Наталья Миронова - Тень доктора Кречмера
вспомнился Николаю английский детский стишок.
Николай света невзвидел при одной мысли о том, что человек, которого он глубоко презирал, считал самодуром и жуликом, возьмет в свои руки управление денежными потоками. Это же были деньги банка «Атлант», Верины деньги!
— Банк доверил деньги мне, — недовольно возразил он, даже не потрудившись изобразить «благодарность за заботу».
— И что вы будете с ними делать? — столь же мягко и вкрадчиво продолжал Кацнельсон. — У вас есть связи с мастерскими, с костюмерами, с осветителями? Вы знаете, как с ними общаться? Да вы накладную грамотно оформить не сумеете. Предоставьте это мне.
Николай наотрез отказался. И тут же получил ответный удар: группа актеров театра написала на него коллективную жалобу в Министерство культуры. Он, дескать, привел в свой спектакль актеров со стороны, а штатные артисты театра остались не у дел. Впрочем, эти актеры в любом случае нашли бы повод. Они привыкли кляузничать. Это было единственное, что они умели делать мастерски.
Николая вызвали в министерство. Пришлось ехать в Китайгородский проезд объясняться. Для начала его помариновали в приемной, чтоб дошел до кондиции.
— Мне назначено на одиннадцать, — напомнил он секретарше.
Блондинистая секретарша, чем-то неуловимо похожая на Лору, молодая, но уже чуть подернутая жирком, подняла на него равнодушный взгляд.
— У Вадима Владиславовича совещание.
— И сколько продлится это совещание?
Он видел, что она, выдвинув ящик стола, читает какой-то роман.
— Вам сообщат, — бросила ему секретарша, не отрываясь от чтения.
Так прошло сорок минут. Учинить скандал? Ворваться в кабинет силой? Нет, так ничего не добьешься. Николай сразу понял, что все это делается нарочно, чтобы он трепету набрался к начальственной заднице. Наконец на столе у секретарши мелодично прогудел интерком, и она повернулась в ярко-красном винтящемся креслице, похожем на подставку для яйца.
— Можете войти.
— Странно, — заметил Николай, поднимаясь с диванчика, обтянутого «кожей молодого дерматина», от которой штаны прилипали к ногам. — Совещание закончилось, но оттуда никто не вышел.
Секретарша залилась негодующим румянцем, в тон ярко-красному креслицу.
— Это было совещание по телефону. И вообще я не обязана вам объяснять!
— Приятного чтения, — кивнул он ей, заходя в кабинет.
Если обстановка приемной была игрушечно пластмассовой, то кабинет, напротив, поражал солидностью. Здесь были и белые шторы поперечными сборками, как в Кремле, и старинный письменный стол, затянутый зеленым сукном, и лампа под зеленым абажуром, и совершенно бесполезный бронзовый прибор с чернильницей, особенно нелепый рядом с современным ноутбуком…
За столом сидел куратор — еще молодой, но располневший мужчина с ранней лысиной, похожий на целлулоидную куклу-голыша. У него были пухленькие, а может, и одутловатые, слегка оттянутые книзу щечки, и весь он был гладкий, обтекаемый, этакий окатыш. «Главначпупс», — вспомнилось Николаю.
— Что же это вы, Николай Александрович, — заговорил он с мягким укором, — актеров не уважаете… Да вы садитесь, садитесь!
— Я использую этот театр как площадку для постановки, — начал Николай, усаживаясь на стул, обитый настоящей кожей, распятой желтенькими латунными гвоздиками. — Я не обязан занимать штатных актеров в своей постановке.
— Нет, вы не можете использовать театр как площадку, — возразил куратор.
— Почему? — удивился Николай. — Все так делают. Я вам могу привести сколько угодно примеров…
Главначпупс смотрел на него с жалостью.
— Вы никого не представляете. Вернее, вас никто не представляет. Чтобы ставить, как вы хотите, чтобы управлять, так сказать, денежными потоками, — Вадим Владиславович для наглядности помусолил пальцами воображаемые деньги, — вы должны заключить контракт с каким-нибудь театральным агентством или создать антрепризу, если ни одна из существующих вас не устраивает. Может, вы и гениальный режиссер, Николай Александрович, — куратор всем своим видом дал понять, что сам он так не считает и вообще режиссеров много, а он один, — но вам нельзя самому заниматься финансовыми делами.
— А если я переключу денежные потоки на Кацнельсона, тогда можно? — спросил Николай.
— Исидор Абрамович Кацнельсон — уважаемый человек, — веско отчеканил Вадим Владиславович. — Директор театра. Мы знаем его много лет. А вы, при всем моем уважении, — осклабился он, — физическое лицо. За вами нет структуры.
«Может, Кацнельсон ему тоже отстегивает», — подумал Николай, с отвращением глядя на великовозрастного пупса с младенческим румянцем во всю щеку. И этот тоже был в костюме от Армани. У государственных людей это уже считалось униформой. А рэкет — чем-то вроде хобби, добавил он мысленно.
Так он и ушел из Китайгородского проезда, где располагалось Министерство культуры, ни с чем. Напоследок куратор посоветовал ему «хорошенько подумать и пересмотреть свои приоритеты».
Николай ощутил нечто вроде паники. Ему не давали работать. Как оформлять накладные, он и вправду не знал. Просить помощи у Веры? Она его высмеет, и правильно сделает. Здоровый байбак шагу не может ступить самостоятельно! Да он и сам перестал бы себя уважать, если бы не сумел справиться своими силами. Поэтому за помощью, точнее за советом, он обратился к Никите Скалону.
Николай и сам не знал, на что надеялся, но Никита принял его и выслушал очень внимательно. От одного этого Николаю стало немного легче. Опять они сидели в изумительном белом холле с мозаичным полом и пили пиво у стойки бара. Подсознательно Николай ждал появления гламурной блондинки, но она на сей раз так и не вышла.
— Я айтишник, — смущенно признался Никита, — театр знаю на уровне пользователя, да и то… — он виновато взглянул на Николая, — с тех пор как ты меня приохотил. А что он собой представляет, этот твой директор? Откуда у него столько власти?
Николай рассказал, что Исидор Абрамович Кацнельсон директорствует в этом театре с незапамятных времен. Оброс связями, сумел выбить себе звание не заслуженного работника, а заслуженного деятеля искусств…
— Тут есть какая-то разница?
— Разница — как между лейтенантом и генералом, — пояснил Николай. — Должность у него на «деятеля» не тянет, только на «работника». Вот ты сравни: какой-нибудь скромный учитель музыки и композитор Кабалевский, который тоже с детьми работал. Первый — работник, второй — деятель. А наш Кацнельсон тоже пробился в деятели. Но черт бы с ним, пусть будет деятель, хоть к пенсии прибавка погуще. Только он на пенсию не уходит. Он съедает режиссеров. Это его любимая диета.
