Джудит Крэнц - Все или ничего
В свою очередь, Лидди приглашали погостить во многие знаменитые дома Европы, в Англию и по всему восточному побережью Средиземноморья. В качестве гостьи она была таким же удивительным профессионалом, как и в качестве хозяйки. Не утратив своей красоты, она ни разу не поставила под угрозу брак ни одной женщины; сексуальные интриги интересовали ее только в виде сплетен; она быстро усваивала необходимое количество слов, будь это испанский, французский или итальянский, чтобы разговорить любого скучного человека в любой цивилизованной стране; на нее можно было рассчитывать – она составит компанию для игры в теннис или бридж, в чем была почти профессионалом, и будет очаровательно оживлять любой обед.
Но Лидия Генри Стэк Килкуллен, несмотря на свое успешное утверждение в вихре интернационального общества, никогда не забывала того периода своей жизни, когда только собственный ум, удача, трезвый расчет и огромные усилия позволили ей восстать из праха после развода.
Они еще у меня в долгу, размышляла она, когда ей представлялась возможность побыть наедине с собой, они еще у меня в долгу... Не имеет значения, что ей сейчас сопутствует успех, не имеет значения, сколько приглашений она получила или послала, ничто не сможет ей компенсировать годы замужества, навсегда потерянные, потраченные зря, безрадостные годы того времени, которое должно было быть восхитительными годами молодой очаровательной женщины. Никто не заставил бы ее обслуживать гостей, она была бы той, кого обслуживают и о чьем комфорте постоянно беспокоятся другие. Даже сейчас ей приходилось вести тщательный учет всех расходов, беспокоиться о растущей стоимости жизни в Испании, где все было когда-то крайне дешево; даже сейчас она должна была думать о том, чтобы быть приятной для других, всегда приятной, – и в своем доме, и в чужих, – ибо она была одинокая женщина, а одинокая женщина всегда должна быть приятна для других.
У нее нет возможности найти источник финансовой компенсации, с горечью признавала она, ничего нельзя сделать, чтобы потребовать то, что должно было принадлежать ей, в то время как земля вокруг ранчо Килкулленов быстро превращалась в чистое золото в руках предприимчивых застройщиков. Но, обладая острым умом, кругом друзей и знанием внутренних пружин общества, в котором вращалась, Лидди научилась получать постоянную моральную компенсацию за все жизненные разочарования.
Если какая-нибудь женщина, к которой она не чувствовала расположения, вела себя глупо и неосторожно и Лидди Килкуллен слышала об этом, новости находили свой путь к мужу, хотя никто никогда не мог узнать, каким образом. Если вдруг какая-нибудь женщина пыталась утвердиться в Марбелле в качестве хозяйки нового пансионата, но у нее не оказывалось сильного покровителя, ее тихо выживали, а она даже не подозревала, что это дело рук Лидди. Допустим, какой-либо женатый мужчина предпочитал мужчин и думал, что об этом никто не знает: Лидди Килкуллен, если это, конечно, входило в ее планы, разоблачала его, но никто никогда не мог указать на источник информации. Она знала, кто «сидел на таблетках», кто слишком много пил, кто был нечист на руку при игре в карты, кто женился из-за денег и теперь жалел об этом, чьи сексуальные вкусы были извращены или даже криминальны, у кого были огромные долги и кому он был должен эти деньги.
Она была подобна незамутненному, неиссякаемому роднику в какой-нибудь деревне, жители которой постоянно черпали в нем воду, не догадываясь, что вода, которую они пили, отравлена. С возрастом Лидди становилась все более мстительной, более утонченной, более общительной, более язвительной.
Только одно-единственное человеческое существо, помимо ее дочерей, находилось в полной безопасности от зла, исходящего от Лидди, – Димс Уайт. Он и Нора получали приглашение в Марбеллу дважды в сезон, и вскоре Нора освоилась со своим, как она считала, исключительным положением среди гостей и не возражала против частых визитов в Марбеллу, которые обходились ей не дороже цены билетов на авиалайнер.
Нора Уайт и Генри Уайт, отец Димса, имели полное основание полагать, что их амбиции в отношении Димса сбываются. Генри Уайт был лидером республиканской партии в округе Оранж и всегда мог положиться на Нору, зная, что она внесет основательный денежный вклад в пользу того, кому покровительствовал отец ее мужа.
Димс никогда не выступал против новых политических планов, которые они вынашивали для него. Такому обаятельному человеку завоевывать симпатии избирателей было легче и естественнее, чем предъявлять иски в суде. На протяжении 60-х он содержал несколько местных юридических контор, и каждая новая контора была значительнее предыдущей. Нора метила выше – на контору масштаба всего штата, ибо не могла себе представить, что они будут жить только в Сакраменто. Но баллотироваться в конгресс – она сразу поняла, что ее свекор неспроста заговорил на эту тему, – это совсем другое дело.
Если Димс будет избран в конгресс, Уайтам придется часть года жить в Вашингтоне, а остальную – в Сан-Клементе. С ее надежно инвестированным, постоянно увеличивающимся доходом они будут прекрасно выглядеть и в Вашингтоне, и в Сан-Клементе. Образ жизни в Марбелле вынудил Нору быть более внимательной к тому, как она выглядит и во что одевается, и постепенно она превратила себя в женщину весьма приятного вида, в которой сразу можно было узнать богатую даму. Так как она всегда была в прекрасном настроении и чрезвычайно вежлива, окружающие хорошо отзывались о ней – обычно люди любят говорить о своих богатых знакомых нечто приятное, чувствуя при этом и себя несколько богаче, чем на самом деле.
Димс Уайт, которому слегка перевалило за сорок, прошел в конгресс очень легко. Роль кандидата соответствовала его натуре: он удивительно хорошо говорил перед публикой и излагал проблемы ясно и четко; он был членом семьи республиканцев, которые поколениями жили на республиканском юге Калифорнии, и его очарование действовало на избирателей так же, как и на любого другого человека. Единственное, что удивляло, так это то, что вскоре он отказался заниматься конторами. Нора была счастлива, рада тому, с каким успехом осуществляются ее планы в отношении мужа, и, конечно, это было только началом почетной карьеры.
Лидди внимательно следила из Марбеллы за карьерой Димса в правительственных кругах, теперь она была более близка с ним, чем когда-либо прежде. В первый же визит Уайтов в Марбеллу, как раз после того, как закончилась отделка ее дома, она и Димс наконец-то нашли возможность благословенного уединения, которого они не могли найти в Калифорнии. Нора так и не смогла привыкнуть к поздним ночным развлечениям в Испании, которые заканчивались после трех часов ночи. И каждый день, после позднего второго завтрака возле бассейна или в клубе, ложилась в постель и глубоко засыпала вплоть до того момента, когда надо было переодеваться к коктейлю. Димс и Лидди, в отличие от Норы, ничего не пили во время второго завтрака и, в отличие от Норы, не нуждались в продолжительном сне.
