спала, я притворялась!

— Ну да, — хмыкает Аграфена Григорьевна. — Женщинам часто приходится притворяться.

Ее мрачный взгляд мажет по мне.

Чашки душистого кофе оказываются на столе. Как и тарталетки с творожным сыром и икрой. Дети тут же набрасываются на еду, словно их неделю не кормили.

Я беру тарталетку в руки и откусываю небольшой кусочек. В животе неприятно урчит.

Кошусь на детей. Странно, что они сами до сих пор не начали жаловаться на своего отца, который жестоко меня предал.

Не только меня. И их тоже. Всю нашу семью.

— Ладно, мы с Максимом пойдем на второй этаж. Чемоданы разберем. Чем-нибудь займемся. Да? — Олеся вскидывает бровь, глядя на брата.

— Да, — отвечает сухо и закидывает в рот тарталетку.

Я поджимаю губы. Нужно с чего-то начать разговор.

— Вы с Ромой поругались, — констатирует факт Аграфена Григорьевна, когда мы с ней остаемся наедине.

— Да. Я… Я… — облизываю пересохшие губы. — Я разбила салатницу, которую ты нам дарила.

— Салатницу?

— Да, фарфоровую салатницу, — опускаю взгляд и переплетаю напряженные пальцы под столом. — И твой сын мне изменил.

Глава 12

— Подожди, — Аграфена Григорьевна недоверчиво качает головой. — Чтобы в таком обвинять, нужно быть на двести процентов уверенной, Даша.

— Я уверена на тысячу процентов, — ледяным тоном заявляю я.

— Рома… любит тебя, — растерянно шепчет свекровь.

— Может и любит. Но уже не той чистой любовью, раз скатился до пьяного траха с другой.

— Он сам признался?

— Почти, — невесело улыбаюсь. — Когда Рома приперся с признанием, я уже была в курсе его горячей ночи.

Аграфена Григорьевна просто в шоке. Ее лицо увенчивает сетка морщин, словно весь ботокс резко перестал работать и держать ее кожу в нужных местах.

— Чтож… — шепчет хрипловато, словно у нее опилки в горле. — Это очень… неожиданно.

— Соглашусь, — хмыкаю я.

— И это очень неприятно, вы ведь вместе довольно долго.

— Да.

— А дети? Они знают?

— Знают.

— Подашь на развод? — взволнованно уточняет.

— Подам, — решительно заявляю я. — Ты ведь была на моем месте, Аграфена. И ты должна понять, что женская гордость не позволит…

— Дело не в гордости, — вкрадчиво произносит моя свекровь. — Дело в том, что измены бывают разные. И женщины тоже разные.

— Разные измены? — хмыкаю я и скрещиваю руки под грудью. — То есть какие-то измены надо прощать?

— Да.

У меня сердце екает. И внутри начинает бурлить злость.

— Я не уверена, что Рома мог тебе изменить. Он только вот перед выходными у меня был. И говорил только о тебе. Даша — Даша, Даша — Даша. Мой сын… он… жил одной тобой, понимаешь?

Прикусываю кончик языка. Тяжело и резко выдыхаю раскаленный воздух.

Понимаю ли я? Нет, я не понимаю. Не понимаю, к чему ведет Аграфена Григорьевна. Я рассчитывала, что хоть она меня по-настоящему поймет. И поддержит по-взрослому, мудро и рассудительно.

Не так, как моя подружка Милана с ее предложением отомстить предателю. Местью я ничего никому не докажу, и едва ли мне станет легче.

Я морально раздавлена Ромкиной изменой.

— Он… он изменил тебе на встрече выпускников, да? — глухо спрашивает Аграфена Григорьевна.

— Именно так.

— Ох, я знала, что ничем хорошим эта встреча не закончится, — удрученно вздыхает и качает головой. — А ты знаешь, как зовут ту дрянь?

Напряжение бьет по нервам токовым разрядом. Воздух вокруг меня вдруг становится липким и неприятным.

— Знаю, — медленно киваю.

— Настенька, да?

Меня сейчас вырвет.

Я неотрывно смотрю на Аграфену Григорьевну больным и отчаявшимся взглядом.

— Его первая любовь, — добавляет свекровь, а у меня сердце падает в пятки, как оборванная кабина лифта. — Я могла бы предположить, что моего сына подставили, подлили что-то в алкоголь и вызвали ему шлюху, чтоб оставила следы измены. Люди завистливы, сама знаешь! — с нотками стали в голосе высказывается Аграфена Григорьевна. — Но… в Настю мой Рома был сильно влюблен. Из-за нее у него и успеваемость скатилась, и поведение стало хромать. И он, скорее всего, потерял голову, когда снова ее увидел. Первая любовь… она почти всегда больная. Нужна для того, чтобы сердце огрубело и покрылось шипами. Поэтому Рома…

— Хватит, — гневно шиплю я, упираясь ладонями в стол.

Поднимаюсь с места резко, напрочь позабыв про свою больную ногу.

— Я не хочу знать про его бывшую!

— Извини, — шепчет свекровь. — Я разошлась.

— Это отвратительно, — ядовито прыскаю я.

Ковыляю на второй этаж и запираюсь в гостиной.

У меня внутри, как после ядерного взрыва. Все выжжено. Ни одного живого места не осталось. Все в кровавых дырах.

Первая любовь.

Какая ирония.

А мне Рома говорил, что я его первая любовь. Первая, осознанная и единственная.

Царицын вообще всегда отличался романтичностью и порядочностью. И никогда не был замечен мной во лжи.

Выходит, Настю он так и не смог забыть и вычеркнуть из своей жизни. И на встречу выпускников он поехал, потому что точно знал — она там будет.

Увидел и потерял голову. Захотел вспомнить "вкус" своей первой любви.

Омерзительно до дрожи и скрежета.

Я падаю на кровать и переворачиваюсь на спину. Слез нет. Только осознание собственной никчемности и глупой слепой доверчивости.

Рома закончил школу двадцать лет назад. Неужели он все эти годы помнил про свою пышногрудую Настю?

И мечтал о ней втихаря. Грезил, как однажды встретит ее случайно.

Пипец.

А я его любила. Всегда искренне и честно. И я не обманывала его, что он у меня первый и единственный. Первый парень, который проник в мое сердце, врос в мою душу крепкими корнями. Сросся со мной в одно целое за годы долгого супружества.