Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер

Вся ненависть и развратные, отвратительные мысли, которые когда-либо имел, вылились из меня, пока я пытался убить свою учительницу сексом.

Она задыхалась под моей ладонью. Ее глаза расширились и слезились от недостатка воздуха.

Мне было все равно.

Мне было абсолютно все равно, умрет ли она подо мной.

От удовольствия по моей спине стекал пот, и я трахал ее все сильнее. Стиснул зубы, упершись коленями в кровать, и всаживал, всаживал, всаживал.

Никаких мыслей, никаких барьеров, никаких границ.

Я ненавидел ее.

И эта ненависть была жестокой, ослепляющей.

Ее грудь сотрясалась от каждого моего толчка.

Ее волосы спутались под ней.

Ее зубы царапали мою ладонь, пока она боролась со мной.

Ее взгляд стал лихорадочным от вожделения и страха, но даже это не остановило меня.

Я сильнее вдавил ее голову в матрас, делая все возможное, чтобы раздавить ее. Сломать ее. Проломить ей череп и покончить с этим.

Она стонала и билась, цепляясь когтями за мое запястье.

Я лишь сильнее набросился на нее.

— Ты хотела меня. Теперь, когда ты меня уничтожила, ты не сможешь меня остановить. — Я зарылся лицом в ее шею, толкаясь бедрами, снова и снова. Рукой душил ее, и мое тело вдавливало ее тело.

Она боролась со мной. Извивалась и корчилась, но я не сдавался.

Я больше не был собой.

Был тем существом, которым она меня сделала, и от этого мерзкого знания мне хотелось реветь.

Я уже был мертв.

Но я могу забрать ее с собой.

Мои яйца поджались, когда первые искорки оргазма вонзились в меня иглами. Каждый инстинкт и здравомыслящая часть меня требовали отстраниться.

Прекратить это.

Выйти за дверь и бежать.

Бежать!

Но она сломала меня.

Превратила все хорошие части меня в то, чего я боялся всю свою жизнь.

Я был моим отцом, в конце концов.

А это была шлюха.

Просто шлюха.

Купленная и оплаченная, чтобы принять кровожадное нападение жестокого зверя.

Я больше не был человеком, я двигался все быстрее и сильнее. Мое сердце колотилось, пот лил ручьями, а душа исчезала под зараженной грязью.

А потом я почувствовал это.

Почувствовал последнее предупреждение, отнимающее жизнь. Приговор моему будущему, гарантирующий, что я вечно буду ходить один, потому что никого не заслуживаю.

Особенно Олин.

Черт...

Я пальцами впился в щеки учительницы, надеясь пустить кровь, когда прекратил бороться с неизбежным.

Таллап задыхалась под моей рукой. Ее глаза были дикими. Лицо было почти фиолетовым. Но ее тело дергалось и дрожало от бешеной разрядки. Ее киска сжималась и сжималась. Ее конечности напряглись. Ее спина выгнулась. Все ее тело разрывалось от того, что я с ней делал.

Она была в экстазе.

Я был в полнейшем аду.

Был почти болен.

Почти.

Но я был потерян.

Потерян для буйного оргазма, который я пожинал.

Потерян для химической интоксикации виагры и отчаяния.

И я не мог остановиться.

Собственная разрядка губила меня самой мучительной смесью удовольствия и отвращения.

Между ног, по члену, разливаясь огнем и серой.

Волна за волной больной, изнуряющей похоти. Изливаясь в предателя. Разделяя наслаждение с противником.

Не успел я кончить, как волна желчи подкатила к моему горлу.

Оторвавшись от нее, я слетел с кровати и едва успел добежать до ванной, прежде чем изверг содержимое своего желудка в раковину.

Мое тело очистилось.

С моего члена капала сперма на кафель, а желудок избавился от виагры и виски, в то время как мое сердце билось, разбивалось на мелкие осколки, искало спасения за разрушения, которые я причинил.

Опустившись на колени, я вцепился в унитаз, когда начался шок.

Зубы стучали, когда я осознал все последствия того, что сделал.

Я проведу свою жизнь в тюрьме.

Никогда больше не увижу Олин.

Всегда буду известен как насильник.

— Вставай.

Я сгорбился, борясь с очередной волной тошноты, когда Таллап потрепала меня по плечу.

— Вставай, — повторила она, шагнула в душ и включила горячую воду.

Я не двигался, пока она намыливалась и ополаскивалась, пытаясь собрать себя в кучу, чтобы встать и встретиться лицом к лицу с полицией.

Ее босые мокрые ноги появились в поле моего зрения на полу, когда она обернула полотенце вокруг своего измученного тела. Тела, которое я пытался лишить жизни. Сосуд, который я пытался убить за то, во что она заставила меня превратиться.

Таллап положила руку мне на голову, и в каком-то извращенном, отвратительном смысле я смотрел на нее в поисках руководства. Она была моим учителем. И должна была учить меня, помогать мне расти, направлять меня во взрослую жизнь.

Вместо этого она сделала из меня вот это.

Слезы навернулись мне на глаза, когда я заметил красные следы, которые оставил на ее лице, когда удерживал ее. Ее рот распухли, и кровь блестела там, где была прокушена губа.

Но вместо ужаса на ее лице, вместо того чтобы подойти к телефону и вызвать полицию, она улыбалась свободно и удовлетворенно.

— Оказывается, мне не нужно было учить тебя трахаться, Гилберт Кларк. Ты сам по себе мастер.

Я застыл.

В моем животе бурлила желчь.

Она повернулась, сбросила полотенце и направилась к кровати. Потом села на нее с самой хитрой и мерзкой ухмылкой на лице.

— Теперь ты знаешь, что мне нравится, возвращайся сюда. У нас вся ночь впереди, пока виагра не перестанет действовать. — Она похлопала по кровати. — Иди сюда.

Я покачал головой, проклиная жжение в животе. Желание подчиниться. Потребность кончить снова. И еще раз.

Таллап прищурила глаза, в них вспыхнул гнев.

— Мы договорились на одну ночь. Не на один перепихон. Подчинись, и ты свободен. Даю слово, что не буду беспокоить Олин Мосс. Я позволю тебе закончить школу. И ты сможешь притвориться, что ничего этого не было.

Она провела рукой между ног, раздвигая губки своей пизды, показывая, куда именно та положила палец.

— Но если ты не приползешь ко мне прямо сейчас, наша сделка будет расторгнута, и я вызову полицию. — Таллап всунула палец внутрь себя. — Они не будут относиться к тебе по-доброму, Гилберт. У них не будет никаких причин сомневаться в моих утверждениях. У меня есть синяки, что будет соответствовать обвинениям. Ты никогда больше не увидишь Олин. Никогда не будешь свободен. — Она печально покачала головой. — Бедный, невинный Гилберт Кларк. В каком ужасном положении ты оказался.

Ее губы растянулись в злобной улыбке. Ресницы затрепетали, когда она взяла себя в руки.

— Теперь ползи.

И я пополз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Олин

– Наши дни –

Я поймала глаза Джастина, когда снова бросила взгляд на часы на кухне.

1:13 ночи.

А Гила все еще не было.

Я слабо улыбнулась Джастину и поглубже зарылась в одеяло, лежащее на диване. И изо всех сил старалась сосредоточиться на шоу, которое мы притворялись, что смотрим, но не могла перестать волноваться.

Мой телефон лежал рядом со мной. Он молчал и не показывал новых сообщений. Всякий раз, когда я пыталась позвонить Гилу — а я звонила довольно много раз, — ни один из вызовов не был принят.

— Я уверен, что с ним все в порядке, — пробормотал Джастин, его голос был громким для моего перенапряженного слуха.

— Ага.

Я кивнула, проводя рукой по вымытым и высушенным волосам. Мои пижамные штаны и толстовка сохранили тепло и уют после того, как зеленая краска для тела стекла в канализацию.

Принимать душ в комнате Гила без него было неправильно.

Принять душ в том же месте, где он поцеловал меня и не мог остановиться, заставляло мое сердце сжиматься, а беспокойство усиливаться, по мере того как Гил не возвращался домой.

Я скучала по нему.

Он был мне нужен.

Я волновалась.

Я не сказала Джастину, что его забрала полиция. Не сказала ему ничего из этого.