Елена Радецкая - Нет имени тебе…
Из еды не нашла ничего, кроме заплесневелого батона и консервной банки со ставридой, открытой три дня назад. Но это меня не расстроило, кушать расхотелось, а выпить решила для обеззараживания рта, немного, даже на этикетке отметила, сколько отопью из бутылки, хотя знала: отопью столько, сколько захочу. Приняла анестезии и – баиньки. Надеялась, засну. Фигушки.
2
Страшный сон снился. Встретила Музу, она молодая, веселая, в соломенной шляпе с полями, в шелковом платье с развевающейся юбкой. Подошла и спрашивает, почему я перестала рисовать. Я что-то мямлю, а она говорит, что ей всегда нравились мои рисунки, и подает мне один из них. «Видишь, я сохранила». Потом кто-то ее окликнул, она махнула рукой и побежала. И тут оказалось, что стою я, вроде бы, на сцене, хотя зрительного зала нет, а передо мной декорация: на темном фоне от кулис до кулис крутой, как радуга, белый мост. Кружевная решетка украшена цветами и гирляндами. Муза бежит по ступенькам на вершину моста, и я понимаю, что должна ее догнать, почему-то это очень важно. Я протискиваюсь на мосту среди каких-то людей в опереточных костюмах, теряю ее из виду, и вдруг снова мелькает соломенная шляпа, она уже спускается в кулисы на другой стороне. Я туда. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! За складками кулис ничего нет, стена. Перебираю пыльные занавеси, боюсь, что у меня начнется приступ астмы, но продолжаю рыться в тряпках. Куда Муза могла деться? Полная растерянность. Выхожу на середину сцены, поднимаю голову, разглядываю людей на мосту. И так мне грустно, отчаянно грустно… А в руках рисунок. И точно, это мой, я рисовала фигурки, которые видела в узорах кофейной гущи на чашках. Но что там за коричневые точки на рисунке, понять не могу, не складывается фигура, переворачиваю бумагу так и эдак, как вдруг понимаю, что там нарисован ужас. Ужас! Не знаю что именно, но что-то жуткое.
Ору. И просыпаюсь.
Полдень. Открываю рот, шевелю челюстями. Кажется, смогу почистить зубы. Смотрю в зеркало: рожа почти симметрична, но серый с желтизной гамак под глазом не проходит. Звонит Ярик. Не может сегодня приехать. Слава богу, а то еще вообразит, будто я с кем-то подралась.
От сновидения с Музой остался тяжелый осадок. Просто места себе не нахожу. Позвонила матери на мобильник, она – алё, алё… Отвечать не стала, отключилась, она-то моего номера все равно не знает. Все у них в порядке. Судя по ее голосу. И более того. Конечно, давно ее не слышала, но голос не загробный, как обычно, а даже, я бы сказала, веселенький, живенький такой.
Достали же они меня своим свинством и лицемерием. Мать говорит: сама выйдешь замуж, тогда поймешь. Спасибо, насмотрелась на долбаного отца и пришибленную мать, которая вытанцовывала перед ним. Говорит, хотела сохранить семью ради меня. Бред! Мне не нужен был отец, который вместо того, чтобы деньги зарабатывать, дрых пьяным или валялся перед телевизором и пялился в экран, или по бабам шлялся. И то, что мать кормила и его, и меня, уважения мне к ней не прибавило. Дура, вот и все. Как я могла ее уважать, когда она «Игорек, Игорек!», а он ее матом. Никогда этого не пойму. Никогда не выйду замуж, мне это не нужно. Я – кошка, гуляющая сама по себе.
Сколько ерунды всякой и дряни запомнилось, просто ужас какой-то. Вот вызывает меня мать, дверь в комнату закрывает. Отец угрюмый стоит. А она – мелодраматическим голосом:
– Мусинька, мы расстаемся с папой. С кем ты останешься?
Я в рев! Мне почему-то страшно, что родители разведутся, и стыдно. От меня ждут ответа, я представляю, что меня отдадут отцу, бросаюсь обнимать мать и ору сама не своя:
– С тобой, мамочка, с тобой!..
Проходит время, никто, разумеется, не развелся, но однажды мать снова вызывает меня и закрывает дверь в комнату. «Мы разводимся с папой…» Я захлебываюсь в соплях и слезах. «С тобой, мамочка!..» Отец молчит, как истукан.
Опять проходит время, опять та же сцена. Я уже не реву, я начинаю взрослеть и кумекаю, что мать пугает отца, чтоб за ум взялся. Только он и не думает пугаться. А я начинаю презирать их обоих. Но больше – мать.
А Муза… Больная на всю голову, на улице к мужикам цеплялась. Попросит какого-нибудь расстегнуть заевшую молнию на сумке, или того лучше – на куртке, тот, разумеется, отказать старухе в помощи не может. Натуральная нимфоманка. Позорище. Последнее время, что я жила дома, она совсем крезанулась, спрашивала мать, что за девка по квартире ходит. Это про меня. Но Муза даже лучше родителей, честнее, и ханжества материнского в ней нет. Чего нет – того нет. Вспомнила одно ее высказывание и заржала.
Мать спрашивает:
– Что такое бонус? В этом слове слышится что-то неприличное.
А Муза отвечает:
– Ты, наверное, спутала его с пенисом.
А сама она спутала хакера с факером.
Да, мне кажется это смешным, потому что я пошлая. Такое у меня чувство юмора. Когда по телевизору показывали эротику, мать орала в истерике: «Выключите телевизор». А при Музе – смотри, что хочешь. Однажды, чтобы позлить мать, я сказала:
– Подумаешь, все трахаются, потому что это потребность организма, и при чем тут замужество?
Мать разоралась, а Муза печально так посмотрела на меня и говорит:
– Бедные дети, у вас не осталось никаких тайн. Какое жестокое время.
Почему-то это запомнилось. Кстати, многие ее высказывания я помню. А материны? Ничего, кроме: «Влюбишься, поймешь», «Будет у тебя муж, узнаешь», «Родишь ребенка…» Не пойму! Не будет! Не рожу. Мне это не нужно.
Я эгоистка, как Муза. Но я другая эгоистка. Разный бывает эгоизм. Мать обвиняет Музу в том, что та ее никогда не любила. Этого я не знаю, но меня она любила, хотя на первом месте у нее всегда стоял Юрик. Она хотела, чтобы я стала художницей. Но сейчас ей все равно, она даже не помнит, кто я такая.
3
Вышла в сад. Он запущен, зарос травой, а в траве, словно костерки, пылают разноцветные кусты люпина. Мне нравится этот сад и его цветы, что растут без ухода. Собрала букетик изысканных веточек водосбора с цветками-мотыльками, цветками-чепчиками, поставила их в джезву. И мне так захотелось рисовать, что я взяла из буфета пузырек с зеленкой, воду, кисточку, чудом оказавшуюся в сумке среди моих шмоток, нарезала из рулона обоев листы бумаги и попробовала изобразить натюрморт-минутку.
Как давно я не рисовала!
Нарвала целый сноп люпинов, нежные левкои, колючие ветки шиповника с белыми цветками, свалила все это на крыльцо и пошла за маленькими цветочками дикой фиалки и землянички, которую видела у забора. Заставила и комнату и веранду, посуды здесь в избытке. Нарисовала кастрюлю с люпинами. Но как-то скучно рисовать одной зеленухой. В аптечке был йод – палитра обогатилась. Нарисовала кувшин с левкоями, фарфоровую супницу с ветками шиповника, рюмку с фиалками и вид из окна – яблони, а на заднем плане сортир с притулившимся к нему кустом бузины. И все, кончились и зеленка и йод.
