Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер

Его зеленый взор встретился с моим, и снова это душераздирающее подозрение в глазах ранило меня сильнее, чем любое проклятие или кулак.

Я никогда не видела, чтобы он проявлял свои эмоции в школе. Хотя видела его в крови и синяках, недосыпающим и голодным, но Гил ни разу не выглядел на грани срыва.

Не то что сейчас.

И это лишило меня глупой попытки быть его силой, потому что если Гилберт Кларк — мальчик, который взял на себя ответственность за весь мир, не скуля о несправедливости, — мог выглядеть таким совершенно уничтоженным, значит, что-то серьезно, серьезно не так.

— Это я, Гил. Только я.

Мне так и хотелось протянуть руку и коснуться его, но я сдержалась.

Вздох, который вырвался у него, был болезненным и исходил из его души. Он просвистел в его груди, вырвался из его губ и от облегчения оставил его тело без костей.

Я ждала, что он попросит меня уйти.

Чтобы я послушалась его предыдущих команд.

Вместо этого Гил схватил меня за запястье и потянул вниз рядом с собой. Дрожащими пальцами уложил меня так, чтобы мы лежали лицом друг к другу. Его глаза искали мои, быстро и испытующе. Пальцы ласкали волосы за моим ухом. Он придвинулся ближе и поцеловал меня в лоб с такой сердечной нежностью, что у меня защемило сердце.

Гил все еще молчал, но его прикосновения говорили о многом.

Останься.

Пожалуйста.

Ты нужна мне.

Я кивнула, положив руки на его обнаженную грудь. Трепет его сердца обжег кончики моих пальцев.

Его губы поджались. Его кожа не утратила прежней пепельной бледности. Он глубоко вдохнул и, очень медленно, наклонился, чтобы поцеловать меня.

Сначала наше дыхание соединилось, сплетаясь с нерешительностью и желанием. Затем наши губы встретились, изысканно мягкие и бархатные. Мы оставались в этом пузыре предвкушения целую вечность. Бабочки собирались, желание нарастало, ощущение такого разрывающего поцелуя так отличалось от агрессивного, взрывного возбуждения, которым мы делились раньше.

Это была тонкая и драгоценная бумага. Это были не два взрослых человека, опытных в любовных делах, а два подростка, которые любили друг друга так чертовски долго.

Его рот прошелся над моим, посылая ударные волны по моим губам. Гил не двигался, чтобы усилить давление, а я не хотела разрушать пьянящие чары, которые он на меня наложил.

Никогда еще поцелуй не был способен вызвать дрожь во всем теле.

Никогда еще прикосновения не баловали меня с такой настойчивостью, обещая бесценное вознаграждение, если мы не будем торопиться.

Гид поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ. Никто из нас не настаивал на большем, довольствуясь той нежной свободой, которую мы создали. Наши губы оставались сухими и невинными, прижимаясь друг к другу, добавляя трение и тепло. Мои соски побаливали от желания прикоснуться к ним, его сердцебиение перешло от трепета к ровному стуку о ребра.

И все равно мы не нарушали границ целомудрия. Этот поцелуй был безопасным. Он дал Гилу именно то, чего я так хотела — место безусловного принятия и терпения.

Я вздохнула, растворяясь в его контроле.

В тот момент, когда я предоставила ему полную власть над собой, кончик его языка лизнул мою нижнюю губу. Едва заметно, как эротическая дразнилка.

Я застонала, дрожа. Мое тело расслабилось и обмякло, готовясь к нему и отменяя все остальное. Пальцами искала его грудь; мой рот приоткрылся в приглашении.

Мы зависли на грани простого поцелуя, перерастающего в обжигающий секс.

Гил не был трезв, но он успешно заставил мою голову поплыть от желания, поэтому мы оба были опьянены и находились во власти низменных побуждений.

Однако вместо того чтобы углубить поцелуй, он отстранился с душераздирающим стоном.

— Я не могу. — Его веки закрылись над пылающими зелеными глазами. — Мне жаль.

Я снова задрожала, но на этот раз от волнения.

— Все в порядке. Я не ожидаю...

— Я хочу тебя, О. Хочу тебя так чертовски сильно. — Его глаза снова открылись. — Отвергнуть тебя сегодня вечером… Черт. — Жестокий смех разрушил нашу безопасную тишину. — Отказываться от тебя каждый раз... это разрывает меня на части.

Я замерла. Говорил ли это Гил или водка? Это была голая правда или наглая ложь?

— Тебе не нужно объяснять...

— Ты знаешь, что я подумал, когда впервые увидел тебя снова? — Его лоб нахмурился от горя. — Подумал... как я мог думать, что живу, когда у тебя все это время была часть меня? Кусочек, которого мне не хватало и который я никогда не смогу заменить.

Притянув меня к себе, он зарылся лицом в мою шею, не давая мне смотреть на него.

— Я почти упал на колени, когда узнал тебя. Боролся с каждым инстинктом, желая назвать тебя своей.

Я обхватила его руками, крепко обнимая.

— Я чувствовала то же самое. Удар в грудь... как будто я снова ожила и...

— Не говори так.

— Как я могу не говорить, когда ты...

— Ты еще не слышала остального. — Его губы прошлись по моему горлу, скорее угрожая, чем лаская. — Я видел тебя, помнил тебя, хотел тебя, а потом я проклял тебя. Проклял чертову судьбу за то, что она вернула тебя в мою жизнь.

Его слова были скальпелем, глубоко вонзающимся в раны, а голос — ядом, льющимся прямо на раны. Я боролась в его объятиях, пытаясь изучить его черты.

— Что это значит...

— Я ушел по причине, которая больше, чем ты или я. Ушел, потому что у меня не было другого выбора. Долгие годы я выживал без тебя. Врал и заставлял себя верить, что забыл тебя. Но каждый день я видел апельсин, или осьминога, или что-то, начинающееся на «О», и я вспоминал все снова и снова. И ненавидел себя за то, что мне пришлось оставить тебя. Я умолял найти способ все объяснить, чтобы ты поняла, почему я ушел.

— Скажи мне сейчас... ты можешь...

— Нет, не могу. Это проклятие лежит на мне. Я наказан. И заслужил его за то, что сделал.

— Ты не...

— Наказан каждый ебаный день моей жизни, и я не заслуживаю того, чтобы находить маленькие очаги счастья, когда я с тобой. Это несправедливо, что у меня есть ты, когда она... — Он глубоко вдохнул, его дыхание дрожало и было затруднено его грехами. — Когда я увидел тебя снова, то знал, что не смогу устоять перед тобой. Знал, что возьму тебя, трахну и сделаю все возможное, чтобы удержать тебя. И я также знал, что произойдет, если я это сделаю. — Его руки крепко обхватили меня, так крепко, что он почти душил меня. — Мне так жаль, Олин. Прости за прошлое, настоящее и будущее. Мне жаль, что ты влюбилась в меня. Прости, что я влюбился в тебя. И мне жаль, что я был так чертовски слаб, чтобы не оттолкнуть тебя, когда у меня был шанс.

— Гил, отпусти меня. — Я царапала его спину, делая все возможное, чтобы отдышаться и чтобы он перестал нести такое безумие. — Прекрати.

Его руки ослабли, но не настолько, чтобы я могла видеть его глаза. Он фыркнул, зарываясь лицом в мои волосы.

— Ты думаешь, что помогаешь мне... ты делаешь только хуже. Думаешь, что спасаешь меня... ты только топишь себя. Я не в безопасности, О. И говорил тебе об этом. Я пытался заставить тебя понять. — Он тряс меня, как будто это была моя вина. — Ты не в безопасности из-за меня. И даже сейчас, зная то, что я знаю, я слишком чертовски слаб, чтобы оттолкнуть тебя.

Я проигнорировала шепот беспокойства в моем сердце и погладила его по спине.

— Все в порядке. Я поняла...

— Ты ничего не понимаешь.

— Если бы ты перестал говорить так загадочно, я бы...

— Нет. — Он оттолкнул меня, перевернув на другой бок, хотя боролась за то, чтобы оставаться лицом к нему. Как только я легла к нему спиной, он прижал меня к себе, крепко вжимая в свое тело. — Я самый эгоистичный человек на свете, потому что не заслуживаю этого момента с тобой. Не заслуживаю ни одного момента, когда я буду счастлив, в то время как другие... — Он поперхнулся, его голос стал горьким. — Я ненавижу то, что ты в моих объятиях. Ненавижу то, что ты помогла успокоить боль внутри меня. Ненавижу, что я настолько жаден, что продолжаю хотеть большего, хотя знаю, что недостоин. Я сам навлек на себя этот кошмар и не могу от него убежать.