Линда Трент - Лучшие подруги
– Я снова чувствую себя неловко. Значит, вы нашли меня обворожительным?
– Да.
– Так почему вы отталкиваете меня?
– Потому, что вы уезжаете в воскресенье, а я не хочу быть покинутой мужчиной, который был здесь всего неделю.
– Почему вы думаете, что в воскресенье я уеду навсегда?
Он с интересом ждал ответа.
– Потому, что вы сами сказали, у вас запланирован семинар в Нэшвиле. А это не так уж и близко от Далласа.
– Да, но самолеты летают туда и обратно. И я смогу вернуться.
Челси пожала плечами:
– Ваш ответ несколько меня озадачил.
– А что особенного в том, чтобы слетать из Нэшвила в Даллас? Если я могу лететь отсюда туда, то я могу лететь и обратно.
– Да, но для чего?
Он придвинулся ближе:
– Не для чего, а для кого. Похоже, в Далласе у Меня появился тот, кого я, боюсь, не смогу оставить. Тот, кто сильно заинтересовал меня.
– Я не верю вам. – Челси опустила глаза.
– Почему?
– Потому, что вы Жан-Поль Арманд. Вы знаменитость.
Он засмеялся:
– А разве известные люди в вашей стране не влюбляются? Вот в это действительно трудно поверить.
– Вы не влюблены в меня.
– Нет? Как вы можете разглядеть, что творится у меня на сердце?
– Это происходит несколько иначе. Люди не могут так быстро полюбить. Мы даже не знаем друг друга.
– Как прозаично! У вас, случайно, нет родственников французов?
Челси улыбнулась:
– Действительно, во мне течет и французская кровь.
– Приятная неожиданность! Мы где-то как-то соотечественники и, значит, найдем общий язык… Как долго вы живете одна? – осторожно спросил он.
– Такое впечатление, что вечность. Хотя юридически развод оформлен только на прошлой неделе. Мы были женаты двенадцать лет, но почти все это время я чувствовала себя одинокой.
– Это грех со стороны вашего бывшего мужа! – воскликнул Жан-Поль. – Ни один мужчина не должен так поступать. Вы не жили вместе?
– Нет, мы жили вместе, но это не спасало от одиночества.
– Вы говорите, как настоящая француженка. Я знаю, что значит жить с кем-то и чувствовать себя одиноким.
– Наверное, это самый худший вид одиночества: когда в доме есть кто-то, а ты, тем не менее, одна. – Челси снова попробовала кофе.
– Он жестоко обращался с вами?
Она вздрогнула. Жан-Поль, похоже, знал, как вы вести ее из равновесия.
– Я бы не хотела говорить о прошлом.
– Значит, он вас бил. Ни одна женщина не хочет говорить об этом. У вас не было братьев, которые могли бы защитить вас?
– Я единственный ребенок у своих родителей.
– Еще один грех. Ваши родители, увидев, какая вы красивая, должны были подарить вам брата, который бы защищал вас. – Он улыбнулся. – Простите мне мою дерзость, но я бы заботился о вас, если бы мы жили вместе. И это не пустые слова.
– Вы давно разведены?
– Вечность. Больше года. – Челси, наконец, рассмеялась. – Вам не нужно быть снова одинокой, имея такой смех. Услышав его, сами ангелы спустятся к вам и составят компанию.
– Ангелы плохие собеседники, – смеясь, заметила она.
Жан-Поль задумался и затем сказал:
– Я думаю, что мне придется найти самолет, который доставит меня снова в Даллас, мне не хватит трех дней, чтобы хорошо вас узнать.
Жан-Поль был очарователен, и было очевидно, что ему нравится ухаживать за женщинами. Несмотря на это и на его плохой английский, Челси нравилось то, что этот мужчина готов был лететь из Нэшвила в Даллас только ради встречи с ней. Она поймала себя на мысли, что думает о его отъезде.
На следующий день он проводил ее после занятий домой. Челси нервничала, глядя, как Жан-Поль медленно ходил от картины к картине, внимательно рассматривая их.
Когда он, наконец, посмотрел все ее работы, то молча подошел к первой из них и долго стоял, задумавшись.
– Они ужасны? – спросила Челси, не дождавшись комментария. – О чем вы думаете?
Он посмотрел на нее так, словно не помнил, что она ждет его вердикта.
– Они неплохие.
Челси расслабилась:
– Вы заставили меня волноваться.
– Они не великолепны, но и не плохи.
Она нахмурилась:
– А что не так в моих работах? Конечно, я не Микеланджело, но мне подумалось, что вы будете более благосклонны.
– Мир уже имеет одного Микеланджело. И ему не нужен другой. К тому же сегодня Микеланджело вряд ли продал бы свои картины: вкусы меняются.
– Да, конечно. – Челси ловила каждое слово художника.
– Не хватает сердца, – по-прежнему рассматривая картину, сказал он. – В них нет души.
Челси покачала головой, не соглашаясь с ним.
– Как вы можете это говорить? Я писала «Интерлюдию» в момент большого эмоционального возбуждения. Я выплакала все свои работы! Как вы можете говорить, что в них нет души?
– Когда ты смотришь на свою картину, то вспоминаешь, что в твоей жизни происходило в тот момент. Но меня-то там не было! И мне твоя картина ни о чем не говорит. – Он подошел ближе. – Игра красок смотрится довольно хорошо, но примерно так же это будет смотреться и на ожерелье, и на ткани. Эти краски не вызывают во мне никаких эмоций.
– Извини меня, Жан-Поль, но ты не прав. У всех моих друзей возникали эмоции.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Они все твои друзья. Возможно, они переживали вместе с тобой. Они видели, как ты писала картину, и помнят то время. Это не искусство. Это дневник событий.
Челси недовольно посмотрела на свои картины:
– Но что же мне делать? Как оживить картины?
Жан-Поль рассмеялся и положил руку ей на плечо.
– Загадка веков! Этому невозможно научить. Быть может, надо уметь верить своему сердцу?
– Так, значит, ты хочешь сказать, что у меня нет сердца? Спасибо!
– Сейчас ты злишься! Это хорошо. Злость воспитывает сердце. Так же как любовь, печаль и прочее. Когда однажды кто-нибудь скажет, глядя на твои картины: «Стоило взглянуть, и мне стало грустно!» или «Я смотрю и чувствую, как во мне просыпается любовь», – это будет означать, что в твоих работах появилась душа.
– Услышав подобное, никому другому бы я не поверила… – Челси внимательно посмотрела на холсты. – Сколько нужно работать, чтобы суметь передать настроение?
Жан-Поль пожал плечами.
– Откуда мне знать? Спрашивай об этом себя. – Он улыбнулся ей. – Я сказал все это не для того, чтобы сделать тебе больно. Я сказал это потому, что в тебе очень много таланта.
– Но я не совсем понимаю…
– Талант – это техника. В твоих картинах не хватает души. Это не одно и то же.
– Кажется, теперь я поняла, – задумчиво произнесла Челси.
Жан-Поль подошел к мольберту, на котором стоял незавершенный холст.
– А вот здесь я вижу, что начинает проявляться душа.
