Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви
В течение десяти дней они все вместе регулярно совершали прогулки по окрестностям в поисках подходящей натуры для Чарльза. Димити заметила, что Селеста предпочитает держаться поближе к дочерям и подальше от нее или Чарльза, и такое положение дел ее радовало. Они посетили Сук-эль-Аттарин, раскинувшийся в центре города крытый соломой базар. Там можно было купить все на свете, если знать, где находится нужная лавка. Они поднялись по лестнице одного из домов, сунув старику, который в нем жил, несколько монет, и вышли на крышу, чтобы увидеть расположенные под ней дубильные и красильные чаны – длинные ряды белых глиняных ям, полных вонючих шкур, а также дубильного раствора или ярких красящих жидкостей всех цветов радуги. Они также видели, как изготавливают, раскрашивают и обжигают синие с белым изразцы и другие керамические изделия. А однажды они случайно увидели подвешенного за задние ноги и отчаянно лягающегося маленького коричневого козлика, которому перерезбли горло. С другого наблюдательного пункта они рассматривали нефритово-зеленую башню мечети Аль-Карауин, а также ряды примыкающих к ней зданий духовной школы, украшенных мозаиками и окруженных священными дворами, по земле которых не должна ступать нога неверного.
– А что случится, если туда зайдет христианин? – спросила Димити, придя в восторг от красоты и величия этого места.
– Даже не пытайся это узнать, – ответил Чарльз.
– Здесь все так красиво, что не оторвать глаз… и все-таки в этом городе так много других, не менее прекрасных зданий, которые обречены превратиться в развалины, – пожаловалась Делфина.
Селеста положила руку на плечо дочери:
– Марокканцы – кочевой народ. И берберы, и арабы. Мы можем строить себе дома из камня и кирпича, но все равно относимся к ним как к палаткам. Так, словно они временное жилище, а не постоянное, – пояснила она.
– Что ж, я думаю, и вправду нет более надежного способа сделать здание врйменным, чем перестать его ремонтировать, – сказал Чарльз и улыбнулся Селесте, словно желал показать, что шутит. Она не ответила ему тем же, и его улыбка постепенно исчезла.
Вечером разговор зашел о конце путешествия и о том, чтобы вернуться в Блэкноул до того, как закончится лето. Селеста посмотрела на Чарльза пристальным, ничего не прощающим взглядом.
– Я желала бы остаться здесь насовсем. Но мы в твоем распоряжении, как всегда. Таков мой выбор, – произнесла она решительно.
– Пожалуйста, Селеста, не начинай, – попросил Чарльз и взял ее за руку.
– Я такая, какая есть. Любви не прикажешь уйти. Иногда я думаю, что жизнь стала бы проще, будь это возможно. – Она посмотрела на него без обиды, но с такой силой чувства, что он отвернулся и какое-то время ничего не говорил.
Жаркая ночь окружила Димити со всех сторон, и ей показалось, что она вся горит, словно ее тайные мысли обладали способностью воспламеняться. Нет. Это слово, готовое сорваться у нее с языка, казалось ей обжигающим. Ей хотелось, чтобы их путешествие продолжалось вечно. Она понимала под этим не только саму поездку, но и новую жизнь. В дивном месте, где она могла позировать Чарльзу каждый день. Где ее не преследовал раздраженный шепот и оскорбления. Где не было Валентины, все время кипящей от злобы, вечно заставляющей выпрашивать деньги. Где еду ей приносили черноглазые молодые мужчины и не приходилось ее добывать под мокрыми кустами живых изгородей, а потом обдирать или ощипывать, чтоб самой же и приготовить. Где она могла носить яркую, как цветы бугенвиллеи, одежду, напоминающую изразцы на стенах и крышах здешних молитвенных зданий, – одежду, похожую на королевские наряды, которая колыхалась вокруг нее, вздымалась и словно парила в воздухе. Где она жила в доме, в центре которого журчал фонтан. Марокко было местом грез, и ей не хотелось очнуться.
На следующий день Селеста взяла с собой дочерей и снова отправилась навестить мать. Димити попыталась не проявлять свое волнение внешне, чтобы никто не заметил, до какой степени она счастлива остаться с Чарльзом с глазу на глаз. Она чувствовала себя в приподнятом настроении и очень боялась, что Селеста сумеет это заметить. Селеста в дверях обернулась и посмотрела на нее и Чарльза, но ничего не сказала. Чарльз повел Димити в город, повесив на плечо кожаную сумку с обычными для художника принадлежностями. Он выглядел рассеянным и шел впереди очень быстро, его спутница едва поспевала за ним. Она не сводила взгляда с его спины, на которой все шире расплывалось проступающее на рубашке пятно пота. Спустя какое-то время Димити показалось, что он убегает, желая от нее отделаться, и она заспешила изо всех сил, ощущая в себе поднимающееся отчаяние, причину которого затруднялась определить. Страстно желая быть любимой, она была полна решимости не дать бросить себя. Сердце было переполнено им одним. Слова, сказанные недавно, звучали в ее ушах, точно песнопение или молитва. Для тебя, Мици, я сделаю все. Она идеальна. Разве не он это говорил? Разве не назвал ее идеальной? Она не сомневалась, что запомнила его слова верно. Кто знает, куда нас приведет жизнь?А как он посмотрел на нее после того, как это сказал, насколько глубоко ушел потом в свои мысли, как погрузился в мечты… Он явно воображал себе в тот момент будущее, сильно отличающееся от настоящего. И он не хочет жениться на Селесте. У него есть веская причина не делать этого. Причина, о которой его дочерям даже не разрешается говорить. Уж не является ли она сама этой причиной? Идеальна. Для тебя, Мици. Гадкий утенок оказался самым красивым.
Вскоре они очутились вдали от оживленного центра, на тихих улочках, вьющихся между прильнувшими один к другому домами. Димити задыхалась, и ее ноги становились тяжелее с каждым шагом. Она заметила, что дорога пошла в гору, и почувствовала, как струйка пота потекла по спине. Они, должно быть, пересекли весь город и теперь поднимались на одну из возвышенностей, проделав очень долгий путь от гостевого дома. Солнце достигло наивысшей точки подъема и было острым как нож. Они подошли к переулку шириной не более двух футов, он весь находился в тени – глубокой и прохладной. Димити больше не могла идти с прежней скоростью: она сдалась и на минуту прислонилась к стене отдышаться. Не услышав ее шагов, Чарльз оглянулся. Его лицо по-прежнему оставалось рассеянным и хмурым.
– Да, конечно, тебе нужно отдохнуть, – спохватился он. – Легкомысленный я.
Он подошел и встал напротив нее, зажег сигарету и глубоко затянулся.
– Вы никогда не бываете легкомысленным, – возразила Димити.
Чарльз улыбнулся:
