Джудит Крэнц - Все или ничего
И каждый день, когда Марбелла затихала в часы дневного отдыха, Димс приходил в комнату Лидди, где она уже поджидала его. Жалюзи были опущены и защищали комнату от солнца, горничная уже сняла с кровати пикейное покрывало и подготовила ее для отдыха – сиесты Лидди. Шелковое вышитое постельное белье меняли на свежий комплект каждое утро. Кремово-охристые блики мерцали в углах комнаты, отражая капли солнечного света, которые собирались в лужицы на терракотовом полу; во всей остальной комнате царил полумрак, почти такой же, как ночью. В этой уединенной комнате никогда не было слишком жарко или слишком холодно. Лилии и жасмины наполняли воздух ароматом.
Темные волосы Лидди были подстрижены по-мальчишески коротко, но на ней всегда было надето одно из прекрасно сделанных, скромного покроя ночных одеяний, состоящих из атласа и кружев, которые она заказывала в Мадриде. Впустив Димса после первого легкого стука в дверь, она надежно запирала ее.
Не произнося ни слова, без каких-либо объяснений, они вдвоем забирались в открытую постель. На Димсе не было ничего, кроме традиционной униформы для гостей, состоящей из пляжных трусов. Обычно их вполне устраивало полежать в таком близком-близком переплетении, мечтая о чем-то удивительно схожем. Лидди прятала свое лицо на шее у Димса, он прикасался к ее гладким, коротко подстриженным волосам, и оба они не желали ничего более, кроме такого интимного контакта тело к телу, дыхание в дыхание.
Дома, в Сан-Клементе, Димс Уайт имел привычку несколько раз в неделю покидать свою контору среди дня, давая одно из сотни самых резонных и не поддающихся проверке объяснений, и гнать машину в Сан-Диего. Там, в глубине темных, грязных забегаловок возле порта, он быстро выбирал и приглашал какого-нибудь неизвестного молодого матроса с морской базы. За немалые деньги матрос соглашался следовать за ним в один из дешевых отелей, где Димс, возбужденный опасностью, неистово и сильно овладевал им, испытывая острое наслаждение. Он оставался с матросом так долго, как только смел. Частые поездки в близлежащий порт были абсолютно необходимы для Димса, чтобы дать выход его тайной страсти, которую он прятал от людей всю свою жизнь.
А теперь, когда он уже несколько дней не склонялся над послушным его прихоти парнем, теперь, когда он был гостем у Лидди, теперь, когда он лежал в ее постели, в совершенной безопасности от мира, ощущая твердые тренированные мышцы ее ягодиц и силу ног, он вдруг чувствовал иногда, как его пенис поднимается и наполняется силой. Они целомудренно держали друг друга в объятиях, и Димс ждал, пока у него не возникала уверенность, что эрекция наступила и не пройдет. И когда им полностью овладевала свирепая нетерпеливость, он стягивал с себя пляжные трусы.
Заметив, что он снимает пляжные трусы, Лидди отворачивала голову и никогда не глядела вниз. Молча, только прикосновением руки, Димс давал ей понять, что он хочет, чтобы Лидди повернулась в кровати спиной к нему, и поднимал подол ночного одеяния, обнажая ее до талии. Она двигалась элегантно, не торопясь, по-спортивному легко, поднимая одну из своих длинных и гладких ног для того, чтобы открыться достаточно и принять его пенис. С закрытыми глазами, с почти неучащенным дыханием, она удерживалась от малейшего движения, которое могло бы означать, что она ожидает от него чего-то другого, кроме этого молчаливого, медленного и сладкого вторжения. Иногда он просто оставался внутри ее – долго-долго и совсем без движения, обхватив ее сзади обеими руками. Расслабляясь, она подвигалась ближе к нему со вздохом удовольствия, но никогда не двигала ягодицами, что возбудило бы в нем предположение, будто от него хотят каких-нибудь других действий. Иногда они засыпали в таком положении и просыпались потом с чувством невероятного счастья.
Но порой, хотя Лидди сохраняла неподвижность в таком положении, не требуя ничего другого, Димс опускал руку и подымал край ее одеяния так, чтобы ласкать между ног, притрагиваясь к телу мягко, без всякой агрессии, почти рассеянно, так долго и с такой деликатностью, что она бывала не в состоянии сдержаться и кончала – бесшумно, с утонченным наслаждением. Это было то, чего Майк Килкуллен никогда не мог добиться от нее.
Но чаще, по мере того как дни визита близились к концу и Димс лежал так с закрытыми глазами, прижавшись к ее плотному заду, проникнув насколько возможно в ее влажное и мягкое лоно, получалось так, что он воображал, будто она – молодой матрос, очень юный и нежный матрос, в которого он погрузился намного легче, чем в большинство других, и тогда он переходил к движению, оживал внутри ее, полный упорной настойчивости, которая бы очень удивила его жену, будь она на месте Лидди. А когда в конце он изливался, улыбка полного удовольствия скользила по губам Лидии, хотя она никогда не требовала совпадения оргазмов.
Но что бы ни происходило в часы сиесты в Марбелле, Лидди и Димс никогда после не говорили об этом друг с другом, так же как никогда не разжимали губ, когда целовались. И что бы ни было между ними, это было великолепно для обоих. Сама природа этого явления была бы разрушена словами, и необыкновенное чудо развеялось бы. Они всегда понимали друг друга. Теперь во время каникул в Марбелле, год за годом, они могли ежедневно ласкать друг друга так, что это полностью удовлетворяло каждого из них. Как отрадно было знать, что это будет длиться всегда, пока существует комната, в которой они могут запереться, пока Нора спит...
Одежда всегда была проблемой для Лидди Килкуллен. Те богатые европейские и американские женщины, которые стали ее ближайшими подругами, тратили огромные деньги на одежду и редко появлялись в одних и тех же нарядах дважды. Даже если они проводили дни в купальниках и теннисных костюмах, вечера требовали элегантности и большого разнообразия.
Случайно Лидди Килкуллен обнаружила, что большие распродажи в универмагах Нью-Йорка открывали ей единственный путь одеваться почти так же хорошо, как и ее друзья. Так как европейская «высокая мода» была ей совершенно не по средствам, ей пришлось довольствоваться лучшими образцами готового платья в Америке. Замужние дочери помогали ей экономить на гостиничных счетах, так как она останавливалась в Нью-Йорке у них. И конечно, было более приятно повидаться с дочерьми, чем разговаривать по телефону, даже несмотря на то, что они ухитрялись иногда раздражать ее.
Браки Фернанды были ужасны, но нельзя было винить ее за то, что она так привлекательна и мужчины не оставляют ее в покое. Валери была суха и догматична, но она никогда не позволит кому-либо догадаться, что в замужестве получила совсем не то, чего ожидала, а этим качеством, как точно знала Лидди, можно было только восхищаться.
