Мэриан Кайз - Не горюй!
Но Хелен ничего не заметила.
— Нет, — сказала она. — Не думаю. Она не похожа на Кейт. У нее есть волосы, и она не напоминает старичка.
— Кейт тоже не напоминает старичка! — горячо вступилась я за дочь.
— Напоминает, напоминает, — засмеялась Хелен. — Она лысая и беззубая.
— Заткнись! — со злостью потребовала я. — Она тебя услышит. Дети такие вещи понимают. Она прекрасна!
— Не злись, — улыбнулась Хелен. — Не пойму, чего ты разбушевалась.
Я промолчала.
Какое ужасное потрясение!
— Это было замечательно, — продолжила Хелен. — Адам привел подружку с ребенком в колледж, и половина нашего класса теперь собирается покончить жизнь самоубийством. И ему никогда не сдать экзамен у профессора Стаунтон. Ты бы только видела, как она на него взглянула!
— А ты раньше эту девушку не знала? — спросила я, пытаясь разобраться в происходящем. Он что, встречался с ней, когда ухаживал за мной? Скорее всего. Ведь нельзя пойти в супермаркет и купить ребенка с волосами. На это требуется время.
— Нет, не знала, — сказала Хелен. — По-видимому, они давным-давно крупно разругались и он не видел ни ее, ни ребенка с незапамятных времен. Теперь они снова помирились.
Хелен принялась громко петь. Какую-то дурацкую песню. Так и поднялась по лестнице, напевая и пританцовывая.
«Подожди! — хотелось мне крикнуть. — У меня еще куча вопросов…»
Но она зашла в ванную комнату и захлопнула за собой дверь. Я все еще могла слышать ее пение, но уже несколько приглушенно.
Я осталась стоять в холле в полном одиночестве.
И чувствовала себя последней идиоткой.
Верно говорят: самый большой дурак — старый дурак.
«Я не должна сейчас об этом думать, — сказала я себе. — Надо забыть. Подумаю когда-нибудь потом. Когда я буду счастлива, а не в таких растрепанных чувствах. Но не сейчас».
Мама наконец разыскала ключи от машины. Кейт, я и мама забрались в машину и двинулись в аэропорт. Ехали молча. Я догадывалась, что маме не терпится спросить, что происходит. Но, к счастью, она держала рот на замке.
Удивительно, но я очень быстро перестала думать об Адаме. Я была так расстроена и так злилась на Джеймса, что, по-видимому, в моей голове не осталось места для беспокойства по какому-то другому поводу. Все было плотно забито мыслями о Джеймсе.
Не слишком справедливо, но что поделаешь. Тут действовал принцип: первым пришел — первым обслужили.
Ужасно не хотелось оставлять Кейт, но пришлось. Мне нельзя было брать ее с собой. Я полагаю, что детям очень вредно смотреть, как мать убивает их отца.
В зале ожидания я поцеловала Кейт на прощание.
— Скоро увидимся, детка, — пообещала я и обняла маму.
— Могу я задать тебе всего один вопрос? — спросила она, с тревогой вглядываясь в мое лицо, чтобы не пропустить первые признаки бешенства.
— Давай, — сказала я, стараясь не выходить из себя.
— Джеймс вернулся к этой Дениз? — спросила она.
— Насколько мне известно, нет.
— Слава богу, — с облегчением вздохнула она.
О господи! Бедная мама. Если бы она только знала. Проблема была не в Дениз. Совсем в другом. И куда более серьезная проблема.
Скажите честно, могла я на этом этапе начинать забывать и прощать? Легче сказать, чем сделать!
Я повернулась на своих высоких каблуках и отправилась к кассе. Нелегко было идти целеустремленно, поскольку зал был заполнен болтающими людьми, окруженными чемоданами и сумками, которые стояли, опираясь на тележки, с таким видом, будто никуда не торопились. Как будто это вовсе не аэропорт и никому не надо успевать на свой рейс. По крайней мере, в ближайшие десять лет.
Я попыталась побыстрее купить билет до Лондона, но не тут-то было. Милая с виду кассирша никуда не торопилась и работала очень медленно, одновременно обсуждая с товаркой последнего русского президента и ближайшие перспективы на погоду.
Наконец я получила билет на ближайший рейс.
Никаких проблем не возникло. А жаль, потому что я пребывала в отвратительном настроении, вполне могла постоять за себя и устроить скандал, настаивая на своих правах. Хорошая свара мне бы не помешала.
Увы! Все были вежливы и любезны.
Будь оно все проклято!
Полет тоже прошел без сучка и задоринки. Мне очень хотелось, чтобы сидящий рядом солидный бизнесмен заговорил со мной или, еще лучше, начал бы флиртовать и я получила бы шанс выплеснуть на него свое дурное настроение. Честно признаюсь, меня прямо разрывало, так хотелось сказать какую-нибудь гадость. Я подумала, что могла бы голосом Джоан Коллинз, таким высокомерным и заносчивым, сказать что-то вроде: «На вашем месте я бы не утруждала себя разговорами со мной. Я в скверном расположении духа, и моей вежливости надолго не хватит».
Но, кроме тихого «простите», произнесенного в процессе поисков пристежного ремня, мой сосед не произнес ни слова. Открыл свой объемистый кейс и погрузился в чтение романа Кэтрин Куксон. Я уверена, вы его читали. Это про незаконнорожденную девушку с большим родимым пятном, в которую влюбился ее двоюродный брат, а его побила хлыстом ее мачеха, которую в тринадцать лет изнасиловал хозяин Большого дома, и когда она от него убегала, то попала ногой в заячий капкан, ногу пришлось отрезать, а рану прижигать раскаленной кочергой, и орала она так, что было слышно на всю округу.
А может, все романы такого содержания?
Так или иначе, но Кэтрин Куксон интересовала моего мужчину куда больше, чем я, что не могло мне понравиться. Мне не терпелось проявить свое дурное настроение. Подготовиться, так сказать, к тому, что меня ждет. Но ничего не вышло.
Потом я устыдилась и попыталась с ним заговорить, излишне широко улыбалась, когда он передавал мне поднос с едой, и даже предложила открыть для него пакет молока, с которым он не мог справиться. Он оказался приятным человеком. Мы поговорили о книге, которую он читал, и я порекомендовала ему еще пару других авторов. Когда самолет садился в Хитроу, мы уже называли друг друга по имени. Мы распрощались, и он сказал, что рад был со мной познакомиться и что он желает мне приятного завершения моего путешествия.
Я снова осталась одна. Наедине со своими мыслями, страхами и гневом. В огромной толпе в аэропорту я была совершенно одинока.
Хитроу — настоящий сумасшедший дом. Никогда не видела сразу столько народа в одном месте. Как будто ожила картина эпохи Возрождения «Судный день». Еще это напоминало открытие Олимпийских игр. Мимо меня проносились люди разных национальностей в экзотических нарядах, болтая на всех языках мира. Куда все так торопятся?
Шум просто оглушал. Постоянно звучали объявления: потерялся маленький мальчик, большой дядя потерял ценный багаж. Здесь можно было потерять все — терпение, сдержанность, разум.
