Дороти Иден - Никогда не называй это любовью
– Это ты, голубушка моя?
– Да, тетушка.
– Как я рада. Нагнись-ка ко мне поближе.
Неужели тетушка по лицу Кэтрин догадалась о ее неприятностях? Или старая леди просто боялась неведомой темной дороги, неумолимо ожидающей ее впереди?
Кэтрин так и не удалось узнать этого, поскольку усталые веки старушки закрылись навсегда.
Было слишком поздно…
И очень грустно…
Завещание, сделанное год тому назад в присутствии кухарки, Сары Элизабет Рассел, и служанки, Марианны Элизабет Халлам, а также поверенного мистера Пима и его секретаря Уильяма Бака, гласило, что Анна Мария Вуд, вдова сэра Бенджамена Вуда, оставляет все свое состояние, почти в сто пятьдесят тысяч фунтов, своей любимой племяннице Кэтрин О'Ши. В завещании не упоминался никто из остальных племянников и племянниц. Но самым важным было условие, гласившее, что ни настоящий, ни будущий муж Кэтрин не имеют никакого права вмешиваться в то, как она распоряжается своими деньгами. Кэтрин также являлась единственной душеприказчицей, и если бы она умерла раньше своей тети, то все состояние перешло бы к ее детям в виде вложения в акции британской или индийской железнодорожной компании.
Присутствующие пришли в неописуемую ярость, все до единого: брат Кэтрин, генерал сэр Ивлин Вуд, и сестры Анна, Эмма и Кларисса. Особенно же неистовствовал Вилли. После того как было зачитано завещание, Вилли резко встал и стремительно вышел из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Он был разорен. Он мог отдалиться от своей жены, но теперь он не имел законного права контролировать ее состояние, на что он, естественно, очень надеялся. Разве это не особое право супруга? Неужели ему придется – смириться с тем, что ему отказано в этом праве?
Кэтрин тщетно доказывала, что понятия не имела о написанном в завещании, и не переставала слышать слова о чрезмерном влиянии, которое она якобы оказывала на старую женщину, и видела враждебные лица братьев и сестер.
Все были настроены против нее. Она понимала это, и ей это было тяжело. Возможно, негодовали они не потому, что она стала обладательницей огромного состояния, а потому, что она была женщиной с печально известной репутацией, женщиной, опозорившей их семью. Да вы только вообразите: уважаемой всеми семье Вуд приходится постоянно слышать о том, что имя их родственницы с насмешкой произносится во всех мьюзик-холлах и пивнушках города! Что бы на это сказал их отец, будь он жив?
Вилли даже не пытался поговорить с ней. Он лишь смерил ее угрюмым взглядом. Его вид поразил Кэтрин. Ничего не осталось от безупречно одетого денди. Костюм был скверно пошит, воротник несвеж. Глаза налиты кровью, на лице следы беспробудного пьянства. Веселый жуир и повеса, капитан О'Ши исчез навсегда. Все его низкие, мелкие интриги и тщеславные стремления привели его к печальному концу.
Почему-то на этот раз Кэтрин испугалась его больше, чем если бы увидела перед собой бодрого, наглого, самоуверенного субъекта, каким был Вилли прежде, когда являлся к ней с всевозможными угрозами. Раньше он мог шантажировать ее, а она могла тут же дать ему денег, принадлежащих тетушке. Но теперь для этого надо было оспаривать завещание, на что ушло бы слишком много времени. Похоже, капитан О'Ши навсегда лишился своего золотого тельца.
Кэтрин с трудом выносила пребывание в Уонерш-Лодж и с грустью смотрела в окно на парк, где бежала знакомая тропинка к дому любимой тетушки. Она мучительно думала о том, как ей не хватает милой старушки, ныне покоящейся с миром на церковном кладбище рядом со своим супругом.
Тетушка поступила очень мудро, записав этот безобразный дом в викторианском стиле на имя Кэтрин, поскольку она может продать его и осуществить свое давнее желание – переехать в Брайтон, к морю.
И хотя Уонерш-Лодж был ее домом в течение последних десяти лет, хотя здесь она родила троих детей (в том числе и бедняжку Софи), она не сожалела о том, что ей придется покинуть его навсегда.
– Что бы ты там ни говорила, дорогая, – рассуждал иногда Чарлз, – но мои самые сладостные воспоминания будут всегда связаны с твоим маленьким будуаром Уонерш-Лоджа. Он был моей любимой тюрьмою.
Какое-то время она с грустью вспоминала о первых минутах их зародившейся любви. Ей казалось, что с того момента прошли столетия. Ей казалось, что тогда она была совсем молода, хотя тогда ей было уже за тридцать и она была матерью семейства. Наверное, первая в жизни любовь всегда заставляет женщину чувствовать себя молодой. Кроме того, истинная, настоящая любовь сохраняла в Кэтрин иллюзию молодости еще лет десять: ведь сейчас она была уже женщиной в годах, с седыми волосами и скорбными морщинками возле глаз. Но она предвкушала то счастливое время, когда они с Чарлзом переберутся в новый дом в Брайтоне, где заживут припеваючи, как муж и жена. К тому же в новом доме она никогда не будет думать о том, что там когда-то жил Вилли.
И стоило ей позабыть о неприятной склоке вокруг завещания тетушки Бен и своих опасениях насчет Вилли, как она полностью погрузилась в долгожданное осуществление своего плана.
Она отыскала именно такой дом, который хотела. Он находился на окраине города. Сбоку от него простирались кукурузные поля, а напротив мерно перекатывались морские волны. Место было очень тихим, уединенным и совсем недалеко от вокзала. Она также подыскала конюшню только для Диктатора и Президента, поскольку Гомруля переправили обратно в Ирландию. Так что теперь, похоже, они могли спокойно жить, не опасаясь чужих любопытных взоров.
Когда Уонерш-Лодж опустел, люди устремились туда за сувенирами из «дома, где жил Парнелл».
Эллен, кухарка, вызвалась отправиться с ними в Брайтон, но Джейн Лейнстер решила уволиться. Кэтрин нашла другую служанку, Филлис Браун, которая сразу стала буквально обожать младших детей и саму Кэтрин. Для малышей, конечно, нужно найти новую няню, Нора с Кармен уже были достаточно взрослыми, чтобы нуждаться в гувернантке! Норе было семнадцать лет, Кармен – шестнадцать. Кэтрин очень беспокоилась за их будущее. Нору уже пора было выводить в свет, но сестры настолько любили друг друга, что следовало бы вывести их в свет вместе. Но как теперь сделать это?
Она не переехала из Уонерш-Лоджа, пока не разрешила некую проблему, вставшую перед нею. Вилли, невидимый, но представляющий собой зримую угрозу, начинал действовать. Он написал дочерям письмо о том, что им придется провести лето с их тетей Анной, а Анна, больше всех оскорбленная завещанием тетушки Бен и не простившая Кэтрин ее счастья в постыдной, незаконной любви, с радостью поддерживала Вилли в его требовании.
И вот она в карете приехала за девочками. Осмотрела их с ног до головы, когда те стояли перед нею в юбочках и серых пальто из камвольной ткани, она проговорила:
