Лариса Уварова - Букет кактусов
Она увидела, как расширяются Борькины зрачки.
– Я хотела лишить тебя всего: кормушки, этой квартиры, твоей машины, жены-красавицы и тестя-начальника. Поверь, с тем опытом, который я приобрела в зоне за семь лет и в Воронске за последние два месяца, это было бы не так уж трудно! Но потом я поняла, зачем отнимать у тебя то, чего ты не ценишь? Те трое были счастливее тебя, они цеплялись за свое положение, за свои деньги, дома и дачи, думая, что в этом – все. Они не осознавали, что они подонки. А ты, Жемчужников, это сознаешь! Хотя и не признаешь.
– Замолчи! Шура, пожалуйста...
– Нет уж, я тебе все скажу! За этим и пришла. Тебе, Борис Феликсович, не нужен ни суд закона, ни даже мой, незаконный суд. Ты сам себя осудишь и сам себе вынесешь приговор. Ты умудрился разбазарить все, что у тебя было ценного, дорогого: родительский очаг, любовь, друзей, свои таланты, профессию. Наконец, самое главное – честь, самоуважение. А сегодня потерял последнее – надежду на счастье.
– Ты врешь! Врешь... У меня все есть! Друзья... Евгений Евгеньевич...
– Кондрашов? Не смеши меня. Он принял тебя в свою стаю только потому, что считал образцовым хищником. Но как только поймет, что на самом деле ты овца в волчьей шкуре – первый отдаст команду пустить тебя в расход, «зятек»! Я думаю... да я почти уверена, он уже дал тебе понять, что может случиться, если ты плюнешь на закон стаи и поступишь по-своему. У тебя были настоящие друзья, Жемчужников. Но теперь их нет. Данька от тебя отвернулся, а Чипа и Филю ты уничтожил сам.
– Я?..
– А разве нет? Вспомни июльский вечер в ресторане «Брно»! Что сказал вам тогда Толик Чипков, что?
– Да ничего он такого не сказал! Нес обычную пьяную ересь про какие-то финансовые аферы, грозился разоблачениями – абсолютно все бездоказательно. Я уверен, что никаких документов у него на самом деле не было. Тебе Филя проболтался, да?
Александра не ответила, внезапное прозрение поразило ее.
– И ты поставил обо всем в известность своего шефа Кондрашова, да?
– Ну и что? При чем здесь...
Он замолчал так неожиданно, словно напоролся на что-то невидимое, и рванул узел галстука.
Девушка посмотрела на Бориса Феликсовича долгим жалостливым взглядом и медленно покачала головой. Потом повернулась и пошла к выходу.
– Шурик, не оставляй меня! – услышала она за спиной.
Саша взглянула на него – в последний раз.
– Подумать только, когда-то я просила тебя о том же самом. Ты помнишь, что ответил мне тогда?
«Вот и все. Извини, Борька!»
31
Рэй схватил ее в охапку, едва она распахнула дверь подъезда.
– О Иисус, Саша! Что ты со мной делаешь?! Обещала на сорок минут, а сама... Я уже хотел ломать эту дверь!
– Прости, Рэйчик, так получилось. Замерз?
– Какое там замерз! Я задыхался от страха и злости, что отпустил тебя одну. Какой дурак! Ведь он мог тебя... даже убить, Саша!
– Ну что ты, что ты...
Она прикрыла теплыми ладонями ледяные уши своего черного принца, прижалась лбом к его лбу.
– Нет, милый. Он уже никого не сможет убить. Никому больше не причинит зла. Он получил жестокий нокаут. Двойной... нет, даже тройной удар.
– Почему?
– Во-первых, его мечта о любви с Любой рассыпалась в прах. Ты увел у Борьки обоих, и брюнетку, и блондинку! – Саша улыбнулась и поцеловала счастливого соперника. – Во-вторых, понял, что настоящее лицо преуспевающего мужчины Бориса Феликсовича Жемчужникова больше не является тайной за семью печатями. Знаешь... может, это наивно – ведь он столько всего натворил, – но мне стало чуть легче, когда я узнала, что Борька непричастен к похищению Толика Чипкова.
– Непричастен? А кто же тогда?
– Его шеф, Кондрашов. Пожалуй, мы зря недооценили этого «серого кардинала», вынесли его за скобки нашей истории. Надо было мне более серьезно отнестись к тому, что говорили о нем Вано и Данька!
– Ты уверена, Саша?
Девушка кивнула, увлекая друга к стоящей неподалеку машине.
– Теперь – да. Я поняла это из разговора с Борисом. Разумеется, после того «дружеского» объяснения в ресторане Жемчужников, как образцовый подчиненный, проинформировал своего начальника об инциденте. Наверняка упомянул и о том, что Чип грозил какими-то разоблачительными документами. Ну, а Кондрашов уже сам сделал выводы и принял меры. Кстати, до Борьки только сейчас дошло, что на самом деле трагедия с его бывшим другом не случайность – это и был третий удар. Хотя мог бы, конечно, и раньше догадаться, если б хотел! Впрочем, я тоже...
– Подожди, но как же... Невероятно! Кондрашов – такой большой человек, и вдруг... Связь с мафией?!
Саша резко преградила Рэю дорогу, схватила его за плечи.
– Рэймонд Кофи! Я тебя умоляю – хватит о них, ладно? Пусть господином Кондрашовым интересуется кто угодно: милиция, ФСБ, пресса, хоть сам папа римский – мне теперь нет до него никакого дела! Я отомстила всем, кому собиралась отомстить. И даже с перевыполнением плана! Я тебе еще не сказала, что вчера в Воронске провожали гроб с телом Вьетнамца?
– Этот бандит умер? Вот здорово!
– Нельзя так, милый. О мертвых – или хорошо, или ничего, поэтому не будем говорить ничего! Я сегодня Даньке звонила, он рассказал. Маленького голубого волка повезли хоронить на родину предков. Земля ему там пухом! А я хочу поскорее забыть весь этот кошмар, Рэй. Всех, включая Борьку Жемчужникова. Я начинаю новую жизнь!
Он сомкнул свои сильные руки под песцовой шубкой.
– Значит, свободна?
– Совершенно свободна! Ой, Рэйчик, ну что ты, на таком морозе... Губы будут шершавые!
– Вот и хорошо, в мое отсутствие не будешь ни с кем целоваться.
Прежде чем захлопнуть дверцу машины, Рэй в последний раз оглянулся на громадный четырнадцатиэтажный жилой дом, что что остался за их спинами.
– А знаешь, Саша, мне его жалко...
Они ехали по Кутузовскому проспекту. Справа и слева, впереди и сзади текла нескончаемая река автомобилей, и элегантная «Ауди» Рэя была лишь крошечной песчинкой в этом бурном потоке. Но для Саши и ее спутника в этой «песчинке» был сейчас сосредоточен весь мир. Они тонко чувствовали душевное состояние друг друга и потому не спешили обращать золото молчания в серебро слов. Им обоим было о чем подумать перед предстоящей им последней ночью – подумать не только вместе, но и порознь.
Рэймонд первым не выдержал, нарушил хрупкую тишину.
– Саша? Ты не обижаешься, что я уезжаю теперь?
– Ну что ты, милый! Я же знаю, что для вас, католиков, значит Рождество. Его обязательно надо встретить в кругу семьи. Это святое!
– Да. Я страшно соскучился по своим: по сыну, Терезе... по всем!
Он смутился при упоминании жены, ее имя вырвалось у него так неожиданно, прямо из сердца.
