Джоджо Мойес - Танцующая с лошадьми
– Мисс Девлин, как давно вы работаете учителем?
Женщина дышала более ровно, голос стал громче.
– Двадцать четыре года. – Она обвела глазами зал суда.
Наташа ободряюще улыбнулась:
– По вашему опыту, если поведение ребенка изменилось, он начал отставать в учебе и пропускает уроки, какой можно сделать вывод?
– Возражаю! – Симпсон вскочил. – Вы просите свидетеля экстраполировать.
– Я полагаю, ваша честь, опыт миссис Девлин в этой области ценен.
– Переформулируйте ваш вопрос, миссис Макколи.
– Мисс Девлин, по вашему опыту, может изменение поведения означать, что дома не все в порядке?
– Возражаю, ваша честь.
– Сядьте, мистер Симпсон. Миссис Макколи, сформулируйте вопрос иначе.
– В случаях, когда дома не все в порядке, на ваш взгляд, мисс Девлин, какие изменения в поведении ребенка, которые заметны в школе, наиболее характерны?
– Ну… – Мисс Девлин бросила смущенный взгляд на мистера Перси. – Вероятно, плохая успеваемость… возможно, замкнутость или плохое поведение. Может быть, и то и другое.
– За годы преподавательской работы приходилось ли вам учить детей, у которых, как вы знали, были проблемы дома?
– Да, конечно, – сказала она устало. – Боюсь, частная школа не может защитить детей от распада семьи.
– Мисс Девлин, если бы дома у Люси произошло нечто серьезное, даже серьезнее, чем травма из-за развода родителей, вы бы это поняли?
Повисла долгая пауза, такая долгая, что судья перестал писать и нетерпеливо постукивал ручкой. Наташа ждала, пока свидетель соберется с мыслями, и тем временем набросала Бену записку: Мак звонил?
Бен покачал головой.
– Мисс Девлин? – не вытерпел судья. – Вы слышали вопрос?
– Да, – отозвалась она тихим спокойным голосом. – Я слышала вопрос. Могу только ответить, что я не знаю.
Мать твою, сказала про себя Наташа.
Мисс Девлин положила руки на трибуну:
– Знаю только, что, если ребенок уходит в себя, он страдает. Все в поведении Люси – ее молчаливость, равнодушие к тому, что ей раньше нравилось, отдаление от подруг – говорит мне, что она страдает. – Она сделала глубокий вдох. – Но не знаю, отчего такие дети, как Люси, страдают, поскольку они недостаточно доверяют нам, чтобы поделиться. Они ничего не рассказывают учителям и родителям, потому что не уверены, что те не разозлятся, если услышат неприятное. Поэтому я скажу «нет», миссис Макколи. Они не рассказывают нам, потому что в половине случаев никто их все равно не слушает. – В зале суда сделалось очень тихо. Мисс Девлин теперь обращалась к родителям. У нее зарделись щеки, а голос стал громким и настойчивым. – Видите ли, я наблюдаю это неделю за неделей, год за годом. Я вижу, как мир этих детей разбивается вдребезги, их привычная жизнь распадается, а их даже не спросили. У них нет права выбирать, где жить, с кем проводить время, кто будет их новой мамой или новым папой. Да что там, иногда даже какая у них будет новая фамилия. А мы, учителя, так называемые образцы для подражания, должны говорить им: все нормально, это жизнь, им просто придется свыкнуться с этим. И конечно, чтобы они не запускали учебу.
– Мисс Девлин… – начал судья.
Словно плотину прорвало.
– Но это не так. Это предательство. Это предательство, а мы все молчим. Молчим, потому что жизнь тяжела, и иногда детям приходится этому учиться, так? Это просто жизнь! Но если бы вы были на моем месте, вы бы увидели этих потерянных детей, таких одиноких, что и представить нельзя… опустошенных… Знаете, честно говоря, какая разница, били этого ребенка или нет… – Она утерла лицо пухлой рукой. – Да, я понимаю, миссис Макколи, о чем вы меня спрашиваете. И, как я уже сказала, для меня это не имеет значения. Тот факт, что я стою здесь, что меня спрашивают, какую именно боль причинили этому ребенку и кого в этом винить, и все это для того, чтобы определить, кто больше получит в этом отвратительном брачном балагане, делает меня соучастницей.
Миссис Перси будто окаменела. Ее муж возмущенно сказал своему барристеру: «Я не собираюсь это выслушивать! Она истеричка».
– Мисс Девлин… – начала Наташа, но учительница остановила ее, подняв руку.
– Нет, – твердо сказала она. – Вы попросили меня принять в этом участие, поэтому вот что я вам скажу. С ними все будет в порядке. – Она кивнула саркастически. – Как, не сомневаюсь, вы и сами знаете, они повзрослеют чуть быстрее, станут чуть мудрее. Но знаете, что еще? Они перестанут доверять. Они станут циничнее. Всю оставшуюся жизнь они станут ждать, что все будет разваливаться на куски снова и снова. Потому что мало кому удается, очень мало кому, испытывать собственную боль и давать ребенку поддержку и понимание, которое ему необходимо. На собственном опыте знаю, что у большинства родителей не хватает для этого ни времени, ни сил. Возможно, они слишком эгоистичны. Но откуда мне знать? У меня нет детей. Я даже не замужем. Я одна из тех несчастных, кому платят за то, чтобы они собирали осколки. – Она замолчала.
В зале суда воцарилась полная тишина. Все ждали. Секретарь, быстро печатавший на компьютере, остановился в ожидании. Мисс Девлин сделала глубокий вдох. Потом, видимо, взяла себя в руки и обратилась к судье:
– Позвольте, пожалуйста, мне уйти. С меня довольно.
Судья был явно ошарашен. Глянул на Наташу. Она кивнула, заметив, что Симпсон сделал то же самое.
Мисс Девлин взяла свою сумочку и решительно направилась к выходу. Дойдя до скамьи, где сидели супруги Перси, она остановилась. У нее покраснели уши и задрожал голос, когда она заговорила.
– Не поверите, но Люси очень легко может сбиться с пути, – тихо сказала она. – Для этого вам достаточно перестать ее слушать.
Наташа стояла и смотрела, как низенькая, аккуратно одетая женщина скрывается за массивной деревянной дверью. Справа раздался неодобрительный гул. Она вдруг увидела сцену будто чужими глазами, будто в рамке, как сказал бы Мак: родители, взбешенные общим врагом в большей степени, чем друг другом; ее помощник, тайно радующийся неожиданному повороту событий; судья, что-то шепчущий секретарю. Она начала вынимать шпильки из парика:
– Ваша честь, я бы хотела прервать заседание.
– Чего ты хочешь?
Сара стояла у окошка касс, где продавали билеты для пассажиров без автомобилей. Куртка соскользнула на пол огромного разборного ангара. Она сняла шапку, но девочка в сапогах и мокрых джинсах все равно привлекала внимание. Взгляды других пассажиров прожигали ее насквозь.
– Билет, – сказала она тихо. – На одного человека и одну лошадь.
