Гримстоун (ЛП) - Ларк Софи

Ее ноги раздвинуты, поврежденное бедро опирается на подушки, не поврежденная нога согнута над краем дивана. Я стою на коленях на полу, руки высоко на ее ноге, тугая выпуклость ее киски в нескольких дюймах от моего лица. Только миллиметры ваты мешают мне повернуть голову и провести языком по ее самому теплому и влажному месту. Если я медленно дышу носом, то чувствую едва уловимый запах ее сладкой-пресладкой киски.

Я никогда не нюхал женскую киску до того, как поцеловал ее в губы. Мне приходится приложить все усилия, чтобы не просунуть палец под хлопковую ластовицу и не оттянуть ее в сторону, чтобы я мог посмотреть, такая же бархатистая у нее киска, как и остальная кожа... розовая ли она внутри или темная, как ее соски…

Даже швы начинают меня возбуждать. Я вонзаю иглу в ее плоть и туго затягиваю, закрывая рану. Я проникаю в нее с помощью кусающейся стали и тонкой нити, оставляя что-то свое внутри нее на следующие семь-десять дней, пока не снимут швы.

Реми наблюдает, не сводя глаз с моих рук. Она не отводит взгляда. Я бы хотел, чтобы она это сделала, чтобы я мог подтвердить, металлический ли этот маленький бугорок между ее половыми губками или из плоти…

Когда я заканчиваю, ее взгляд перемещается на мое лицо. У нее сине-зеленые глаза с черными кольцами вокруг радужки, как крылья голубой бабочки морфо. Это единственная ее черта, которую я бы назвал по-настоящему красивой, и все же я никогда не чувствовал такого влечения. Ее кровь у меня под ногтями. Ее запах наполняет мои легкие.

— Я знаю, что прошу многого, — говорит она. — Но мне также понадобится пара брюк.

Глава 5

Реми

Дейн дарит мне пару мягких хлопчатобумажных брюк, которые были на нем во время наших первых двух встреч. Они мне слишком велики, даже после того, как я закатываю штанины и затягиваю шнурок. В нем по меньшей мере 6 футов 3 дюйма, что делает нас на целый фут разницей в росте. Вероятно и на десять лет старше, хотя точно сказать трудно. У него густые и пружинистые волосы, которые, возможно, преждевременно поседели.

Интересно, те ли это брюки, которые были на нем в тот день. И носит ли он под ними нижнее белье.

Это немного глупая мысль о человеке, который предположительно может быть убийцей, но поскольку я уже нахожусь в его доме, вероятно, не имеет значения, есть ли у меня извращенные мысли о ткани, которая, возможно, недавно касалась его члена.

Моим гормонам, похоже, наплевать на обстоятельства этой встречи. Не должно быть жарко истекать кровью на чьем-то диване, особенно когда это чертовски больно, но я думаю, мне пришлось бы потерять всю ногу, чтобы не заметить, как чертовски сексуально выглядят руки Дейна на моем теле.

Руки — это моя изюминка, они показывают все о компетентности мужчины. То, как они двигаются, то, как они прикасаются… рука правильной формы, лежащая на руле или переключающая передачи… Я могла бы кончить, просто подумав об этом.

У Дейна не просто руки хирурга, у него руки художника. Я была загипнотизирована, когда он элегантно зашил мой рваный порез в аккуратную, плавную линию.

Возможно, именно из-за боли его прикосновения были такими приятными. Жар, казалось, распространялся от его ладоней, заражая мою кровь, воспламеняя мой мозг...

Я никогда не хотела, чтобы швы заканчивались.

Это чертовски безумно, учитывая то, что я только что узнал о Дейне.

Верю ли я в это?

Ронда — старая сплетница, но это не значит, что она неправа. Если бы кому-то и сошла с рук фальсификация медицинского заключения, это был бы врач. И я была здесь всего двенадцать часов назад, обвиняя Дейна в том, что он вломился в мой дом.

Но сейчас он готовит мне выпивку и сэндвич. И я очень восприимчива к подкупу.

— Ешь, — приказывает он, как будто был хоть какой-то шанс, что я позволю хорошему бутерброду пропасть даром. — Ты потеряла много крови. И ты усердно трудилась.

— Ты наблюдал за мной?

Очевидно, так и было — он прибежал в тот момент, когда я поранилась.

И он не пытается это отрицать.

— Это выглядело так, будто ты пыталась починить весь забор за одну ночь.

— Так и было. Мне нравится доводить дело до конца.

— Тебе понадобится армия, чтобы закончить этот забор до наступления темноты.

— Я все еще могу попытаться.

— Это... немного бредово.

— Я называю это мотивацией.

Его рот забавно опускается вниз, что, по-моему, является одной из его улыбок. На опущенной щеке появляется ямочка, неожиданно появляющаяся на его холодном, застывшем лице. Это в некотором роде очаровательно.

Держу пари, его жена тоже так подумала…

О, заткнись нахуй, Ронда. Я даже не знаю, была ли у него на самом деле жена.

Да, была. Ее муж тоже так сказал…

Сплетни из маленького городка.

В маленьких городках многое замалчивается…

Я откусываю огромный кусок сэндвича. Если Дейн хотел меня отравить, он мог бы это сделать, когда ввел мне в руку какую-то хрень. Кроме того, даже если он действительно убил свою жену, я сомневаюсь, что он пристает к каждой случайной девушке, которая встречается ему на пути. Все в порядке. Со мной все будет в порядке.

До тех пор, пока я смогу перестать пялиться на его тело под этой рубашкой…

Мне больше нравилось, когда он был с обнаженной грудью, но, черт возьми, умеет же этот мужчина подбирать одежду. На нем угольно-черные брюки на несколько тонов темнее его волос и накрахмаленная белая рубашка. Или, по крайней мере, раньше она была идеально белой — теперь кровь потрясающе ярко проступает на теле и рукавах, а по штанине его брюк стекает дополнительная полоска.

Я откладываю свой сэндвич, снова чувствуя себя виноватой.

— Теперь я должна тебе еще и за одежду.

Дейн опускает взгляд на себя.

— Почему, из-за этого? Ты думаешь, я не знаю, как вывести пятна крови с одежды?

— Человек может неправильно это воспринять.

Он бросает на меня острый взгляд.

Лучше сказать это или не говорить?

Эй, у тебя когда-нибудь была жена?

И если да, то ты случайно не убил ее?

Нет, не могу этого сделать. Я слишком труслива.

Вместо этого, после неловкой паузы, я спрашиваю:

— Ты работаешь сегодня вечером?

— Через пару часов.

— Ты всегда работаешь в ночную смену?

— Мне практически приходится.

Я позволяю этому повиснуть в воздухе, пока он угрюмо не добавляет:

— У меня заболевание, которое делает меня чувствительным к солнцу.

— О, — я стараюсь не рассматривать его через призму этой новой информации. — Как вампир?

Слишком поздно я понимаю, как часто он, должно быть, слышал эту глупую шутку.

— Извини, — бормочу я.

— Не все так плохо, — Дейн пропускает это мимо ушей. — Но я получаю адский солнечный ожог, если выхожу на улицу в полдень.

— Расточительство, жить в пляжном городке.

— Я не живу в Гримстоуне, — его лицо темнеет, как будто эта идея оскорбительна. — Я живу прямо здесь.

Он глубоко в лесу, в этом доме, выкрашенном в цвет ночного неба, на всех окнах темная пленка. Деревья растут вокруг его дома еще ближе, чем у меня, создавая вечную тень. Только фруктовый сад получает полное солнце.

Теперь все это обретает смысл, в каком-то печальном смысле — я больше склоняюсь к интерпретации, что Дейн — непонятый аутсайдер, а суеверные старые бабки любят нести чушь.

— Ты всегда здесь жил?

— Да, — просто говорит он. — Я родился в этом доме. Мой отец принимал мои роды — он тоже был врачом.

— У этого дома есть название? — я люблю дома с названиями. Я планирую построить указатель для Блэклифа.

— Кто-то назвал его Полуночным поместьем, и оно прижилось, — говорит Дейн со странной, несчастной улыбкой.

Я не могла придумать более подходящего прозвища. Его дом гладкий и темный, стены и потолки выкрашены в глянцевый цвет индиго, отделка из дерева глубокого красного дерева. Его мебель более современная, чем у меня, но он сохранил старые стеклянные дверные ручки и латунные люстры.