Ивана Трамп - Только про любовь
– Твоя семья живет в одном из таких домов? – спросила Катринка, которая, хоть и знала о том, что Грэхемы богаты, все же не ожидала такого великолепия.
– О, нет, – сказал Адам. – Мама любит уединение. А здесь его не так-то много.
Чтобы показать Катринке некоторые достопримечательности, он провез ее по городу, но сейчас приближалось время ленча и их уже ждали, поэтому Адам направил свою машину к тому, что до сих пор он иногда воспринимал как дом.
– Он называется «Тополя», – сказал Адам, когда машина свернула на покрытую гравием дорогу с высокими, изящными деревьями по бокам, расположенными на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга.
Они въехали через боковые ворота, так как главные открывались только тогда, когда в семье были какие-то официальные приемы, поэтому дорожка к дому оказалась не такой впечатляющей, как центральная, по которой они могли бы въехать. Когда деревья кончились и они въехали во внутренний двор, Катринка, бросив первый взгляд на дом, воскликнула:
– Господи, какой огромный.
Дом, построенный по проекту Гораса Трумбауэра – архитектора, проектировавшего многие особняки в Ньюпорте, – был длинным прямоугольным строением из серого камня с крутой, крытой шифером крышей, с башенками, фронтонами и застекленными створчатыми дверьми, выходящими на каменные террасы по бокам и позади дома. Вокруг дома раскинулся на двадцати пяти акрах парк, разбитый по проекту того самого Фредерика Лоу Олмстеда, который проектировал Центральный парк в Нью-Йорке. Из любой комнаты дома открывался вид либо на океан, либо на парк, либо на то и другое одновременно.
– Я даже точно не знаю, сколько в нем комнат, – произнес Адам. – Мы с сестрой когда-то пытались их сосчитать, но всегда либо одну забывали, либо считали одну и ту же комнату дважды. По крайней мере, больше двадцати. Здесь есть еще постройки для экипажей, вон там, за той кущей деревьев, которую мы использовали как кабинку для переодевания, когда купались в бассейне. Во времена моего детства у нас обычно были грандиозные приемы. – Он вышел из машины и обошел ее, чтобы открыть дверь Катринке. – Пойдем. Нет смысла откладывать неизбежное.
– Я чувствую себя как после аварии.
– Ты великолепно выглядишь. Прекрасно. Не волнуйся. Все будут так же без ума от тебя, как и я.
Адам успокаивающе обнял ее и повел по широким каменным ступеням к массивной двери парадного входа, по бокам которого располагались увитые плющом вазы. Он позвонил в колокольчик, и через мгновение пожилой дворецкий в черных брюках и белом жилете широко распахнул перед ними дверь.
– Пожалуйте, мистер Адам, – пригласил он, улыбаясь.
– Здравствуй, Эдвард. Рад тебя видеть. Это моя жена, Катринка. Милая, это Эдвард, наш дворецкий. – Здесь было несколько слуг, предупредил ее Адам: дворецкий, лакей, повар, служанка на кухне, прачка, две горничные и шофер. При необходимости использовались люди и помощь со стороны.
Когда Катринка, пробормотав несколько приветственных слов, протянула Эдварду руку, ей показалось, что на его лице промелькнуло выражение озабоченности, прежде чем он приятно улыбнулся и сказал, что рад познакомиться с нею и что мистер и миссис Грэхем ждут их в садовой комнате.
Они прошли через большой холл, обшитый панелями и с картинами по стенам, затем через большую гостиную, в которой висели написанные маслом пейзажи и стояла, сверкая шелком и позолотой, мебель в стиле Людовика XVII, попали в большую комнату с каменными стенами и полом, плетеной мебелью и полотном Гюнеманса над камином. Застекленные створчатые двери вели на вымощенную плитами террасу. От нее начинался безупречно возделанный газон, который тянулся до городской набережной и океана.
Но Катринка не заметила ни террасы, ни открывавшегося с нее вида, так как глаза ее были неотрывно прикованы к родителям Адама. Его отец, Кеннет Грэхем, казался более старой и бледной копией Адама, с тем же продолговатым узким лицом, крупным носом и близко посаженными глазами; в нем уже не было той живости и сексапильности, а следовательно, и связанной с ними привлекательности, которая была у его сына. Он сидел в плетеном кресле, изучая какой-то рисунок, а рядом с ним на столе стоял стакан, в котором, по-видимому, был джин с тоником.
Нина Грэхем сидела на плетеном диване, держа в одной руке изящными розовыми пальцами джин с тоником, а другой рассеянно листая страницы «Таун энд кантри». Ей было немногим более шестидесяти, она была красива, стройна, небольшого роста, с безупречно вылепленными чертами лица – чувственный рот, холодные серые глаза и тщательно уложенные, подкрашенные в светлый цвет волосы. На ней было простое, облегающее фигуру платье от Хэлстона, жемчужное ожерелье и серьги, что заставило Катринку почувствовать себя аляповатой и вырядившейся: платок из набивной ткани поверх блузки от Келвина Клайна и юбка.
– Привет, – сказал Адам, все еще обнимая Катринку. Он был готов, если понадобится, подтолкнуть ее в глубь комнаты. – Знакомьтесь, Катринка.
По если Катринка и чувствовала себя так, будто она входит в логово льва, она не подала виду. Она казалась совершенно раскованной, уверенной, даже царственной, но ее открытая добрая улыбка не давала заподозрить ее в высокомерии. Я так хочу, чтобы вы меня полюбили, всем своим видом говорила она, что готова для этого даже пожертвовать некоторыми из своих привычек, но если не захотите, то я прекрасно могу обойтись и без вас.
Услышав голос Адама, родители подняли глаза. Отец улыбнулся, тут же встал, бросился к Адаму и пожал ему руку, потом поцеловал в щеку Катринку.
– Ну и ну, – сказал он, – уж такой сюрприз вы нам приготовили.
– Для нас все это тоже было в какой-то мере сюрпризом, – сказала Катринка. – Надеюсь, вы нас простите.
– Вам не стоит себя ни в чем винить. Ни в чем. Главное, чтобы вы были счастливы.
– О, дорогой, – сказала Нина Грэхем, поднимаясь и обнимая Адама, который наклонился, чтобы поцеловать ее. – Я никогда в жизни не была еще так потрясена. – Ее глаза наполнились слезами.
Адам, которого, казалось, ничуть не тревожили ее чувства, тем не менее ответил с умело пущенным в ход обаянием.
– Мне очень жаль. Но я был так увлечен, что не подумал об этом. И ты можешь понять почему. – Теперь он обнял мать и подтолкнул ее к Катринке, которая стояла, ожидая и все еще сохраняя на лице улыбку.
– Да, я могу понять. Вы прелестны, – сказала Нина, пожимая Катринке руку. – Добро пожаловать в «Тополя», дорогая. Я так рада, что вы, наконец, смогли выбрать время, чтобы приехать. Мне очень хотелось познакомиться с вами. С женой моего сына. Я все еще не могу в это поверить.
– Я тоже, – сказала Катринка. – Все произошло очень неожиданно.
